— Порой и бандиты отличаются наблюдательностью…
Иможен, бросив на него испепеляющий взгляд, вышла из участка. При виде ее уже собравшиеся на тротуаре зеваки беззвучно расступились, и это молчание ранило шотландку больнее, чем самая грубая ругань. Что она им всем сделала? Неужели не понимают, что это ради них Иможен рискует жизнью? Вот она, неблагодарность толпы… Миссис Элрой, по-видимому, ожидала возвращения хозяйки.
— Вы вернулись, миссис Элрой?
— Да, мисс Мак-Картри, вернулась, но только для того, чтобы сказать о своем уходе.
— Вы уходите?
— Я вас предупреждала! Узнав о том, как вы поступили с тем мужчиной в Трассаксе…
— Но это же преступник!
— Моя мать говорила: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты»… Если бы покойный капитан узнал…
— Если бы покойный капитан узнал, что идиотка вроде вас вмешивается не в свое дело да еще позволяет себе рассуждать о том, в чем абсолютно ничего не смыслит, он бы восстал из гроба и хорошенько пнул ее в задницу!
Миссис Элрой чуть не подавилась вставной челюстью. Впервые за семьдесят лет с ней посмели разговаривать подобным тоном! Розмери хотела было дать отпор, но, поглядев на Иможен, раздумала.
— Вы мне должны два фунта и шесть пенсов, — только и сказала она.
Мисс Мак-Картри пошарила в сумочке.
— Вот они, а теперь — убирайтесь!
— Еще бы я осталась в доме такой особы!
После того как миссис Элрой ушла, вконец измотанная Иможен ушла плакать к себе в комнату. Сейчас ее не успокаивало даже привычное трио покровителей — Роберта Брюса, Вальтера Скотта и отца. Да и что могли противопоставить злобе живых бесплотные тени? Шотландка едва не впала в отчаяние, как вдруг в беспросветном мраке мелькнула мысль, наполнившая ее сознание самым нежным, теплым и бодрящим светом: если ни Линдсей, ни Росс не писали любовного письма, это мог сделать лишь Аллан Каннингэм!.. Аллан, милый Аллан, стоило только подумать о нем, и мисс Мак-Картри чувствовала себя юной Джульеттой… Правда, она годилась скорее в тетушки своему Ромео, нежели в возлюбленные, и это соображение несколько охлаждало пыл дочери капитана индийской армии. Однако она уговаривала себя, что для сердца возраст не имеет значения, тем более если это сердце так и осталось невостребованным. Наверное, Аллан пережил какую-то трагедию и теперь ищет подругу, которая была бы для него и матерью, и сестрой, и возлюбленной одновременно. Мисс Мак-Картри считала, что вполне способна сыграть все эти роли. Бедняжка, как он, должно быть, скучает среди всех этих певичек и танцовщиц в «Розе без шипов»! И, наверное, думает, будто о нем забыли? Безумец!.. А как он будет гордиться своей Иможен, узнав, сколь ловко она разоблачила двух шпионов, которых сам Аллан наивно считал друзьями! Пока сэр Генри Уордлоу не вернулся в «Торфяники», мисс Мак-Картри сочла, что заботу о ее безопасности должен взять на себя тот, кто со временем станет ее естественным покровителем: Аллан Каннингэм. Поэтому шотландка тут же решила написать письмо и позвать на помощь. И она сочинила очень милую записку, в которой, не отступая, разумеется, от целомудренной сдержанности (молодой человек не преминет ее оценить), все же намекала, что ему не стоит терять надежду, поскольку его мечты, возможно, сбудутся даже раньше, чем он думает…
Поставив точку в конце этого первого в своей жизни любовного письма, Иможен вдруг сообразила, что не знает точного адреса своего Ромео. Но такой пустяк не мог остановить мисс Мак-Картри: как все влюбленные, она полагала, что мир не без добрых людей и о ее любви позаботятся, а потому взяла чистый конверт и крупным угловатым почерком написала: «Эдинбург, кабаре „Роза без шипов“, Аллану Каннингэму. Поручаю заботам почтальона».
И мисс Мак-Картри, снова уверовав в себя, твердым шагом отправилась на почту, а вернувшись, обнаружила в саду Нэнси Нэнкетт.
Иможен отличалась большой сдержанностью во всем, что касается проявлений чувств, но на сей раз, едва справившись с первым удивлением, открыла подруге объятия и пылко расцеловала ее, прежде чем отвести в дом. Готовя легкий обед, она с любопытством расспрашивала Нэнси.
— Каким чудом вы оказались в Каллендере, дорогая Нэнси?
— Из-за ваших писем…
— Из-за моих писем?
— Ну да! Они меня так напугали! Вы писали о нападениях на вас, о каких-то мужчинах, которых вы убили с поразительным хладнокровием! Вот я и подумала, что вас больше нельзя надолго оставлять одну… Дженис Левис уступила мне свою очередь в отпуск, я села в первый же поезд на Каллендер — и вот я здесь!
Иможен поставила перед ней тарелку порриджа.
— Нэнси, я никогда не забуду, что вы для меня сделали! — дрожащим от волнения голосом проговорила она.
— Ну, вы ведь всегда стояли за меня горой, Иможен!
— Это еще не повод тратить на меня отпуск!
— Не беспокойтесь, Иможен, я твердо намерена просить вас показать мне Горную Страну, так что отпуск не пострадает.
— Обещаю вам, Нэнси, что, как только закончу миссию (а осталось совсем немного), я стану вашим экскурсоводом, и, вернувшись в Лондон, вы будете знать наши края не хуже любого горца!
Как только они перешли в гостиную, Иможен, несмотря на возражения Нэнси, открыла бутылку виски, заявив, что из-за последних приключений несколько утратила вкус к вечернему чаю, а портвейн для человека, то и дело играющего со смертью, по правде говоря, пресноват. Эти слова произвели на мисс Нэнкетт такое впечатление, что она больше не решилась спорить.
До поздней ночи шотландка рассказывала подруге обо всем, что случилось с тех пор, как она уехала из Лондона. Решив, что теперь, когда сэр Генри Уордлоу вот-вот вернется, уже нет особых причин держать все в полной тайне, мисс Мак-Картри рассказала Нэнси о поручении сэра Дэвида и о том, что теперь носит драгоценные бумаги при себе. Мисс Нэнкетт в отличие от подруги не напоминала всегда готовую к бою амазонку. Рассказ ее так напугал и взволновал, что, несмотря на легкое отвращение к виски, она то и дело подносила рюмку к губам. Наконец Иможен предложила ей высказать свое мнение. Нэнси заявила, что, очевидно, безжалостные враги мисс Мак-Картри (особенно тот голубоглазый тип с тюленьими усами) не отступятся до той решающей минуты, когда им волей-неволей придется признать поражение. А раз полицейские Каллендера никуда не годятся, то не подсказывает ли элементарный здравый смысл, что надо бы попросить подкрепления из Лондона? Вот тут-то Иможен и призналась, что ждет Аллана Каннингэма, и рассказала о любовных переживаниях, так тесно сплетавшихся с ее героической деятельностью. Эта сторона вопроса заинтересовала Нэнси гораздо больше. Иможен подробно описала, каким образом обнаружила в сумочке любовную записку (она даже не поленилась достать письмо из шкафа и, в подтверждение своих слов, показать Нэнси), как сначала, из осторожности, решила, что автор — Эндрю Линдсей или Гован Росс, и лишь потом, когда два члена троицы отпали, пришла к выводу, что это Аллан Каннингэм любит ее и не решается открыть свои чувства иначе, как в такой деликатной манере. По просьбе мисс Нэнкетт Иможен набросала восторженный и такой точный портрет Аллана, что подруга не могла скрыть удивление.
— Но… он, кажется, совсем молод? — невольно вырвалось у нее.
Иможен покраснела.
— Знаете, ему все же около сорока…
— Но сорока еще нет?
— Пожалуй… О, я догадываюсь, о чем вы думаете…
— Уверяю вас…
— Да, да, и это вполне естественно! Каким образом молодой человек мог увлечься уже далеко не юной женщиной!?! Как вы понимаете, я тоже задавала себе этот вопрос. Однако любовь порой выбирает причудливые тропы, и, благодаренье Богу, возможно, на свете еще есть мужчины, более чувствительные к внутреннему совершенству, нежели к внешнему… Впрочем, Аллан так давно возится с певичками, что ему наверняка уже осточертели безмозглые красотки… А кроме того, против очевидности не попрешь, так что нет смысла ломать голову.
Утро уже почти миновало, когда Иможен приготовила завтрак и на подносе отнесла гостье. Та приняла его с благодарностью и легким смущением. Пока Нэнси ела, мисс Мак-Картри, устроившись у изголовья постели, рассказывала о придуманной ею программе на день. Главным образом Иможен собиралась показать подруге места своей боевой славы. Однако объяснения прервал звонок — кто-то твердой рукой дергал колокольчик у калитки. Мисс Мак-Картри вскочила на ноги:
— Это Аллан!
И, подбежав к зеркалу (чем немало позабавила и умилила Нэнси), шотландка бросилась открывать.
— Я ужасно смешна, верно? — крикнула она на бегу.
Мисс Нэнкетт рассмеялась.
— Нет, просто вы влюблены, моя дорогая!
Но это оказался не Аллан — разочарованному взору мисс Мак-Картри предстал констебль Тайлер.
— Что вам надо? — весьма нелюбезно осведомилась Иможен.
