бокал виски, она продолжала, так как не понимала почему та все еще тут. — Ты можешь меня ненавидеть, но мне плевать.
Зеленоглазая не могла больше слушать, все что извергают уста Дьяволицы, которая наконец показала свое истинное лицо Демона.
— Как ты могла, Кларк, пользоваться моими чувствами, как только я тебе призналась в любви?! Как ты смогла усомниться во мне, что я это делаю только ради компании отца и места в его кресле?! Я сейчас же покину твой дом и не задержу тебя. Вещи можешь выкинуть или отдать еще одной благотворительной организации. Ведь так ты замаливаешь свои грехи.
Вудс говорила со слезами на красных глазах, но ее голос был спокойным как никогда. Она держалась стойко, блондинка и вправду ее многому научила.
— Согласна? — удивилась блондинка, чувствуя как и ее глаза увлажняются. Ведь тыкать благотворительностью — это был удар под дых. — Надо же, так быстро согласилась.
— Согласилась. — надменно, как могла подтвердила темноволосая, правда шмыгая носом.
— Без истерик и криков? — с сарказмом переспросила женщина.
— Все мои истерики, крики для тех кого я люблю. А тебя я больше не могу любить, так как нельзя любить человека, который тебя предал. — проговорив это Вудс развернулась и выбежала из дома.
После ухода той, бокал с недопитым виски полетел со злостью в горящий камин, разлетаясь на мелкие осколки и сразу же вспыхнуло пламя огня в нем, от попадания спиртосодержащего напитка.
Майя прибежала на громкий звук.
— Пирожочек, что случилось?! — взволнованно проговорила женщина, ибо не видела никогда в таком гневе свою приемную дочь.
— Ничего! Убери тут все! И передай Мерфи, что меня ни для кого нет! Ни для Беллами, ни для глав других кампаний, ни для чертого дьявола! — практически выкривнув эти слова, так как нервы сдали у Гриффин, она исчезла в своем кабинете, с бутылкой початого виски и закрылась на замок.
Если можно было видеть бессмертные души девушек, во время разговора, то нарисовалась бы такая картина:
Две окровавленные души, стояли друг перед другом на коленях и с кровавыми слезами шепчут друг другу:
— Не уходи…
— Не позволяй мне…
21
— Не уходи…
— Не позволяй мне…
* * *
Кларк закрылась в своем кабинете и сидела на полу, спиной облокачиваясь на диван.
Она ушла. Она по-настоящему ушла. Самое лучшее, что было у меня в жизни. Что же я натворила?
Обхватывая голову руками, ибо она трещала настолько сильно, что казалось взорвется от одних только мыслей.
Почему мне так плохо? Отчего так больно? Ведь эта школьница — игрушка, подстилка, шлюха… Как и все… НЕТ!!!
Кажется ее мозг уже взорвался. Боль была настолько сильной, что хуже, чем от потери родителей, хотя брюнетка не умерла.
Звякает телефон в кармане черного, брючного костюма, оповещая об уведомлении и новые мысли со скоростью света вновь заполняя светлую головку.
Это она! Она меня любит!
Задыхаясь, она вытаскивает телефон и читает сообщение. Оно от охраны.
Линкольн: Мисс Вудс дома, у родителей.
Гласит смс. Блондинка расстроена, что оно не от ее цветочка, но быстро печатает ответ. Хотя делать ей это трудно, ибо голубые глаза застилают слезы и буквы размываются на мобильной клавиатуре и дисплее.
Кларк: Как она?
Конечно, она ужасно беспокоилась. Причинила боль не только себе (она справится… наверное), но и невинной девочке. Ее маленькой девочке.
Октавия: Расстроена. Мне продолжать быть рядом с ней?
Да, эти двое были не разлей вода. Линкольн и Октавия. У них бы получилась хорошая семья.
Кларк: Да.
Как бы Гриффин не хотелось просидеть так весь день, заливать спиртным свои раны — она не могла. На ней много ответственности перед миллиардами людей, они нуждаются в ней и в ее помощи. И как бы рано она не выросла, как бы ей не хотелось вернуться в свое беспечное восемнадцатилетие, что бы пережить боль, как подростки, — нельзя. Нужно было решить вопрос с Азгедой, снять Нию и поставить на ее место ее сына.
А также нужно было принять душ и привести себя в чувства. Может вода, смоет ее отчаяние?..
Гриффин встает на ноги, пошатываясь и останавливая свой взгляд на кожанном диване. Она ее здесь трахала. Женщина закрывает глаза, вспоминая, как та лежит в полный рост, коричневые соски напряжены от желания, губы окрашены в бледно-алую жидкость, смешанные со смазкой возбуждения и ее брюнетистые волосы свисают до пола. Конечно, от представленной воочию такую картину, у нее начинает пульсировать клитор.
Сука.
В груди становится еще больнее. Сердце сжимает загрудинная боль, как при стенокардии.
Она ушла, Гриффин. Ты ее прогнала. Привыкай, смирись.
Голубоглазая долго время учила себя самоконтролю, поэтому заставляет взять себя в руки и отправиться в ванную комнату. Она не любит кипяток, но именно сейчас он ей нужен. Вода обжигает, что та еле терпит, но она хочет выжечь школьницу из своих мыслей, смыть ее запах с тела, вымыть ее из себя.
Лекса же могла не уходить, устроить истерику, показать слезы и все, блондинка бы не смогла ее выгнать. Но она ушла.
— Скатерью дорога! — не выдержала хозяйка дома и начала задыхаться от своих слез. Ее прорвало.
Неправда. Мне будет тебя не хватать.
Женщина попытала перевести все в наплевательское отношение к образовавшейся ситуации. Со временем успокаиваясь под обжигающим душем, завернулась в полотенце, представляя, как сложится ее жизнь дальше: каждый Божий день — темно и пусто, ведь ее больше нет рядом. Больше не будет остроумных высказываний, любопытства. Зеленые глаза не будут смотреть на ее с улыбкой или испугом, или с желанием.
— Что же ты наделала, идиотка? — кривится она, смотря на себя в большое зеркало на гримасу боли, выраженной на лице.
— Она не для тебя. Ей нужен мужчина, ей нужен кто-то лучше, чем ты. Ей нужна подростковая романтика. Она достойна лучшего, чем ты — конченая извращенка!
