– Здравствуйте, – залепетала Тая, – извините, что вот так вот ворвались, но мы звонили, стучали… у вас там открыто было…
Маршавин никак не отреагировал. Он, в общем-то, даже и не моргал.
– Тай, тише, – я оттеснила подругу и зашла в комнату. – Извините, с вами все в порядке?
Ноль реакции.
– Чего это с ним? – прищурила внимательные глазоньки подружка. – Дмитрий Валентинович, вы нас слышите?
– Боюсь, что нет, – я подошла поближе к хозяину дома. – Похоже, он мертв.
– Да ладно, с чего ты взяла?
– У него глаза стеклянные, веки не моргают и он никак не реагирует на наше появление – достаточно?
Борясь с противоречивыми чувствами, я двумя пальцами коснулась его шеи и отдернула руку – кожа была мертвенно-холодной. Меня всю передернуло с ног до головы от отвращения.
– Да, Таечка, он мертв окончательно и бесповоротно.
– Да как он мог! – возмутилась Таечка, подскакивая поближе к телу, чтобы рассмотреть подробности. – Мы уже практически дело раскрутили, а он взял и помер! Как он мог так подло уйти от ответственности?! Негодяй!
– Тише ты, не шуми, имей хоть какое-то уважение к покойному, – я смотрела по сторонам, разглядывая обстановку.
– А он к нам уважение имел? Столько времени, столько сил! Чуть не отравил меня, поганец! А теперь сидит тут! В халате! Как ни в чем не бывало!
– Захлопни хлеборезку наконец! – рассердилась я. – Может, предложишь еще над трупом надругаться, чтоб не так обидно было?
На столе у окна красовался жидкокристаллический монитор и системный блок. Время от времени на системном блоке мигали индикаторы… или как там называются эти зелененькие и желтенькие огонечки, что навело меня на мысль о том, что компьютер не выключен. Подойдя к столу, я тронула мышку и монитор мгновенно вспыхнул. На экране возник вордовский документ с текстом. Пододвинув стул, я присела и погрузилась в чтение. Чтение оказалось более чем увлекательным – это было предсмертное послание Маршавина Д. В. человечеству. Покойный откровенно повествовал о своем выдающемся криминальном пути, о том, как пять лет назад ему впервые пришла в голову мысль о таком оригинальном способе убийства – Маршавин занял у своего знакомого денег на покупку квартиры и решил не отдавать. Убийство сошло с рук и дантисту пришла новая блистательная идея в его больную голову – стать киллером и работать под заказ. Маршавин не сомневался, что раскрыл «формулу идеального убийства», убийства чистого и гладкого, без улик и без свидетелей. Желающих воспользоваться его услугами долго дожидаться не пришлось и Дмитрий начал работать на группировку Михалыча, выполнял заказы, убирал неугодных граждан, параллельно Маршавин и сам иногда проявлял инициативу – брал деньги в долг и убирал кредитора. Опьянев от того, как просто и безнаказанно оказывается можно убивать людей, Дмитрий Валентинович не отказал себе в удовольствии отравить своего бывшего преподавателя по мединституту просто потому, что профессор, по его мнению, незаслуженно пил его кровь и неоднократно ставил под вопрос Маршавинское пребывание в Альма Матер. Завершалось чистосердечное признание тем, что Дмитрий глубоко раскаивался в содеянном, сетовал, что совсем сошел с ума, что боится сам себя, боится, что после убийства профессора начнет косить народ на право и налево просто ради удовольствия. Идти с повинной и садиться за решетку на всю оставшуюся жизнь он не желает, поэтому уходит из жизни добровольно, приняв смертельную дозу таблеток, растворенных в виски.
– Зашибись! – подытожила Тая, она стояла за моей спиной и тоже читала текст. – Ну, разве он не мерзавец после этого? Все расследование нам обос…
– Погоди, – я снова и снова просматривала текст, – погоди…
– Сен, я не хочу «годить», пошли отсюда, а? – Подругу так расстроило вероломное самоубийство Маршавина, что она едва не плакала от печали и злости.
– Ладно, – я оставила компьютер в покое, встала из-за стола и снова огляделась. Что я хотела найти, я и сама не знала. Осмотрела комнату и пошла в спальню.
– Ты куда?
– Сейчас, минуточку.
Симпатичная обстановка, без излишеств, видно, что мебель дорогая… немного небрежно заправленная двуспальная кровать… Хм, почему же покрывало так небрежно брошено, ведь кругом такой идеальный, прямо медицинский порядок? Взявшись за край, я аккуратно приподняла покрывало, посмотрела на смятые простыни, скомканные подушки…
– Сен, ты чего такое делаешь, а?
– Ничего особенного, – я отошла от кровати, – давай еще на кухню заглянем.
– Кофеварку хочешь забрать? Тогда я тоже что-нибудь прихвачу, ладно?
– Нет, я ничего не собираюсь забирать!
Зайдя на кухню, я открыла дверцу шкафчика под мойкой, вытащила мусорное ведро и заглянула внутрь. На самом дне лежали две пустых упаковки от таблеток. Двумя пальцами я вытащила одну, извлекла вкладыш из коробочки, бросила ее обратно и поставила ведро на место.
– Нашла что-нибудь интересное? – Тая наблюдала, как я убираю листок-вкладыш в сумку.
– Просто хочу узнать, каких таблеток он наелся.
– Мы не хотим сделать пару-тройку снимков?
– Зачем? Приедет следственная бригада и пускай снимают в свое удовольствие. Все, пойдем.
Посмотрев в дверной глазок и убедившись, что на лестничной площадке никого нет, мы тихонечко покинули жилище совестливого убийцы.
Домой добирались в сложном душевном состоянии и почему-то мысли позвонить Горбачеву даже не возникло. На подступах к дому я произнесла задумчиво:
– Давай какого-нибудь винища купим.
– Давай! – радостно поддержала инициативу Тая.
Денег хватило аккуратно на две бутылки «Каберне» и коробку замороженных котлет по-киевски. Забросив продукты и напитки домой, взяли Лаврентия и все вместе отправились на прогулку. Хоть и время было не урочным, но так уж получилось, что совместили дневной и вечерний променад. Школьный двор пустовал, ученики уже разошлись, собачники еще не появились, так что Лаврухе пришлось развлекаться в одиночестве, однако моего самодостаточного песлера это ничуть не расстроило. Я отпустила его с поводка и Лаврик бодро потрусил к ближайшим елкам. Проводив взглядом обожаемую «тумбочку на ножках», я полезла в сумку и достала листок-вкладыш, желая узнать, что же за таблетки такие избрал Маршавин для собственных проводов на тот свет.
– Что там написано? Читай вслух! – потребовала неугомонная подруга.
– Я эти медицинские термины и не выговорю… а, вот показания: артериальная гипертония различного генеза, гипертонический криз. Насколько могу понять, это препарат для снижения давления. Отпускается, кстати говоря, без рецепта.
– Выходит, это довольно безобидное лекарство? – Тая взяла вкладыш и принялась изучать его самостоятельно. – Зачем же ему понадобилось растворять в вискаре целую упаковку…
– Две упаковки.
– Тем более! Зачем понадобилось растворять целых две упаковки лекарства от давления, когда он мог бы просто хряпнуть капсулу цианида? К чему такие сложности?
Я промолчала, наблюдая за резвящимся Лаврентием, пес вовсю наслаждался природой, бегая по свежевыпавшему снегу.
Вернувшись домой, нажарили котлет, наварили вермишели, вскрыли бутылку «Каберне» и продолжили грузиться интеллектом.
– Может нужно позвонить кому-нибудь и настучать на тему трупа в квартире?
– Не надо, пускай посидит пока тихонько, – отодвинув в сторонку пустую тарелку, я закурила. – Тебе не показалось странным?
– Что именно? – Тая деловито подлила нам обеим еще винца.
– Что в своем покаянном послании Маршавин перечислил все свои жертвы, кроме одной?
– Кроме какой?
– Кроме тебя, тундра!
– Ах, да! – всплеснула руками тундра и едва не опрокинула со стола свой бокал. – Как это он про меня-то забыл?! Про меня почему не написал, свинья бессовестная?! Нет, ну вообще в людях ничего человеческого не осталось! Сена, ну что ты молчишь!
– Думаю, – я смотрела, как в соседних домах зажигаются окна. – Вчера, значит, Маршавин был бодр, полон сил и желания отправить к праотцам детективщицу, упорно сующую свой нос в чужой вопрос, и вдруг, ни с того ни с сего, его обуял приступ внезапного раскаяния и он срочно решил отравиться? И даже не подумал вписать имя своей последней жертвы…
– Ты к чему это клонишь? – Тайка нервно взлохматила челку и глотнула винца.
На кухню пришлепал Лаврентий поглядеть, чем это его мамочки занимаются. Он оглядел наш банкет, уселся рядом, положил голову мне на колени и вздохнул.
– Не грусти, мой золотой, – я погладила любимую собаченцию, – не печалься, друг любимый, мы будем хорошо себя вести и не напьемся, честно слово.
Лаврик поглядел на меня умными карими глазами, снова тяжело вздохнул и улегся у моих ног.
– Наша собака нас скоро презирать начнет за наш аморальный образ жизни.
– Не начнет, – Тая обновила содержимое бокалов, – Лаврентий человечный, он понимает, как нам нелегко живется. Так к чему ты клонишь?
