– Так это ж не косметика! – Беда растерянно посмотрела в коробку, разделённую на разноцветные квадратики. – Это какой-то цветной вазелин! – Она пальцем мазнула краску и нарисовала себе на лбу синюю полосу.
– А чего изображать-то надо? – деловито осведомился Абросимов. – Удушение, черепно-мозговую травму или… или…
– Огнестрельное ранение в голову, – вздохнул Никитин. – Сазон сказал: «Только огестрел! Не позволю сынку другим способом убивать».
– Огнестрел нарисовать не так уж и сложно, – пробормотал я. – Чёрной краской маленькую дырочку на лбу, красной – немного крови.
– А давайте я попробую! – вдруг вмешался Ганс. – Я в детстве драмкружок посещал!
Рассудив, что детство у Ганса было не так уж давно, я забрал у Элки коробку с гримом и передал её Гаспаряну.
Закусив губу от усердия, Ганс минут десять колдовал над моим лицом.
– Всё! – наконец сказал он и, отступив шаг назад, полюбовался своей работой. – По-моему, очень даже похоже, что наш Глеб Сергеевич убит пулей в висок!
– Тебе же говорили – в лоб! – заорала Беда. – В лоб достовернее! И живописнее. И вообще… это никуда не годится. Нет, это ужасно!
– Похоже на раскраску индейца, собравшегося на тропу войны. Перьев только не хватает, – скептически сказала Лаптева.
– И откуда, ёпть, ты вылез со своим драмкружком?! – Обморок залепил Гансу отеческий подзатыльник. – Это ж Медуза Горгона какая-то, а не достойно застреленный завуч средней школы! Тьфу ты!
– Я старался, – надулся Гаспарян. – По-моему, хорошо получилось.
– Плохо, – вынес свой вердикт Дэн. – Не верю! А главное, как это теперь оттирать? – Он послюнявил палец и хотел потереть мой лоб, но я отшатнулся от него, как чёрт от ладана.
Взяв крышку от коробки с гримом, на обратной стороне которой находилось зеркало, я уставился на своё отражение. Худшей работы гримёра и представить было нельзя. Дырка в виске больше смахивала на родинку, с которой лучше сходить к хирургу, чем пускать дело на самотёк. Красные разводы на лбу и щеках, обозначавшие, видимо, кровь, придавали мне такой вид, будто меня макнули лицом в кетчуп. Вдобавок ко всему, Гаспарян зачем-то нарисовал мне под левым глазом большой фингал – единственное, что выглядело вполне натуралистично, – но при чём тут выстрел в правый висок, было неясно.
– Да, брат, уделал ты меня не по-детски, – вздохнул я. – Это точно был драмкружок – то, куда ты ходил?
– Я очень старался, – повторил Гаспарян, со слезой в голосе.
Я начал пальцами оттирать грим.
– Стой! – схватила меня за руку Элка. Но было уже поздно – пальцы испачкались в густой, жирной дряни.
– У кого есть косметическое молочко? – спросила Беда присутствующих.
– У меня нет, – испуганно сказал Ганс.
– У меня, слава богу, тоже нет, – развёл руками Абросимов.
– Я уже говорила, что косметикой не увлекаюсь, – отрезала Викторина.
– Вы будете смеяться, – улыбнулся Никитин, – но я тоже не таскаю с собой косметическое молочко.
– Катастрофа, – сказала Элка. – Убийство может не состояться. Как теперь оттирать этот грим?
В автобус зашёл Сазон.
– Сынку! Тебя что, вареньем облили?!
– У нас нет профессионального гримёра, – пожаловалась Беда. – Боюсь, загримировать Бизю под труп – задача неразрешимая.
– А на что нам поэт с обезьяной?! – заорал дед. – Он полжизни в театре ошивался, актрисулек окучивал! Да он жил в гримёрных! Знает, небось, цуцик, как придать нужный вид герою!
– Где он?! – радостно завопила Элка.
– Берёзовый сок собирает, сейчас я его позову!
– Дед, какой берёзовый сок в июне? – удивился я.
– Не знаю, но что-то он там собирает и пьёт…
Элка с Сазоном побежали за Мальцевым. Уже через минуту поэт грустно рассматривал мою физиономию.
– Топорная работа, – вздохнул он. – Элла, подержи Яну, Герман Львович, растительное масло мне и ватные шарики, – приказал он тоном оперирующего хирурга.
– У меня нет растительного масла и ватных шариков, – испуганно прошептал Обморок. – Только пиво в холодильнике, я в Барнауле канистру купил…
– Ну хоть какое-то масло здесь есть? – повысил голос Мальцев, попивая что-то из фляжки. – И хоть какие-нибудь ненужные тряпки?
– Масло только моторное, – сказал я, – а из ненужных тряпок – ветошь в багажнике.
– Валяйте моторное, – вздохнул Елизар. – Ветошь тоже тащите.
Полчаса он драил мне морду моторным маслом. Потом заставил умыться с мылом. Я чувствовал себя профурсеткой, которая с особой тщательностью собирается на свидание.
Сорок минут Елизар вытворял с моим лицом что-то такое, отчего виски заломило, уши зачесались, а зубы заскрипели от раздираемой меня злости.
Кому мне набить морду за причиняемые страдания? Ильичу?! Гансу?! Дэну?! Мальцеву?! Обезьяне, которая строила мне рожи с Элкиного плеча?!
Нервы были на пределе. Я предпочёл бы видеть врага в лицо, чем разыгрывать этот дешёвый спектакль.
– Готово! – выдохнул Мальцев.
Все сгрудились вокруг меня, словно я был редким экспонатом в музее.
По тому, как они потрясённо молчали, я понял, что на этот раз – получилось.
Я посмотрел на себя в зеркало и … отпрянул от собственного отображения. Не каждый день удаётся увидеть себя застреленным.
Синеватая бледность лица, тёмные круги под глазами, именно круги – едва заметные, трагические, с натуральной мертвенностью красок, и дырочка в центре лба. Маленькая, чёрная дырочка, – словно горошина, с опалёнными краями и страшной, зияющей пустотой в центре. Крови совсем немного, густой, тёмной крови, которая тонкой струйкой текла к переносице, но застыла, не успев проделать и полпути…
– Мальцев, ты гений! – Элка поцеловала Мальцева в щёку и пересадила Яну ему на плечо. – Гений! Гений!
– Да, цуцик, талантливо! – присвистнул Сазон. – А меня так на Новой год оформишь?! Я своих работничков на фирме поздравлять буду, премию выдавать и просить, чтоб поцеловали. И где ты такой достоверности научился?
– Жизнь научила, – вздохнул поэт и опять приложился к заветной фляжке, где по версии деда находился берёзовый сок.
– Отлично! – воскликнул Никитин, доставая из кармана жилета маленький, плоский цифровой фотоаппарат.
Следующий час мы убили на фотосессию.
Меня катали по земле, выбирая наиболее эффектные ракурсы, полусидя прислоняли к берёзам, заставляя безжизненно свешивать голову набок, распластывали на траве с раскинутыми в стороны руками. Потом отобрали наиболее удачные снимки и удалили неправдоподобные, где при наклоне головы влево, кровь текла прямо и так далее. Остановились на тех, где я сидел, привалившись спиной к берёзе. Все фотографии были сделаны с разных ракурсов, и в правдоподобности этих снимков сомнений не возникало.
Я так устал, словно разгрузил вагонов пять кирпичей. Все сгрудились вокруг Никитина, чтобы рассмотреть фотографии, а я остался лежать на земле, раскинув руки и закрыв глаза.
– Ух, ты! – слышались возгласы Ганса.
– Вот этот снимок очень удачный, – говорила Беда. – И этот, и вот этот…
– Ну, сынку, я его в порошок сотру, этого гада, который хочет тебя в таком виде увидеть! – приговаривал дед, бегая вокруг Дэна. – Ну, сынку, ты тут прям как солдат после боя…
Я вдруг с грустью подумал о том, что все – включая Сазона и Элку, откровенно развлекаются моим фиктивным убийством. Мне стало так же жалко себя, как в детстве, когда родители бросали меня одного, уходя на весь вечер в гости. Мне было три года, я садился под дверь и выл во весь голос, словно щенок, пока они не приходили и не начинали увещевать меня: «Ну, как не стыдно! Такой большой мальчик!»
Такой большой мальчик… что успел перейти кому-то дорогу, не заметив – когда и как. Какая-то сволочь заказала меня (пошло, по-дилетантски, через объявление в Интернете, согласившись заплатить непрофессиональному убийце), а я даже не знаю за что.
За что?! Я учил детей, занимался общественной работой, вел кружки, проводил дополнительные занятия для отстающих, взяток не брал и не давал, водил автомобиль, соблюдая все правила, у меня не было любовниц, врагов, кредиторов и кредитуемых. Я был так законопослушен, что иногда самому становилось тошно. И, тем не менее – кто-то меня заказал. Пока кандидатура на роль заказчика у меня вырисовывалась только одна. Только один человек мог так бездарно, так неосторожно, так по-детски наивно меня заказать. Только зачем?!
Ответ на этот вопрос я рассчитывал получить сегодня вечером.
Мои грустные мысли прервал женский визг. Я открыл глаза и увидел, что между берёз стоит незнакомая тётка в спортивных штанах, соломенной шляпе и с лукошком в руках. Она тыкала в меня пальцем и орала как резаная.
– Убили! Убили!!
Я вскочил.
Тётка закатила глаза и стала валиться в траву. Лукошко выпало у неё из руки, на землю высыпались сморчки.
– Бежим! – закричала Элка. – Бежим, а то придётся объясняться с местной милицией, откуда у нас такой замечательный труп с пулей в башке! А так тётка очухается и решит, что её глюкануло от сбора грибов!
