– Узнаешь? – вполголоса спросила Надежда у Алки. Та кивнула, не сводя с картины изумленного взгляда.
– Вот это – Прохор Медведев! – художник показал на рыжебородого сибирского богатыря.
– А кто это с ним? – взволнованно осведомилась Надежда.
– Не помню точно, – художник безразлично пожал плечами. – Кажется, начальник геологического управления… Наверное, хороший знакомый Прохора. Лицо мне показалось интересным, вот я его и нарисовал.
Подруги переглянулись, и Надежда с сомнением переспросила:
– Начальник? Вы уверены? Такое лицо скорее подходит таежному бродяге или разбойнику с большой дороги!
– Да нет, он там был большим человеком. Среди геологов, даже в больших чинах, попадаются необычные люди.
– Спасибо вам за рассказ… Мы, пожалуй, пойдем, нужно сегодня еще одного человека застать.
– Может быть, еще чаю? – вежливо предложил художник.
В это время оглушительно задребезжал дверной звонок.
– Вот это, наверное, натурщицы пришли, – проговорил хозяин и крикнул в сторону прихожей: – Заходите, не заперто!
В комнату ввалились две довольно полные деревенские девицы самого простецкого вида, с румянцем во всю щеку.
– Здрасте! – громко сказала одна из них, видимо, более бойкая. – А где тут можно раздеться?
Художник указал натурщицам на ширму, а Надежда с Алкой поспешно отправились восвояси.
Спустившись с верхотуры, на которой обитал художник, и почувствовав себя примерно так, как вернувшиеся с гор альпинисты, подруги заговорили о том, что им только что удалось узнать.
– Ты думаешь, это он? – спросила Алла.
– Тут и думать нечего! Такое лицо и само по себе невозможно спутать, а еще и шрам! Это точно он.
– Ой, что-то мне не верится! Чтобы большой начальник переквалифицировался в швейцары…
– Чего только в жизни не бывает! Проворовался или еще как-то проштрафился, его уволили, и не смог найти другой работы… или запил по-черному. Геологи, говорят, здорово пьют! Одно тебе скажу – надо с ним еще раз поговорить. Может быть, он встречал в Сибири Люську и его первую жену и что-то нам о них расскажет. Не случайно же Люська нацарапал на часах это слово – «Моховое». Наверняка именно там берет начало вся эта история.
– Только я должна домой заскочить, – сказала Алка, бросив взгляд на часы. – Проведать свой зверинец и переодеться, а то как-то жарко стало.
– Только умоляю, не надевай ту кофту в гигантских одуванчиках, в которой ты была прошлый раз!
– Почему? – удивленно переспросила Алка. – По-моему, она мне идет…
– Вот именно! Эта кофта произвела на швейцара такое сильное впечатление, что он ни о чем другом не мог думать. А нам нужно, чтобы он вспомнил события двадцатилетней давности. Так что ты уж надень что-нибудь поскромнее.
Алка тяжело вздохнула, но согласилась.
Однако, когда через полтора часа они встретились возле ресторана, Надежда едва не застонала.
– Ты же обещала надеть что-нибудь более скромное!
– Ну, тебе вообще не угодишь! – возмутилась Алка. – Куда уж скромнее? Я и так весь шкаф перебрала, что-нибудь скромненькое искала! Этой кофте невесть сколько лет! Я купила ее еще в советские времена в Самарканде, на учительской конференции!
Она расправила просторную кофту из узбекского шелка в радужных разводах и добавила:
– Вот ведь делали вещи! Сносу нет! И между прочим, я в нее запросто влезла, а ты говоришь, что я очень растолстела!
– Да в эту кофту поместится весь ваш педсовет в полном составе! Она просторна, как хлопковое поле!
– Подруга называется! – окрысилась Алка. – Слова доброго от тебя не дождешься! Я-то думала, ты меня хоть когда-то одобришь…
– А впрочем… – проговорила Надежда, задумавшись, – может быть, это то, что надо. Кофточка в стиле ретро может оживить память нашего пирата, напомнить ему давно прошедшие времена…
– Ну вот, видишь! – обрадовалась покладистая Алка.
Подруги зашагали ко входу в ресторан.
Швейцар приветствовал их как старых знакомых.
– О, дамы! Что-то давно вас не было! Я уже даже начал беспокоиться…
Тут он разглядел Алкину умопомрачительную кофту и тихонько запел узбекскую песенку советских времен:
– Цып, цып, мои цыплята, цып-цып-цып, мои цыплята, вы пушистые комочки, мои будущие квочки…
– Я бы попросила вас воздержаться от намеков! – недовольно проговорила Алла, – Что вы себе позволяете?
– Намеков? Каких намеков? – швейцар пожал плечами. – Ну ладно, не хотите – как хотите. А эту можно? – И он заунывно завел: – Уч-Кудук – три колодца…
– Вообще-то, мы не песни ваши пришли слушать, – оборвала Надежда вокалиста-любителя. – Мы хотели задать вам несколько вопросов.
– Такса прежняя, – быстро сориентировался «пират» и протянул сложенную лодочкой руку.
– Дать карандашик? – с невинным видом спросила Алла.
– Зачем? Какой карандашик? – недоуменно переспросил ее привратник. – Вам что – еще и в письменной форме?
– Губу обратно закатать! А то уж больно ты ее раскатал! Каждый раз ему, видите ли, барашка в бумажке подавай! В олигархи выбиться хочешь? Так это сейчас небезопасно!
– Как хотите, – швейцар пожал плечами. – Вы же у меня что-то хотели спросить? Так я вам без денег даже не скажу, который час!
– Ну-ну, не будем ссориться! – примирительным тоном проговорила Надежда. – Просто мы с подругой поспорили, хорошая ли у вас память.
– Не жалуюсь, – осторожно ответил швейцар. – А в чем дело?
– Помните ли вы Лесогорск, Моховое, Прохора Медведева?
– Ох! – Мужчина попятился и даже сделал попытку перекреститься. – Вы кто ж такие? Откуда про те времена знаете?
– Баш на баш, – ответила Надежда. – Мы вам расскажем, где раздобыли такую информацию, а вы нам ответите на несколько вопросов.
– И как это вы такую карьеру сделали – из больших начальников в швейцары! – добавила Алка.
– Ладно. – Швейцар снял адмиральскую фуражку и, заглянув в дверь ресторана, крикнул: – Костик, постой за меня полчасика, ко мне знакомые пришли!
Из-за двери донесся чей-то недовольный ответ, но «пират», не обращая на это внимания, зашагал прочь от своего рабочего места. Пройдя метров двадцать, он свернул к небольшому уличному кафе и сел за столик под тентом, указав подругам на соседние места:
– Садитесь, разговор долгий.
Он сделал знак официантке и заказал для себя кофе с коньяком, а подругам – капучино.
– Правда, – начал он свой рассказ. – Был я когда-то начальником. Хорошую карьеру сделал. Сам теперь с трудом в это верю. Целое геологическое управление в подчинении, сотни людей, территория – как две Франции. Сами понимаете – планы, отчеты, разносы, вышестоящее начальство… Сердце прихватит, валидол под язык – и вперед! Там ведь как – на месте стоять нельзя, только остановишься – идущие сзади затопчут! Только раз так прихватило, что никакой валидол не помог. В сердце как кол воткнули, в глазах потемнело. Очнулся на больничной койке, и врач, Семен Михалыч, строго так мне сказал:
– У вас, Крюков, был обширный инфаркт. Мы вас общими усилиями отделения реанимации с того света вытащили, но если не будете себя беречь, жить вам останется в лучшем случае полгода.
– Как это – беречь? – спросил я у доктора. – С выпивкой, что ли, завязать?
– Это само собой. Ни в коем случае не курить, не пить, не есть жирного и жареного, но самое главное – никаких волнений. Одна хорошая нервотрепка – и я уже не смогу вам помочь.
Послушал я его и задумался. Карьера – это, конечно, хорошо. Хочется высоко подняться. Да только жить еще больше хочется. Если доктор правду говорит и мне всей жизни осталось полгода, так на фига мне вся эта гонка?
Выписали меня из больницы, поехал я к тому самому вышестоящему начальству и положил на стол заявление. Так и так, по собственному желанию. Возражений слушать не стал, пошел прочь. И вот представьте, вышел я из того здания на крыльцо, огляделся, и так мне хорошо стало! Первый раз в жизни свободным человеком себя почувствовал! Солнышко светит, птички поют, и ничего мне не нужно – ни повышений по службе, ни денег! А вы говорите – как это из начальников в швейцары? Может, это и было самое большое мое повышение! Правда, в швейцары-то я не сразу определился, тоже своего рода карьеру делал. Сперва шофером поработал, недостаточно спокойно показалось, потом бутылки принимал, ну, там тоже конкуренция, прямо мафия… а вот тут, возле двери – самое милое дело!
– А как сердце? – заинтересованно спросила Надежда. – Не беспокоит? Не вредно ли вам кофе, да еще с коньяком?
– Можете представить – с того дня я о нем ни разу и не вспоминал! Оказалось, что самое лучшее сердечное лекарство – это заявление «прошу уволить по собственному желанию»! Я как-то доктора того встретил, Семена Михалыча, он как меня увидел, прямо в лице переменился.
– Как же так, – говорит. – Я вам, Крюков, полгода давал, а вы десять прожили! Неужели мой научный прогноз не оправдался?
