В этот раз в реанимации снова дежурила Оля. Она кивнула мне как старой знакомой и с радостью выскочила из палаты покурить. Соседняя кровать была пуста, я вспомнила землисто-серое лицо того больного, как он туго, хрипло дышал, какие озабоченные лица были у врачей, и даже не стала спрашивать, куда он делся, ясно было, что больной умер.
Моя мумия лежала в таком же виде, ничего не изменилось вокруг. Внезапно во мне шевельнулось невольное раздражение. Долго он так будет валяться? Долго я буду тайком пробираться сюда и с нетерпением следить за забинтованной рукой, неверно отбивающей буквы, которые надо еще сложить в слова и понять, что они, эти слова, значат? Ведь я совершенно не знаю этого человека, не знаю, как он выглядит, что выражают его глаза. Жизнь столкнула нас, не спрашивая, хочу ли я этого!
Само по себе такое времяпрепровождение кого угодно утомит, даже если приходится ухаживать за близким человеком. А ведь Андрей мне совершенно чужой.
— Как дела? — спросила я устало, присаживаясь возле койки. — Как самочувствие?
Очевидно, он уловил в моем голосе нотки неудовольствия, потому что рука, лежащая на простыне, не шелохнулась. Я поглядела на приборы, они исправно делали свое дело, но отчего-то я знала, что Андрей в сознании и прекрасно меня понимает.
— Знаешь что, — медленно закипая, начала я, — мне это уже надоело. Таскаюсь тут к тебе каждую ночь, а ты только командуешь — туда пойди, сюда пойди, то посмотри, это проверь… Ах, он в машине обгорел, а я-то откуда знаю, может, ты вполне этого заслуживал?
«Это не тебе решать», — простучала ожившая рука.
Вот как, мы, стало быть, обиделись. Но мне стало стыдно — ничего нет хорошего в том, чтобы оскорблять беспомощного человека.
«Ты мне не веришь», — снова простучала рука.
— Я тебе верю, в том-то и дело, потому что я проверила все, что ты мне рассказал. Группы крови у вас с Романом действительно не совпадают, Андрей Удальцов действительно живет по тому адресу, что ты мне дал. Соседка у тебя такая внимательная, сразу стала спрашивать, по какому я делу и вообще… — я не удержалась от шпильки, но Андрей никак не отреагировал.
«Ты нашла Ларису?» — простучала рука.
— Нет. Я ее не нашла, — спокойно ответила я, — потому что эту квартиру, где вы с ней встречались, она снимала. И ты, разумеется, про это знал. Ты знал, что там я ее не найду, потому и послал меня туда.
«Иначе было бы опасно».
— Спасибо за заботу. Но скажи, пожалуйста, отчего ты выбрал такой сложный путь? Почему ты не скажешь здесь, в больнице, что ты не Роман Лазарев? Ты думаешь, они перестанут тебя лечить? Разумеется, все удивятся, что тебя обнаружили в машине Романа, возможно, сообщат в милицию. Но что тебе скрывать? Почему ты не хочешь официально заявить в милиции, что ты — это не он и чтобы они искали его, потому что он, надо полагать, жив?
Рука не двигалась, и я, услышав вслух свои слова, поняла вдруг всю их несуразность.
Действительно, ну допустим, я обращу внимание доктора Сергея Михайловича на разные группы крови. Это-то, конечно, бесспорный факт, но дальше у людей возникнет очень много вопросов. Не доказано, что автомобильная авария была подстроена, я могу сколько угодно твердить, что тормозные колодки в машине Романа были в полном порядке, только кто мне поверит, я ведь не хозяйка машины и совершенно не разбираюсь в ее устройстве. Я понятия не имею, в какой автомастерской Роман проводил профилактику. Доктор — человек занятой, так что пока там дело дойдет до милиции, да придет совершенно незнакомый человек. И первым делом он спросит у Андрея, как он оказался в чужой машине и куда делся ее владелец. Андрей не сможет сказать ничего вразумительного, а поскольку Роман исчез, то Андрея спокойно могут обвинить в его смерти. А он сам-то жив еле-еле, по словам того же доктора. Так что ничего хорошего такие разборки никому не принесут.
Забинтованная рука снова пришла в движение.
«Я боюсь…»
— Не бойся, — я погладила руку, — ты прав, ничего и никому сейчас нельзя рассказывать, я тебя не выдам. Мы должны сами разобраться во всей этой истории. Вернее, я должна, а ты мне поможешь. Пока наши интересы сходятся. Итак, я не нашла в той квартире никаких следов твоей Ларисы, но зато я нашла там след своего Романа.
Я рассказала ему шепотом о картонном кружочке из бара «Джон Сильвер», о том, как я получила в том баре наводку и как мне удалось выяснить, что меня, именно меня, заказал близкий человек, почти муж.
Я тут же сказала себе самой, что не права, что Роман вовсе не собирался становиться моим мужем и близким мне человеком он никогда не был. И если я была такой дурой, что в течение года не смогла этого понять, то тем хуже для меня. Куда уж хуже, когда киллера по моему следу пустили и уже тетя Ара погибла ни за что ни про что… Хотя тут она сама виновата…
— И что мы имеем? — закончила я свой горячий монолог. — Ни черта мы не имеем, остались на том же месте, где и были. Я понятия не имею, где скрывается Роман, может, вообще он уже свалил из страны, я бы на его месте так и сделала. Хотя киллера наняли уже после аварии, но Роман вполне мог поручить это своей сообщнице, этой самой Ларисе. Послушай, ты можешь рассказать о ней хоть что-нибудь? Кто она такая, где вы с ней познакомились? Давно ли знакомы, зачем вы потащились в тот вечер за город, хотя это как раз неважно? Кто она тебе?
«Мы были близки», — отбарабанила рука.
— «Были близки»! — мгновенно озверела я. — Скажите, как мило сказано! Были близки, а ты про нее ни черта не знаешь! Если трахались вы два раза в неделю, то ты так и скажи! А то — близки… тьфу! Давно вы были знакомы? Фамилия хотя бы есть у нее?
«Фамилия есть, но думаю, что она ненастоящая…»
— А имя настоящее? Ты уверен, что ее действительно зовут Лариса?
«Почти…»
Вот и разговаривай с ним после этого! Получается пойди туда, не знаю куда, приведи того, не знаю кого!..
Тут я заметила, что рука мумии беспокойно двигается. Он торопился что-то мне сообщить.
«Я тут все думал об этом… Мы познакомились случайно… Она красивая…»
— Работает она где-нибудь, что ты про это знаешь?
Рука не шелохнулась, очевидно, Андрею нечего было ответить на этот вопрос.
— Богатая или бедная? Деньги у нее были?
«По-видимому, да, были».
— Из чего ты сделал такой вывод, что она богатая? Одета была дорого, машина у нее хорошая, бриллианты?
«Пожалуй».
Нет, ну повеситься можно от такого общения! Мало того, что приходится расшифровывать код, так еще всю информацию из мумии нужно вытягивать клещами. Разговор называется, приятная беседа.
В глубине души я понимала, что несправедлива к Андрею, что он делает, что может, но ведь скоро придёт Оля, и меня выгонят. И снова я ничего не узнаю, и буду с тоской просыпаться ночью, и ходить, вздрагивая от малейшего шороха за спиной. Нет, этому нужно положить конец, и как можно скорее. Что я могу предпринять от себя лично, не надеясь на Андрея?
С милицией на такой стадии лучше не связываться — слишком много пришлось бы им объяснять. И то хорошо уже, что следователь Сабашников перестал меня подозревать в убийстве тети Ары. Могу ли я пойти в фирму Романа и официально заявить им, что вместо Романа лежит в больнице Андрей Удальцов, что подсунули его туда специально и что Роман, надо полагать, жив и слинял куда-то с их деньгами? Определенно, я могу это сделать, потому что в борьбе за собственную жизнь все средства хороши. Раз Роман собирался сбросить меня с обрыва в своей машине, а потом, когда у него это не получилось, вообще нанял киллера, то я сдам его бывшим коллегам без всяких угрызений совести.
Но что лично мне это даст? Я вспомнила, какое безумное лицо было у этого чокнутого Макса, вспомнила, как смотрел на меня Вахтанг и говорил нарочито спокойно, и поняла, что выслушать-то меня они, конечно, выслушают, но оттуда уже не выпустят. Логика у них очень проста: раз Роман жив, то я должна что-нибудь про него знать. Они замучают меня допросами, а потом убьют, потому что я для них не буду больше представлять никакого интереса. И Андрея они тоже похитят из больницы и будут мучить, потому что он единственный человек, кто, по их мнению, может хоть что-то знать. Нет, это не выход.
Мысли проносились в голове со скоростью курьерского поезда. Внезапно моей руки коснулся шершавый бинт, это Андрей с трудом дотянулся, чтобы привлечь мое внимание. Я представила, каких трудов и боли ему это стоило, и придвинулась ближе.
— Что ты еще хочешь мне сказать? — мягко спросила я. — Не мучайся, тебе нельзя волноваться и двигаться…
«Я был дураком… круглым дураком… — отстучала рука, — только сейчас я это понял…»
«Из уважения к вам не смею противоречить», — говорит в таких случаях моя мама, но сейчас я промолчала.
«Она сама меня нашла, она так…»
— Усиленно пыталась с тобой познакомиться? Ты это хочешь сказать?
