— Да, я сделаю это! — твердо сказал Колвин, ища взглядом зардевшееся личико прекрасной принцессы. — Голубая Орда прахом ляжет у твоих ног, о королева!
— Ну и чудненько! — ответила та, окидывая лорда оценивающим взглядом. — А пока проявите галантность, сударь, прогуляйтесь по садику с ее высочеством!
Светило солнышко, пели птички. Лорд Колвин шел по тенистой аллее, держа в руке пальчики своей любимой. Чтобы завязать разговор, он рассказал Ридине пару солдатских анекдотов, из тех, что каждый понимает в меру своей испорченности, Ридина не поняла абсолютно ничего, и лорд был безмерно счастлив.
Но вот только долго ли продолжится это счастье? Сколько лет, дней, часов, мгновений?..»
— Нисколько! — отрезал я холодно. — Или трое в доле, или ни одного! Во-первых, Хомяк—муж моей сестры, и благосостояние его семьи мне не безразлично. А во-вторых, — я смягчил тон и даже хитро подмигнул Павлику, — только Хомяк знает в лицо того дядьку. И дядька пойдет на связь только с Хомяком. Теперь понял, почему я ищу Святослава? Я людям щенков наобещал, мне на работу названивают, деньги носят. А товара нет. Не подскажешь, где Славку искать, — плакали наши денежки. Так где же он?
— Макс, — проникновенно сказал Павлик, — так ведь я и правда не знаю!
— Может, он у девчонки своей отсиживается? — закинул я удочку.
— Может… — в голосе юноши звенело сомнение. — А у которой?
— У Люськи, — брякнул я наобум.
— Во! Иди к Люське! — обрадовался Пысин. — Он наверняка у нее!
— Схожу! — обрадовался я. — Ты адресок знаешь?
— Не-а. Я ее и саму-то не видел ни разу!
— Так с чего ты взял, будто Хомяк у нее?
— Ты же сам сказал… — обиделся юноша.
— Та-ак… Значит, не у Люськи.
Правду говорит народ: простота хуже воровства. Теперь вы поняли, почему я упорно величаю этого толстого и лысого недоросля «юношей»?
— А может, Хомяк у Любки?
— Может, и у Любки, — охотно согласился со мной Пысин.
К этому моменту я уже кипел изнутри.
— Павлик, друг мой, — сказал я, еле сдерживая ярость, — ты видел хотя бы одну Славкину подружку? Нет? Ты слышал от него хотя бы одно женское имя?
— Сто раз! — обиделся Павлик.
— Ну и что Хомяк говорил тебе о своих женщинах?
— Он говорил, что он не промах, — серьезно ответил Павлик, и мне захотелось надеть ему на голову кувшин.
— Ты, я думаю, в ранней юности тоже был не промах, — боюсь, что в моих словах в этот момент было мало убежденности. — А сейчас-то… сейчас Хомяк с кем гуляет? Подумай, маленький, и ответь!
— А сейчас его семья заела, — охотно зазвучал Пысин. — Мы со Святославом люди семейные, мы с ним копейку в семью несем. Я думаю, Макс, нет у него постоянной подружки. А мимолетные его амуры я не считал и в протоколы не вносил.
— Так где же он тогда? — версия супружеской неверности Хомяка давала трещину. — Выкладывай, Павлик, что здесь произошло интересного на прошлой неделе?
Пысин начал старательно вспоминать. С минуту он молча шевелил губами и пальцами, мычал и мекал. Потом изрек:
— В понедельник нам аванс платили, в среду вечером в зале драка была — Хомяк шпану разнимал. В четверг утром я ему икону продал, в пятницу он с директорского телефона в Москву звонил по междугородке. Вот и все, пожалуй.
— Та-ак, — сказал я, — давай по порядку! Аванс вы получили обычный? Ни больше, ни меньше?
— Конечно, обычный! — ответил Пысин с явной обидой. — Аванс — он аванс и есть!..
— Понятно. А драка? Знакомые дрались или пришлые?
— Да Игореха Зуев с чужими связался. Завзалом милицию вызвала. Чужих замели, а Зуева Хомяк через служебный ход выпустил. У них с Зуевым какие-то дела. Ты же знаешь…
Я знал. У меня с Игорьком одно время тоже были кое-какие дела. Но вряд ли эти события могли стать причиной пропажи Хомяка.
— Так, теперь — икона. Что это была за икона?
— Икона как икона. На доске. В четверг, как только мы открылись, подошел ко мне в «предбаннике» мужичок. С похмелья. Это ведь сразу заметно. Денег, говорит, нет — возьми икону. Хорошая, говорит, вещь. Крепкая. А сам за нее только комплекс с пивом и попросил, Ну, думаю, почему бы мужичку не помочь! Взял икону, поставил ему два литра пива да бараньи кости. Тот выпил, съел и ушел. Я иконку сначала домой решил унести — в хозяйстве пригодится. А Хомяк: продай да продай. Вот и уступил я ему эту доску за четвертную, себе в убыток. Мне, Макс, деньги нужнее!
Кажется, вот она, зацепочка!
— А что за икона? — всеми силами пытался я не показать своего интереса.
— Во-от такая доска, — отмерил Павлик пухлыми лапками изрядный кус воздушного пространства. — Нарисован стол и три бабы. На столе рюмка стоит. И вообще — икона как икона.
Что-то смутно напомнило мне это описание. Вот только что?
— Старая была икона? — спросил я осторожно.
— Да, — ответил Павлик, — грязная. Эх, не догадался я ее сначала пемоксолью отшоркать! Тогда бы меньше чем за три «красненьких» Хомяку не отдал!
— А человек тот, что икону принес?..
— Мужичок этот мне не знакомый. Лет ему этак шестьдесят с хвостиком. Невысокий такой, тебя пониже. В сером пальто с каракулем. Такие польта в шестидесятых годах были модными. А под пальтом у него старые галифе и свитер. Да я толком его и не разглядывал.
— А кому Хомяк в Москву звонил, ты не знаешь?
Пысин этого не знал, а я вот — догадывался. В столице у Славки был только один приятель.
Окончился обеденный перерыв. В зал пивбара ввалилась первая партия жаждущих.
— Павлик, у тебя клиенты! — кинула, проходя мимо нас, гранд-дама — завзалом.
Пысин дернулся было уйти, но вернулся и свистящим шепотом спросил:
— Макс, а зачем ему кости? Ну, тому… дядьке из питомника?
— Темнота! — ответил я. — Собакам мясо положено. А кости-то бараньи! Сечешь поляну?
— Секу! — все еще шепотом ответил Павлик и бодро заспешил, махнув мне на прощание рукой. Только не в зал, к клиентам, а на кухню — к бачку с пищевыми отбросами. Там ему и было самое место, по-моему.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«ТРИ МУЖА В ОДЕЖДАХ ПУТНИКОВ»
— А, это ты… — сказала Ася, открыв дверь.
— Опять плакала?
— Вот еще! — всхлипнула сестренка. — Плакать из-за этого кобелины! — и, уже не сдерживаясь, убежала, рыдая во весь голос.
Я нашел ее в комнате на диване, сел на краешек и, погладив сестренку по гладким черным волосам, сказал как можно более убедительно:
— Я узнал точно: женщины здесь ни при чем! — Конечно же, полностью в этом я был не уверен. Только Аське вовсе не нужна была сейчас объективная истина — сердце ее жаждало успокоения. — Я был у Славки на работе и допросил с пристрастием его напарника, Пысина. Ты ведь его знаешь… Так вот — у Славки нет и не было кроме тебя ни одной женщины. Иначе я узнал бы!
— Так куда же он подевался-то? — сквозь слезы запричитала моя Аська, но что-то в ней уже изменилось.
— А вот это мы с тобой сейчас и попытаемся выяснить! Давай пои меня чаем, и мы с тобой подумаем вместе, в какую щель наш Хомяк забрался.
Ася уже снова почувствовала себя хозяйкой, сбегала в ванную — плеснуть в лицо воды, потом — на кухню, погреметь чайником.
— Слушай, Ась, — окликнул я ее как можно более беспечно. — Славка никакую икону домой не приносил?
— Приносил, — ответила она из кухни. — Грязную такую. Совсем одурел: выпросил у меня замшевый лоскут и полвечера ее все чистил да чистил… Тебе с каким вареньем, с брусничным или с рябиновым?
— С брусничным. А где икона?
— Загляни под диван. Он туда ее сунул.
Я полез под диван. Аська вся в маму — отличная хозяйка. Под диваном не было ни пылинки. Но иконы, к сожалению, тоже.
Только теперь я убедился, что женщины к исчезновению зятя действительно не были причастны. Святослав не из тех, кто дарит своим пассиям древнерусскую живопись. Хомяк исчез вместе с иконой — значит, она того стоила.
Ася пригласила меня к столу, и я, пожертвовав собой ради сестры, самоотверженно добавил к тому квасу, что уже плескался у меня в желудке, стаканчик крепкого чая с пряником.
— Итак, Асенька, расскажи об этой иконе поподробнее!
Сестренка вздохнула отзвуком недавних слез и налила мне еще стаканчик. Я отважно пригубил чай и посмотрел на Аську в ожидании.
Икона была большая, размером почти с журнальный столик. На ней нарисованы три ангела с крыльями. За чаепитием. Там, кажется, даже самовар стоял. На иконах бывает золотой оклад, а на этой его не было. Самая что ни на есть обычная икона.
Я со вздохом допил чай, и сестренка налила мне третий стакан. Потом она мыла посуду, а я пошел в комнату, булькнув желудком, присел на диван и осоловело начал разглядывать корешки книг в шкафу напротив.
Года два назад Хомяк приобрел польский гарнитур «жилая комната». В комплект входил и книжный шкаф. Славка самозабвенно занялся его заполнением. Сперва он накупил в магазинах целую кучу совершенно не нужной ему публицистики. Эти книги, попав на полку, придали шкафу обжитый, но не слишком-то солидный вид. Нынче, в эпоху книжного бума, когда гарнитуры «жилая комната» есть в каждой преуспевающей семье, такие несолидные шкафы не уважают. И тогда Хомяк совершил самоотверженный поступок — за два года он заполнил полки шкафа сверхдефицитом. Все добытое он мужественно прочитывал, а вытесненную с полок публицистику щедро раздаривал сослуживцам, завоевав тем самым в коллективе славу мецената и бессребреника.
