Маша совершенно забыла о своих планах. Внезапное обвинение будто выбило почву из под ног.
Ей не нравилась роль обвиняемой! Или подозреваемой!
Маша растерялась: вдруг потеряло смысл то, что они с Лелькой постоянно находились на глазах друг у друга. Раз мерзкая грымза орет о сговоре — это уже не алиби.
И глупая Томка, чуть не умершая ночью, ничуть не в лучшем положении. Наталья запросто заявит — подстроено. Сам приступ разыгран. Чтобы Электрон и Томка…
Какая чушь!
Маша стукнула по подлокотнику кресла: а рамки?! И изумленно подпрыгнула, когда Электрон ответил:
—Ваша Лелька тоже сразу о них подумала. В отличии от меня. Олух, что поделаешь! Временами.
Тут только Маша поняла, что, забывшись, крикнула вслух. Спросила:
—И что? Их искали?
—Почти нет.
—Это пуркуа?
Машино лицо порозовело: как вовремя и кстати она ввернула это забавное словечко! Правда, Лелька уверяла, что порой оно звучит вульгарно… Но то Лелька! Маше так совсем не казалось.
Электрон грустно улыбнулся.
—Они находились в кладовке. Обе. Их даже не прятали. Просто аккуратно срезали холст и положили на первую же полку.
—Срезали?!
—Вор не особо церемонился.
—А отпечатки пальцев?!
—Не смешите, Маша. Любой из нас мог дотронуться до рам, когда рассматривал эскизы. А сам вор наверняка надевал перчатки.
—Боже ж ты мой!
—Я тоже так считаю.
—Но раз именно Лелька нашла эти кошмарные рамы, то Наталья…
—То Наталья заявила, — почти весело перебил ее Электрон,— что чуть раньше твоя Лелька сама их туда и сунула!
—Вот гадина!!!
—Нет, просто ей никогда не нравилась Тамара. А вы приехали к ней.
Маша сжала кулаки. Ей страстно хотелось отыскать отвратительную девицу и разодрать ей физиономию ногтями. Не жалея маникюра! И выдрать жидкие волосы. По штучке, чтоб продлить удовольствие.
Машу Епифанцеву колотило от злости. Хотелось лягаться, царапаться, кусаться и даже грызть подлую лживую тварь, да-да! И кулаками ее, кулаками…
«К сожалению, — мрачно фыркнула Маша,— Наташке это не сильно повредит! Может, никто и не заметит моих усилий. С такой-то рожей…»
Электрон засмеялся:
—Правда, так же сильно Наталье не нравятся и остальные. Кроме Петра, пожалуй. Он ей кажется вполне положительным.
—А ты?— хмуро спросила Маша.
—Сосредоточием всех известных пороков!
Электрон снова рассмеялся.
Маша молчала, пытаясь понять, как же действовать. Больше всего на свете ей хотелось удрать к Ваньке под крылышко и пожаловаться на жизнь.
Пусть бы Ванька сам разобрался с этой плоской дрянью. Он, конечно, таракан рыжий и толстый, интеллигентности в нем ни на грамм, нормативная лексика Ваньке упорно не дается, но уж ее, Машу, он никогда в обиду не даст. Размажет эту гниду по стенке!
С другой стороны, недостойно так легко сдаваться. Лелька же борется. А Маша и выше, и сильнее, и постоять за себя умеет гораздо лучше.
Маша печально улыбнулась: куда до нее этой хрупкой благополучной интеллигентке! Они росли как на двух полюсах. Ничего общего.
Повезло Лельке.
Наверное.
У нее не было братьев, постоянно отбирающих карманные деньги. И сестрицы, вечно шарящей по карманам и сумкам. И папочки пьющего не было. И двора, где дрались до первой крови. И не только до первой…
Маша — дикий звереныш.
Лелька — эльф.
Электрон уже выходил из комнаты, но внезапно остановился на пороге и обернулся. Внимательно посмотрел на Машу и сказал:
—Да, хочу предупредить. Наталья уверена, что именно ты вынесла из квартиры картины. А Петра взяла с собой для отвода глаз. Или превратила в сообщника. Вот так.
Электрон исчез, а Маша все сидела и таращилась на голубые прямоугольники.
Маша была поражена до глубины души: эта рыба, эта бессовестная лупоглазая девка вовсе не дура! Она мыслила весьма трезво. Можно сказать — совершенно так же, как и Маша.
Маша горестно поморщилась: если хорошенько поразмыслить, ей и самой впору подозревать себя. Ведь она ушла сразу же после кражи и отсутствовала несколько часов. А Наташка убегала в свою аптеку наверняка минут на двадцать, не больше.
Это что ж получается?!
Маша заглянула в выделенную им с Лелькой на два дня комнату, но никого там не застала. На всякий случай она осмотрела все. Порылась даже в сумках с вещами: а вдруг враг хитер и коварен? Запросто мог сунуть украденные полотна в чужие спальни.
Эта мысль Машу нешуточно испугала. Особенно в свете последних событий. Ведь если здесь что найдут, потом в жизни не докажешь — ты не при чем. Так и умрешь с клеймом вора. И ладно если в собственной постели, а не где-нибудь в колонии. Софья Ильинична в любую секунду может вызвать милицию и тогда…
Ой-е-ей! Она — первый кандидат на нары!
На нары Маше Епифанцевой не хотелось, и она лихорадочно заметалась по комнате в поисках двух пропавших полотен.
Правда, сама Маша эскизов никогда не видела, но ей казалось: она мгновенно их узнает.
Ничего хитрого! Две картинки размером с альбомный лист, даже чуть-чуть меньше. Две паршивые картинки, написанные Левитаном и сдуру подаренные когда-то дедушке Софи.
Черт бы побрал его щедрость!
Через пятнадцать минут Маша поняла: в этой комнате делать больше нечего. И даже вор сюда не заглянет со своими иезуитскими планами по подставе невинной Маши. А если и сунет голову, то тут же сбежит, устрашенный.
В маленькой, недавно аккуратной комнатке будто только что ураган прошелся! Ни одна тряпка не лежала на своем законном месте. Все до одной книги подходящего формата валялись на полу. А газеты злющая Маша разодрала в клочья. Очень мелкие.
Чтобы спустить пар. И чтобы коварный преступник ими не смог воспользоваться в будущем.
Только не в ее спальне!
Маша удовлетворенно потерла руки: любой кретин поймет — тут нужна генеральная уборка. И в жизни не сунет сюда ничего подозрительного.
Ясно же — моментально найдут. Вот как только начнут прибираться, так сразу и наткнутся.
Ха — нашли дурочку!
Маше абсолютно не хотелось расставаться со свободой!
* * *
В Тамарину комнату Маша влетела пулей. И в очень воинственном настроении. Потому что призрак колючей проволоки все еще маячил в ее сознании. Да и Ваньку, мужа единственного, было жаль до слез: он без нее не выживет.
Рыжий, мордастый, драчливый, отменный матершинник и забияка. Но Машу любит! Хоть и не сознается, паразит. Говорит, что пока не окончательно свихнулся.
Ничего, Маша с ним, тараканом рыжим, разберется. Для начала с замаячившей в ближайшей перспективе тюрьмой, а потом и с Ванькой, не желающим пасть перед ней на колени.
Маша застыла на пороге и всплеснула руками: так и есть! В то время, как она, считай, уже примеряет наручники и даже — да-да, кандалы! — эта сладкая парочка бьет баклуши. Как и всегда. О-о, сразу видно — одной крови!
Лелька валяется на чудовищных размеров тахте и глазеет в полоток. Томка, мышь серая, уткнулась в книжку — а Маша-то за нее как переживала! Крыс опасливо мерцает глазками из под стола.
Чудная картина.
Динки у ящика с игрушками не хватает. Для полной идиллии!
Маша с грохотом захлопнула за собой дверь и зловеще поинтересовалась:
—Ну и как это понимать?
Бессовестная Лелька даже не шевельнулась. Крыс торопливо сменил дислокацию — перебрался под кровать. Тамара опустила книгу и удивилась:
—Ты о чем?
Маша ахнула. Пнула подвернувшийся под ноги стул. Отшвырнула в сторону Динкину куклу. Отфутболила оранжевый деревянный кубик. Набрала побольше воздуха и закричала:
—Смерти моей ждете?
Крыс зажмурился и спрятался за львиную лапу — кто только придумал подобные ножки для тахты?! Лелька моргнула. Тамара изумленно пробормотала:
—Смерти?
—Считаешь, тюрьма лучше?! — язвительно прошипела Маша.
Тамара положила книгу на стол. Лелька села. Крыс притворился мертвым. Даже сопеть перестал.
Маша поняла, что внимание двух сестриц ей обеспечено. И нужно ковать железо, пока горячо. Иначе снова отключатся, попробуй достучись.
Она подняла стул, уселась и гневно спросила:
—Вы знаете, что Наталья объявила меня воровкой?
Сестры переглянулись. Тамара осторожно заметила:
—Наталья много чего кричала…
—Значит, слышали,— убито констатировала Маша.
Глупо, но она все еще надеялась, что Смуглый пошутил. Захотел ее пугнуть, скажем. Может Маша ему не нравится?
«Ерунда! Я, да не нравлюсь?!»
—Ну… она гораздо больше напирала на то, что мы из одной банды,— утешила Тамара.
—Все трое,— рассмеялась Лелька.
—Четверо,— поправила младшая сестра.— Она еще этого… ну, Электрона сюда же приткнула. Мол, раз из Череповца…
—Тогда пятеро,— сказала Лелька.— А Крысеныш?
