Послышались тихие песнопения.
Лейтенант выругался.
— Копайте быстрей! Чертова деревня, еще и псалмы поют.
А в доме священник молился о Хуттунене:
— Великий Господь, помоги мельнику Хуттунену как можно быстрее попасть к тебе в Рай, предай его в лапы солдатам, во имя крови и тела Иисуса Христа, аминь!
Трое суток солдаты и ополчение прочесывали окрестности, но безрезультатно. Ни с чем вернулись фермеры домой, повесили ружья на стены и снова взялись за хозяйство. Пограничники сложили палатку, отвезли полевую кухню на станцию и принялись грузить свое имущество в теплушку. Без всяких формальностей теплушку прицепили к товарняку, идущему на север, гудок — и нет военных.
В память о большой охоте остался холмик на развилке, где покоились доблестные псы. Детишки повадились каждое воскресенье собираться у него и петь собакам псалмы, те самые, что пел священник Лескела на собраниях прихожан.
Раз в день пристав Яатила являлся в кутузку, порол почтальона, но безрезультатно. Упрямый почтальон стойко выдерживал побои и не выдавал тайну переписки.
Раз ни военные, ни оружие не помогли поймать Хуттунена, Яатила решил прибегнуть к хитрости. Он вызвал Розу Яблонен и сообщил ей, что правление решило помиловать Хуттунена, но прежде он все-таки должен выйти из леса.
— Пойдем вместе в отделение, там ты скажешь Пииттисярви, чтобы он отнес мельнику от моего имени письмо о помиловании, в котором будет все официально изложено. Даю слово, мы как-нибудь замнем проделки вашего мельника, отделается небольшим штрафом.
Пристав написал письмо Гуннару Хуттунену, председательша вложила записку, в которой умоляла Хуттунена прийти в деревню и сдаться властям. Он будет помилован.
Пристав и председательша отправились уговаривать почтальона Пииттисярви передать письма Хуттунену.
Почтальон недоверчиво покосился на конверт, но когда пристав поставил на письмо о помиловании официальную печать и сзади заклеил его сургучом, Пииттисярви уверовал, что справедливость наконец восторжествовала, и пообещал доставить послание адресату. Почтальон потребовал, чтобы его отпустили одного и чтобы никто не знал, куда и кому он несет письмо.
Приставу пришлось согласиться. Тут же в камеру принесли плошку горячего супа с мясом, папиросы, а после еды деревенский массажист Асикайнен смазал почтальону спину мазью, так как у бедняги все тело было в черных твердых синяках — отметки от ударов свинцовой палки пристава.
Когда стемнело, дверь в камеру отворилась, Пииттисярви выпустили на свободу — пусть идет, выполняет задание.
Пристав приготовил почтальону неплохое сопровождение: Лаунола, Гнусинен и он сам проводили Пииттисярви до самой станции, затем неслышно крались за ним по лесу.
Пииттисярви оглядывался, проверяя, нет ли кого. Не заметив преследователей, он отнес письма и вернулся на трассу.
Как только ящик Хуттунена был найден, почтальона снова схватили и кинули в кутузку. Никакие доводы не действовали, единственное — в этот раз не били — приставу было некогда, надо было успеть поставить дозор.
Полтора дня пристав и фермеры сторожили почтовый ящик Хуттунена, пока капкан наконец не захлопнулся. Около пяти часов утра Хуттунен, сильно изголодавшись, пришел проверить почту. Лаунола стоял в дозоре и сразу побежал доложить об этом приставу.
Хуттунен осторожно подошел к ящику. В лесу было тихо, и он решился заглянуть. Бедняга несколько раз перечитал письма пристава и председательши, и, когда понял, какое блестящее предложение они ему делали, в сердце вернулся мир, он успокоился. Бедный изгой уже совсем потерял надежду, письма придали ему сил, казалось, жизнь снова обрела смысл. Ловушка захлопнулась. И раненого зверя охотники пристреливают.
Положив письма в карман, Хуттунен направился к трассе. Он шел в сторону причала, но не успел сделать и нескольких шагов, как на него с двух сторон набросились. Совершенно не ожидавшего такого поворота Хуттунена повалили на землю, руки и ноги туго стянули веревками. Пристав несколько раз ударил отшельника дубинкой по спине, так что кости затрещали. Гнусинен пригнал повозку, и скоро земля задрожала под копытами старой клячи, которую гнали к причалу. В телеге лежал связанный Хуттунен, на нем восседали пристав и Гнусинен.
У пристани лошадь остановилась, запыхавшись от галопа. Хуттунен недвижимо лежал в телеге, грустно глядя в небо, не говоря ни слова.
Новость о том, что мельника поймали, донеслась до деревни. Когда паром причалил к берегу, там уже собралась толпа. Счастливые жители губернии пялились на опасную добычу, лежавшую на дне повозки. Наконец-то! Ну что, Хуттунен, спрашивали они, хочешь повыть? А в колокола позвонить? Или опять будешь церковь поджигать да банк грабить, смотри-ка, на лошади прискакал!
Учитель деревенской школы Коровинен захватил фотоаппарат. Он протиснулся сквозь толпу, попросил пристава развернуть клячу так, чтобы на фотографии было видно лошадь, пристава и связанную добычу. Хуттунен отвернулся, но Лаунола силой повернул его голову в нужном ракурсе. Вспышка, Хуттунен зажмурился. Когда фотоэкзекуция закончилась, пристав дал указания Гнусинену, тот ударил кобылу и умчался.
Изгнанника отвезли в отделение. Пристав вызвал туда полицейского Портимо. Мельника и полицейского усадили рядом на бетонную скамью. Пристав надел наручники на левую руку полицейского и правую руку Хуттунена. Только после этого он развязал преступника.
Оставив Портимо и Хуттунена в камере, вот так — рука об руку, пристав вышел и сказал полицейскому:
— Сиди здесь, сторожи этого идиота.
Щелкнул замок, шаги пристава затихли у кабинета. Портимо и Хуттунен остались вдвоем.
— Снова тебя поймали, Гунни, — грустно вздохнул полицейский.
— И на старуху бывает проруха.
Утром пристав вызвал к себе в кабинет преступника и его охранника. Там их уже ждали Сипонен, Гнусинен и Эрвинен. Пристав протянул полицейскому листок — направление в психиатрическую больницу города Оулу и билеты на поезд.
Портимо взял документы и произнес:
— Слово надо держать, пристав, нехорошо это — Гунни в Оулу опять отправлять.
— Молчать! Обещания, данные умалишенным, не имеют официальной силы. Ты, Портимо, заткнись и выполняй задание. Поезд отходит в одиннадцать, до отправления Хуттунена надо накормить. Поедете в вагоне проводника, и ты, Портимо, отвечаешь за Хуттунена головой.
Эрвинен зло взглянул на мельника.
— Ну что, Хуттунен, веселое у тебя выдалось лето, долгое, но ему пришел конец. Я, как доктор, могу тебя заверить, больше тебе в нашей губернии не веселиться. В направлении написано, что ты неизлечим, до самой смерти. Твоя песенка спета, Хуттунен.
Хуттунен заворчал, оскалился, исподлобья взглянул на фермеров, столпившихся в кабинете, те в страхе отшатнулись, пристав вытащил из ящика стола пистолет. Из горла Хуттунена вырывалось глухое рычание, зубы так и сверкали. Портимо с трудом удалось его успокоить, но он еще долго рычал, словно волк, загнанный в угол. Глаза его сверкали от молчаливой ярости.
Машина отвезла полицейского и отшельника домой к Портимо, там его накормили последним ужином. Жена полицейского зажарила рыбу. На стол подали свежую простоквашу, домашний хлеб и масло. На сладкое жена полицейского испекла блинчики. Хуттунен и Портимо, прикованные друг к другу, молча ели, один левой, другой правой рукой.
Приставу казалось, что они слишком затянули с едой.
— Ешьте быстрей! Что это твоя баба затеяла чокнутого блинами кормить, еще чего не хватало! Я хочу поскорей покончить с этим.
Пришла Роза Яблонен. Она всю ночь проплакала. Не проронив ни слова, она села рядом с Хуттуненом, положила ему руку на плечо.
Повернувшись к приставу, упавшим голосом произнесла:
— Я тоже дура, поверила предателю.
Пристав многозначительно кашлянул. Он торопился ехать. Хуттунен и Портимо встали из-за стола. Хуттунен сжал левой рукой ручку председательши, посмотрел ей в глаза и вышел из избы под неохотным водительством полицейского.
Во дворе Портимо простился с женой. Отвел Хуттунена в гараж, свистнул пса. Лохматый медвежатник кинулся к хозяину, прыгнул на него, радостно виляя хвостом, облизал лицо, лизнув заодно и Хуттунена, которому пришлось присесть на корточки.
— Ну, давай теперь со всеми собаками попрощаемся! — злился пристав.
Он проводил полицейского и Хуттунена до машины, дверцы захлопнулись, машина тронулась. К причалу уже примчались самые быстрые велосипедисты. Машина въехала на паром. На станции их уже ждала толпа, вся губерния пришла посмотреть, как Хуттунена отправят в последний путь, в Оулу.
