Автор публикации подробно изложил, как обстояло дело. Михаил Чашкин, несмотря на юный возраст, был запойным пьяницей. Чтобы наставить сына на путь истинный, отец попросил настоятеля присмотреть за отбившимся от рук парнем. Михаила взяли в монастырь, но справиться с его дурными наклонностями братья не смогли. Тот воровал вино для причастия, деньги, которые жертвовали паломники, а потом решил уехать в большой город. На осуществление плана покорения столицы потребовалась солидная сумма. Где изыскать средства тунеядцу? Михаил ночью, взяв свечу, залез в музей, он замыслил украсть медали, чтобы продать их в Москве коллекционеру, но, поскольку находился подшофе, уронил подсвечник. Изба, в которой располагался музей, вмиг вспыхнула, за ней занялся и монастырь, тоже построенный из дерева, потом цепочкой запылала вся улица, в Нарганске почти не было каменных зданий. Сын Чашкина спалил город, но и сам погиб в огне. Его отец Константин задохнулся в своем кабинете в дыму, в живых осталась лишь сестра Михаила, которая была в школе. Последняя часть статьи посвящалась рассказу о том, каких уникальных ценностей – китайских медалей – лишились из-за послушника советские люди, и говорилось о предках директора музея, оставивших ему в наследство уникумы.
– Нестыковочка, – остановила я Степана, – если Михаил залез ночью в хранилище и пожар начался от уроненной им свечи, то как его сестра могла в это время сидеть на занятиях, а отец в кабинете? Они должны были спать дома.
– В репортаже много ляпов, – согласился Степан. – Как журналистка могла узнать о поездке Михаила в Москву? Он что, воскрес, дал ей интервью о планах насчет встречи с коллекционером и опять умер. Репортерше дали задание, объяснили, как нужно написать материал, чтобы свалить вину на сына директора, кто-то хотел сделать виновным в трагедии послушника монастыря. Ложь живуча, мы узнали о медалях и о беде в Нарганске все из той же статьи, подписанной «Г. Сергеева». Мой сотрудник отыскал газету в архиве. Более никаких упоминаний о перламутровых китайских медалях нет. Нарганские уникумы сгинули в огне. А теперь они вроде бы появились у Галины Петровой, которая решила отдать часть ценностей Лауре Кузнецовой в качестве платы за эстетические услуги для Алисы.
– Иначе она не поедет на бал и случится беда, как с Егором Барским, – добавила я. – Кто он такой, этот Барский? Почему Алиса упомянула его? Галина Сергеевна объяснила Анюте, что мальчик двоечник. которого не пустят на праздник из-за плохих отметок. Но нам понятно, что таинственный бал состоится не в школе. Хотя, может, Егор и впрямь одноклассник Горюновой. Некоторые родители любят твердить детям: «Учись хорошо, а то станешь, как Петя Иванов, хулиганом». Можно проверить, учится ли с Алисой Егор Барский? Если нет, то кто он такой? Отчества паренька мы не знаем, года рождения, местожительства тоже, но фамилия редкая. И вы уже просили своего помощника нарыть что-нибудь о мальчике.
– Мой человек над этим вопросом работает, – кивнул Степан. – О! Вот и еда.
Я повернула голову и увидела Густава, который шествовал к столу с большим подносом.
– Суп-лапша куриная, – с придыханием объявил он, снимая тарелки, – и ваши тосты.
Я посмотрела на блюдечко, поставленное у моей правой руки, на нем лежал небольшой сухарик, на котором снова были выложены буквы Е.Н.Г., но на сей раз не майонезом, а, похоже, мягким сливочным маслом.
– Где суп? – растерянно спросил Дмитриев, завершивший телефонную беседу. – Тарелка пустая.
– Посмотрите внимательно, – прожурчал Густав, – там, прямо посередине, бульончик.
Я прищурилась: в небольшом, размером с чайную ложку, углублении желтела жидкость. Густав положил на скатерть коктейльные трубочки.
– Куриный бульон лучше вкушать не ложкой. Наслаждайтесь.
Степан быстро втянул в себя суп.
– А где лапша?
Я поковыряла трубочкой в бульоне.
– Вот! У меня есть одна штука, вам не повезло, однако…
Продолжить я не смогла, меня начал душить смех.
– Прикольная харчевня, – тоже развеселился Дмитриев. – Густав!
– К вашим услугам, – тут же воскликнул официант, выныривая из недр заведения.
– Мы хотим рассчитаться, – заявил Степан.
– Уже съели супчик? – поразился Густав.
Я взглянула на официанта. Он что, издевается?
– Обычно гости сидят долго, – продолжал лакей, – но у вас еще котлеты, чай, медовик, и вино я пока не подавал, оно ко второму идет.
– Мы торопимся, – остановил его Степан.
– Понял, – кивнул Густав, – сейчас составлю счет, но платить придется за все, я не могу вычесть несъеденное.
У Степана снова замигал телефон, мой спутник начал беседовать, а я молча смотрела по сторонам.
– Вот, пожалуйста, – заявил Густав, укладывая на стол кожаную папочку.
Я взяла ее и обомлела.
– Двадцать пять тысяч? Вероятно, вы ошиблись, хотели написать две пятьсот?
Официант прочистил горло.
– Разрешите объяснить.
Степан положил мобильный на скатерть.
– Подбили итог? Прекрасно. Сколько? Ого! Интересно! Наверное, это описка?
Густав взял листок.
– Позвольте растолковать. Открытие двери ресторана – тысяча.
Я потрясла головой:
– Но мы сами ее открыли, швейцара не было.
– Верно, – согласился Густав, – его уволили, чтобы не ввергать клиента в лишний расход. При наличии швейцара услуга обходилась в трешку.
– Ага, а за что мы платим? – заинтересовался Степан. – Швейцара нет, я сам створку открыл.
– Амортизация дверной коробки, доводчика, замка и ручки, – пояснил Густав, – далее. Проход до столика тысяча для одной пары.
– Мы шли собственными ногами, – хмыкнул Дмитриев, – нас не несли в балдахине.
– А протоп ковра? – прищурился официант. – На дорогом персидском покрытии от подошв образуются залысины, и его необходимо регулярно чистить.
Я не поверила своим ушам, Степан засмеялся.
– Вопросы по поводу использования скатерти, посуды, столовых приборов, салфеток и цветка в вазе у меня отпали.
Я выхватила у Дмитриева счет.
– Закуска из черного хлеба со шпротами пять тысяч? За две корочки с крошками не пойми чего? За салат семь? И почему у вас так интересно расписано: кусок моркови – пятьсот рублей, картошки – четыреста, майонез – девятьсот. Обычно цена указывается целиком за блюдо!
Густав закатил глаза:
– Боже Всемогущий, пошли мне терпения. Наши клиенты всегда требуют разъяснений, поэтому мы, чтобы избежать конфликтов, подробнейшим образом расписываем позиции.
– Музыкальное сопровождение потянуло на солидную сумму, – захохотал Степан, – оливье – три тыщи, суп… ой, не могу!
– А во время выноса лапши музыка не играла, – возмутилась я.
Густав всплеснул руками:
– Забыл включить!
– Вычеркивайте, – потребовала я. – А что такое износ официанта?
Густав потупился:
– Ковер протаптывается, а человек изнашивается. Я хожу туда-сюда, нагружаю суставы, позвоночник, вот сейчас кучу нервов трачу, объясняя вам расценки. Мой износ стоит всего две тысячи. Разве это дорого?
– Спуск воды в туалете! – огласил Степан.
– Сейчас везде счетчики стоят, – потупился официант, – циферки в них так и скачут, так и скачут.
– Мы в сортир не ходили, – рассердилась я.
– Но вы же еще не ушли, – улыбнулся Густав, – еще посетите кабину отдохновения и грез.
– В принципе верно, – согласился Степан.
Я схватила его за руку.
– Смотри! Утилизация унитаза – триста, рукомойника – двести, бумажное полотенце – сто пятьдесят, туалетная бумага (квадрат пять на пять сантиметров) шестьдесят, слив воды пятьсот, одна доза мыла триста. Ни за что не пойдем в их сортир.
– Однако ты рачительная, – ухмыльнулся Степан. – Очень интересно, как вы выясняете, сколько пипифакса использовал клиент? Вдруг он оторвет больше?
– Невозможно, – залучился улыбкой Густав, – прежде чем устроиться в месте уединенного созерцания, нужно приобрести жетоны, они опускаются в прорези, и вы получаете дозу мыла, один квадрат бумаги прекрасного качества и так далее.
– Весьма разумно, – одобрил Степан.
– Удаляем эту позицию, – решительно заявила я. – И последний казус: чаевые три тысячи!
– Десять процентов, – пожал плечами Густав, – общепринятая практика, за проявленную мной любовь, заботу и понимание.
– Я не сильна в математике, но одна десятая от двадцати пяти составляет две пятьсот, – прошипела я, – и в счете уже один раз есть чаевые!
– Где? – изумился Густав.
Я показала пальцем на строчку:
– Вот.
– Это мой износ, – возразил официант, – сумма падает в карман хозяина. Чаевые оказываются в моих руках, я их откладываю на черный день.
Степан вынул кошелек и протянул Густаву кредитку.
– Нет, – остановила я метнувшегося было к кассе лакея, – сначала скорректируйте сумму, уберите из нее туалет и музыку при подаче супа.
– Вилка, ты на редкость скаредная девица, – развеселился Степан.
