В четверг я решил порадовать ребенка – купил самую красивую, на мой взгляд, Барби в пышном розовом платье.
– Спасибо, Иван Павлович, – вежливо поблагодарила она меня.
Но я не увидел на ее лице радости и осведомился:
– Тебе не нравятся куклы?
– Что вы, – изобразила восторг Поля, – я давно о такой мечтала.
– Какие игрушки тебе по душе? – уточнил я. – Плюшевые?
Она смутилась.
– Лучше книги.
– Книги? – удивленно переспросил я. – Ты любишь читать? Около моего дома есть прекрасный магазин, называется «Новый книжный». Хочешь туда пойти?
Между стеллажами мы бродили почти два часа. Я с огромным изумлением выяснил, что девочка к своим десяти годам прочитала всю детскую классику и взялась за взрослую литературу. Когда мы проходили мимо полок с произведениями Эмиля Золя, Поля сказала:
– Мне у него понравился роман «Дамское счастье».
– Про большой магазин в центре Парижа? А ты знаешь, что он существует в реальности? – улыбнулся я. И чуть не поперхнулся. – Полина! Кто тебе дал роман Золя?
Девочка засмеялась.
– В школе у нас мало книг, я их все давно наизусть выучила. В Богдановске есть библиотека для взрослых, но детей туда не пускают. Я езжу заниматься гимнастикой в Реутов, это наш областной центр. Там меня по маминому паспорту записали на абонемент. Я говорю, что беру книжки не для себя, а для родителей. Врать, конечно, нехорошо, но уж очень читать охота.
– Пятикласснице выдали Золя? – возмутился я.
Полина кивнула.
– Почему нет? Бальзака, Мопассана, Диккенса тоже. Жаль, у них там совсем фантастики нет.
Я молча повел девочку туда, где стояли произведения Герберта Уэллса, Станислава Лема, Айзека Азимова и Рея Брэдбери. О чем думают тетки, давая малышке не подходящие ей книги? Отчего не проверили, для маминого ли чтения романы? Ладно еще Диккенс – стиль этого писателя немного тяжеловат, однако большую часть его произведений можно считать чтением для школьников, но Золя, Бальзак, Мопассан… Они-то категорически не подходят для ребенка! Хорошо, что безответственные библиотекарши не посоветовали Полине роман Куприна «Яма». Я не ханжа, но кое о каких вещах девочке не следует знать в десять лет.
Домой мы вернулись с тремя набитыми пакетами, и с ними же потом Полина уехала в больницу, где, как выяснилось, ей придется провести много дней.
По случайности частная клиника, где сейчас находится Нора, и городская больница, куда поместили Полю, расположены буквально на расстоянии вытянутой руки друг от друга. И я, навестив Элеонору, могу забежать к ребенку, к которому испытываю искреннее расположение.
Полина по своему менталитету и поведению весьма похожа на меня десятилетнего, стеснительного, замкнутого мальчика, больше всего на свете любившего читать. Правда, у меня был умный отец, который мог ответить на любые мои вопросы. Полина такой возможности лишена – Илья и Татьяна хорошие люди, но образованием не блещут. Мать старательно внушает девочке, что та должна научиться хорошо вести домашнее хозяйство и удачно выйти замуж. А отец, придя с работы, ворчит:
– Полинка, ты опять уткнулась в книжку носом? Иди к папке, давай вместе телик посмотрим. Сейчас будет программа прикольная, посмеемся.
Я не оговорился: Илья устроился на службу. Его взяли в местный ДЭЗ рабочим, он действительно оказался мастером на все руки. Татьяна тоже не сидит без дела. На второй день пребывания в моей квартире она сказала:
– Ваша домработница лентяйка – по всем углам пыли полно, постельное белье неглаженым в шкаф сложено. А уж суп она вам сварила! Я такой поросятам в корыто вылить постесняюсь. И ведь не стыдно бездельнице деньги за работу брать. Гоните вон эту лахудру, я сама наведу в доме порядок. Не отказывайтесь, не могу задарма у вас жить.
Через неделю мои апартаменты превратились в царство чистоты, а пара старых костюмов, которые я давно собирался выкинуть, стали вполне пригодными для носки.
Таня перестала в разговоре со мной «выкать», отбросила отчество, стала звать меня «Ваняшкой», заботится об мне, как о родном, да еще учит уму-разуму. Раздражает ли меня ее поведение? Нет.
Очень интересно наблюдать за людьми из другого социального круга, с совершенно иными привычками. Мои родственники честные, добрые и работящие. Татьяна никогда не скандалит, не перечит мужу, не злится на него, она действует тихой сапой и всегда добивается своего. А Илья считает себя хозяином, не задумываясь о том, что всякая голова сидит на вертящейся в разные стороны шее.
И еще. Знаете, Таня нравится мне намного больше, чем дочери подруг Николетты. Она не требует от супруга шуб, бриллиантов, апартаменты в Ницце, не транжирит деньги, не поглядывает в сторону других представителей сильного пола и не произносит фраз типа: «Вот Андрей своей Лене купил голубой «Бентли», а я у тебя на дешевеньком «Порше» второй год катаюсь». Кстати, Татьяна тоже нашла себе работу – пристроилась уборщицей в нескольких супермаркетах и носится бешеной белкой между ними со шваброй наперевес. Для меня остается загадкой, как она находит время на ведение домашнего хозяйства и почему ни разу не пожаловалась на усталость…
Я притормозил у частной клиники, где лежит Нора, навестил ее, потом пошел к Полине и обнаружил ее в расстроенных чувствах.
– Что случилось, милая? – спросил я, увидев, что у нее красные глаза и распухший нос.
– Меня переводят в другую палату, – ответила малышка. – В чистую.
– Эта вроде тоже не грязная, – улыбнулся я, – уютная, вас тут трое, вместе веселее.
Полина опустила глаза, а ее соседка Катя пояснила:
– Чистая – это стерильная. Поле будут сильные лекарства давать, курсом, к операции готовить. Ей нельзя ничем заразиться. В чистую палату посетителей не пускают, туда может только врач и медсестра войти. Книги брать нельзя, разрешается айпад, но без вай-фая, с одними игрушками. Полинка из-за своих книжек рыдала, ей читать нечего будет. Можно было гору повестушек в планшетник закачать, но у нее его нет. И нас тут теперь не трое, а двое – Олю вчера ночью увезли, сказали, в особую больницу переводят. Ага, а то мы дуры, не понимаем, что она умерла. Тут все подохнут!
Катя вскочила и выбежала в коридор. На секунду меня охватил ужас, но я затоптал его.
– Поля, сейчас я куплю и принесу тебе айпад. У метро есть магазин.
– Не надо, дядя Ваня, – ответила девочка, – он очень дорогой. У мамы с папой с деньгами трудно, запаса нет.
Я улыбнулся.
– Слово «инвестиция» знаешь?
– Вложение денег куда-то, что впоследствии принесет прибыль, – прозвучал четкий ответ.
– Я куплю планшетник, но не в подарок, это будет инвестиция в мою благополучную старость, – продолжал я. – Представь себе картинку: в девяносто девять лет Иван Павлович Подушкин ослабеет глазами и тогда прокряхтит: «Полина, помнишь планшетник? Пора отрабатывать его, садись и читай мне вслух». Ну, договорились?
Поля печально усмехнулась.
– Дядя Ваня, вы меня маленькой считаете? Я навряд ли увижу вас стареньким, от моей болезни быстро умирают. Да и у меня на ладони линия жизни короткая. Но если удастся выжить, я с вами и без айпада сидеть буду.
В мою душу вновь вполз ужас, я взял Полю за плечо.
– От кого ты услышала глупость про линию жизни?
– От сестры Егора Маркова, которая всем гадает, – вздохнула девочка.
Я погладил ее по голове.
– А про больничную фею она не говорила?
– Нет, – улыбнулась Поля. – Дядя Ваня, волшебники – выдумка.
Тогда я сгреб в охапку всю полученную по наследству от отца-писателя фантазию и постарался говорить убедительно.
– Речь идет об эффекте Пирогова. Слышала о великом хирурге?
– Он во время войны тысяча восемьсот сорок седьмого года придумал наркоз, – кивнула умная школьница. – Я читала книгу о знаменитых докторах.
– Молодец! – искренне похвалил я малышку. – Так вот, Николай Иванович Пирогов заметил, что у некоторых раненых линия жизни на руке перед операцией делается ярче, а порой и длиннее, и эти мужчины всегда, каким бы безнадежным ни казалось их состояние, поправлялись. В девятнадцатом веке ничего, конечно, не слышали о торсионно-эмульсионном поле, о волнах Кравчука и о… Погоди, ты учишь физику?
– Пока нет, – покачала головой Полина.
– Может, какую-то научную литературу читала? – не успокаивался я.
– Не-а, – улыбнулась девочка.
Обрадовавшись отрицательному ответу, я перевел дух. Это очень хорошо, что Полина еще не брала в руки прекрасные книги Якова Перельмана[2]. Значит, можно врать дальше, главное – произносить побольше разных терминов, пусть и несуществующих.
Я разливался соловьем минут десять. Выражения «биоэнергетическое астральное поле», «эффект Шнеерзона-Макорлик», «электронно-позитронное обучение», «нейтрино в квантовом пространстве» легко слетали с языка, приходилось лишь удивляться собственной фантазии. Лекцию я завершил пассажем:
