Ибо в указанный момент там, на бульваре Гувьон-Сен-Сир, Ахилл Пармантье вдавливает хромированную кнопку на своем устройстве.
Грохочущее пламя поглощает Стевена. Он не успевает почувствовать боль, только лишь удивление, которое исчезает вместе с ним, так и не прояснившись.
Президент заканчивает чтение Минутки в тот момент, когда я вхожу в его отдельный кабинет, называемый Розовое Бюро. Он протягивает газету своему странному секретарю по частным делам.
— Очень интересно, — говорит он, — обожаю передовицы Франсуа Бриньо.
Он предлагает мне свою великолепную пишущую руку, которая не споткнется и о самые вычурные формы сюбжонктива[26] даже откровенно отвратных глаголов третьей группы…
— Привет, комиссар, когда вам предоставляют возможность действия, вы выбираете для этого крайние средства!
Он принимается напевать: «Если лагуны прекрасной Венеции…» Секретарь произносит: «тсс, тсс», призывая его к порядку. И премьер всех французов возвращается к своему барану (мне).
— Сколько смертей в данном деле, комиссар?
— У меня всего лишь десять пальцев, господин президент, — замечаю я.
Он вздыхает:
— Что меня беспокоит, так это наши американские друзья. Один из них, мне вроде говорили, стал безногим?
— Другой безруким, а у третьего нет больше тестикул, несмотря на все мое к вам уважение, господин президент.
Семилетний складывает руки.
— Какой ужас! — произносит он. — Но, в конце концов, подобный исход все же предпочтительней, чем если бы такое случилось со мной; американец это американец, не правда ли?
— Совершенно с вами согласен, господин президент.
— Тестикулы для подобных людей то же самое, что варенье для диабетиков. Каковы наши дела?
— Полный успех.
— Вы находите?
— Если отвлечься от помянутых неприятностей, причиненных янки, собственный наш контингент не пострадал.
— Ладно, это уже хорошо.
— Все мерзавцы сложили свои головы.
— Право слово, нужно было, чтобы они не имели возможности заниматься больше своими делишками.
— Точно.
— А чудо-оружие?
— Официально, экспериментальный образец исчез, и секретные службы США могут искать его до скончания века…
— Он уничтожен взрывом на автостраде.
— Пусть придерживаются данной версии, если так им подсказывает сердце!
— И токсичный газ больше не угрожает моим дорогим французам и дорогим француженкам?
— Никоим образом, господин президент.
Я понижаю тон.
— Господин президент, могу ли я на несколько минут остаться с вами с глазу на глаз?
— Но мы и так с глазу на глаз!
— Нет, — отвечаю я, указывая подбородком на секретаря.
Президент качает головой, потом вздыхает:
— Ладно.
И заинтересованному лицу, побледневшему от унижения:
— Дорогой друг, не могли бы вы поискать мне номер Фигаро?
Парень выходит. Я рассказываю моему прославленному собеседнику правду. Газ находится в лаборатории профессора Лопушляпа.
— Теперь, благодаря тому, что произошло, мы можем просто-напросто оставить его себе, поскольку трое америкосов, несмотря на полученные физические повреждения, смогут засвидетельствовать нашу добросовестность.
Ты знаешь нашего президента?
Он не из очень уж смешливых людей. Когда ему случается улыбнуться, это похоже на рекламу пилюль Трюкмюш от болей в животе, см. то фото, которое иллюстрирует вид перед приемом препарата. По сравнению с ним Бастер Китон выглядит счастливым торчком.
Но тут он разражается искренним и мощным хохотом, поверь мне. С хлопаньем себя по ляжкам, с битьем лбом о бювар (позаимствованный у предшественника).
Он давится смехом, топает ногами.
А затем, знаешь что?
Он протягивает мне свою десницу, наипрекраснейшую, ту, которой подписывает международные договоры и Золотую Книгу Триумфальной Арки.
— Ге-ни-аль-но! — фыркает наш король всех. — Классно разыграно! Великолепно! Вы заслужили два уха и хвост! Я люблю людей, проявляющих инициативу. Как смотрите на то, чтобы стать Премьер-министром?
Сотрудница профессора Лопушляпа символизирует своим видом катастрофу.
Я тут же начинаю предчувствовать беду.
Высокомерно она швыряет мне в лицо:
— А! вы! О! вы! Вы!
— Я что? — лепечу.
— Вы могли бы оставить у себя вашу мерзость!
— С профессором случилось несчастье?
— Всем несчастиям несчастье!
— Он… он… умер?
— Все-таки нет. Но… Следуйте за мной!
Она ведет меня коридорами до маленькой комнаты, облицованной кафелем, где установлена больничная кровать.
Лопушляп лежит в ней, цвет лица свежий, глаза оживленно поблескивают. Он большой ученый, проф. Не какой-нибудь хлюпик.
Он принимает меня тепло, в отличие от его гурии.
— О! милый мой, какая радость вас видеть!
Я совсем удручен, сердце сжимается в груди.
— Похоже, это проклятое изобретение причинило вам… тяжелый вред?
— Кто вам сказал такую чушь?
— Ваша сотрудница!
— Глупая дуреха! Дело в том, мой дорогой Сан-Антонио, что в банках был вовсе не смертельный газ! Хитрые американцы рассказали вам эту сказку, чтобы напугать и заставить отказаться от всякой мысли действовать так, как вы несмотря ни на что все же действовали.
— Но если это не ужасный газ, как нам объявили, тогда что же, профессор?
— Структурный трансмутатор.
— Не могли бы вы пояснить, профессор?
— Вместо того чтобы утомлять вас труднодоступным изложением, я лучше покажу.
Он откидывает широким жестом одеяло и простыню, задирает подол своей больничной пижамы.
Смутившись, я все же заставляю себя смотреть.
Женские органы! Профессор Лопушляп стал дамой!
— Невероятно, а? — ликует ученый. — Всего за несколько часов! Вы осознаете всю значимость подобного открытия, комиссар? Достаточно вдохнуть ноль ноль ноль один кубический миллиметр газа, чтобы феномен произошел. Представьте последствия. Возьмите политический уровень: руководители государства, превратившиеся в добрых женщин. Полковник Кадафи, ставший Фатимой, королева Англии… Нет, не она, в ней это бы мало что изменило, а вот, к примеру, помужественневшая мадам Бардо, неожиданно отправляющаяся бить тюленей во льдах. Жак Шазо… А? Жорж Марше? А вам бы не показалось забавным… Погодите, я тут отобрал необходимую дозу для научных демонстраций…
Тот, кто в данный момент, не попрощавшись, улепетывает со всех ног, прижимая локти к бокам, это Сан-Антонио.
И даже сейчас, когда оный book запускается в печать и офсетная машина в типографии штампует страницы с самым последним словом, я все еще бегу!
КОНЕЦ Перевод с французского: Иван Логинов
Сайт переводчика: http://ivan-loguinov.blogspot.com/
ЖЖ переводчика: http://ivan-loguinov.livejournal.com/
Во французском сленге у Парижа множество имен, Панама — самое употребительное. — Прим. переводчика.
Надеюсь, у тебя хороший слух или, по крайней мере, нюх и второй смысл слова от тебя не ускользнул. — Сан-А.
Orfèvres (франц.) — ювелиры. — Прим. переводчика.
Непотребство всюду пролезет (лат.). Хотя у нас почему-то эту поговорку принято переводить как: Терпенье и труд все перетрут. Возможно, консультантами по латыни выступали как раз те, о ком речь. — Прим. перев.
Берю, вероятно, имел сказать «рукоприкладство». — Прим. автора.
Позволь мне писать так, как я вижу, это никого не касается! — Сан-А.
Несомненно, трудно (англ.) — Прим. переводчика.
городу и миру (лат), здесь: с обеих сторон. — Прим. переводчика.
Мой кий и твой зад бьются в едином порыве (англ.). — Прим. перев.
отсрочить (франц.). В русском языке нет «passé composé» (сложное прошедшее время), так что затруднения простого француза с этим неправильным глаголом не очень понятны, но попробуйте употребить наш эквивалент в несовершенном виде — держу пари, не меньше половины скажет: «отсрачивать». (Сноска согласована с автором). — Прим. перев.
1) бесстрастным, 2) крутым (англ.). — Прим. перев.
