— Ну, вот что, чокнутая ты или обколотая, не моё дело. Твой хахаль квартиру снял на три месяца, заплатил за два, а живёт уже пять. Воспользовался тем, что я в отъезде, а дочка моя кисейная барышня, наезжать не умеет. Давай, гони мне деньги за три месяца, хату освобождай, и разойдёмся по-хорошему.
— Кажется, у меня нет денег.
— Милицию позову, — не очень уверенно пригрозила тётка. Мне показалось, что она начала побаиваться меня.
— Зовите, — кивнула я, — зовите милицию, она здесь будет очень и очень кстати! А заодно прихватите и налогового инспектора, ведь вы исправно платите налоги со сдаваемого в наём жилья?! Нет? Обязательно всех приводите! — Я пошла на неё в той же манере — как цунами, готовый разрушить даже то, чего нет.
Тётка попятилась, спиной наткнулась на дверь, быстро открыла её и выскочила на площадку. Я захлопнула дверь и прижалась спиной к её мягкой обивке.
— Я вернусь! — крикнула тётка. — И не с милицией! Думаете, на вас не найдётся тяпки? Да вы в ментовку сами за помощью побежите!
Я прошла в комнату, взяла пульт и включила телевизор, чтобы не слышать подъездных воплей.
Геральд вернётся. Не сдвинусь с места, пока он не придёт. Не сдвинусь, даже если пройдёт очень и очень много времени, и через много веков археологи откопают мои останки с пультом в руке.
* * *
Сколько я просидела, не знаю. Что шло по ящику, абсолютно не помню. Очнулась я на словах комментатора: «… громкое дело об ограблении известного банкира и коллекционера картин Сергея Анкилова».
Меня словно током дёрнуло, и я уставилась на экран. Там, стараясь, тараторила мелкая, бойкая корреспондентша.
— Как уже сообщалось, пять дней назад на пульт милиции поступил сигнал от прислуги Анкилова о том, что из кабинета хозяина пропали два самых ценных в коллекции полотна, принадлежащих кисти Огюста Ренуара — «Сидящая купальщица» и «Средиземноморский пейзаж». Общая стоимость этих работ не поддается оценке, однако известно, что один из пейзажей Ренуара был продан на аукционе «Сотби» за семьдесят восемь миллионов долларов. Похищение произошло при чрезвычайно странных и загадочных обстоятельствах. Сам Сергей Мефодьевич вместе со своей женой Жанной уехал отдыхать в Венецию. Спустя две недели охранник дома, где он живёт, а также соседка с третьего этажа встретили вдруг Жанну Игоревну, вернувшуюся с отдыха в одиночестве. Горничная Анкилова также застала Жанну в квартире. И с этого места начинается мистика! Со слов прислуги известно, что Жанна лежала в кровати с сильной головной болью. Пожилая женщина, проработавшая в доме более двадцати лет и пользовавшаяся большим доверием хозяина, пошла на кухню, чтобы принести хозяйке лекарство. Когда она вернулась, Жанны в постели не оказалось. Прислуга удивилась и испугалась, она пошла искать хозяйку по комнатам. Жанну она не нашла, зато обнаружила, что кабинет Сергея Мефодьевича, всегда запертый на кодовый замок, открыт! Когда горничная увидела, что две картины варварски вырезаны из рам, она едва не лишилась чувств! Еле добравшись до телефона, она вызвала милицию и «Скорую» для себя. Женщина утверждает, что код замка кабинета знал только хозяин, он даже не позволял прибираться в комнате, где хранилась коллекция.
Теперь все — и охранник, и соседка, и горничная, — утверждают, что Жанна вела себя странно, отвечала невпопад на вопросы, была суетлива и беспокойна. Все сочли, что она поругалась с мужем и оттого вернулась домой одна раньше срока. Охранник поздно вечером видел, как девушка выбежала из дома, будто куда-то очень спешила.
Прислуга же утверждает, что два чёрных терьера, которые живут в квартире Анкилова, повели себя странно — рычали и пытались броситься на хозяйку!
Всё прояснилось, когда удалось связаться с господином Анкиловым. Оказывается, его жена никуда не отлучалась, всё это время они проводили время вместе, не разлучались ни на минуту! В квартиру приходила лже-Жанна! Она оказалась хитрой и ловкой воровкой! Остаётся только гадать, как преступнице удалось снять квартиру с охраны, открыть двери, не взломав их, а также, откуда ей был известен код замка кабинета?!!
Это преступление грозит стать самым загадочным преступлением года!!!
Вот что говорит настоящая госпожа Анкилова, с которой наш корреспондент связался в Венеции…
На экране появилась я, с бледным расстроенным лицом без косметики. Я сказала, заламывая руки:
— Мы с мужем в шоке! Это коварное, бесчеловечное преступление. В этих картинах вся жизнь моего Серёжи. Он пережил дефолт, едва не потерял бизнес, но не продал ни одного полотна. И хоть картины и застрахованы, никакие деньги не компенсируют этой утраты. Серёжа попал в больницу с сердечным приступом. Мы, конечно, прервём свой отпуск и вернёмся в Москву. Мы в шоке, но очень надеемся, что преступница будет наказана, а картины возвращены. Я просто возмущена, что она использовала своё сходство со мной.
На экране снова возникла мелкая, бойкая корреспондентша.
— Мы будем держать вас в курсе новых подробностей этого скандального дела…
Я поднялась, пошла в ванную и встала под ледяной душ прямо в одежде.
Чем дольше я стояла под холодной водой, тем отчётливей понимала: Геральда я не увижу.
Геральда я не увижу, а сама буду гнить в женской тюрьме под каким-нибудь северным городом Нижние Кочки. Я буду носить тёмный платок, толстую телогрейку и валенки, лопать гнилой горох и шить на заштатной фабрике уродливые тапочки из дерматина.
Я вышла из ванной и, оставляя за собой потоки воды с мокрой одежды, пошла искать, на чём бы повеситься. Ничего подходящего не нашлось, и я стала искать лекарства. Лекарств тоже не оказалось, тогда я взяла нож и провела им по тому месту на руке, где по моим расчётам могла оказаться вена. Провела и заплакала. Нож оказался безнадёжно, бесповоротно туп. Им невозможно было не только вскрыть вену, но и отрезать кусок ливерной колбасы.
Отрезвил меня настырный звонок мобильного. Я схватила трубку в полной уверенности, что это Геральд, что он, наконец-то, продал картины, и мы всё же уедем в Америку. Мы будем безбедно там жить, пока не помрём в один день, и нас не закопают в одну могилу.
— Геральд! Ну, наконец-то!
— Анель! — возмущённо сказала трубка скандальным, визгливым голосом. — Ах ты, зараза, обещала через две недели вернуться, а прошло сколько?!
— Сколько? — прошептала я.
— Ты ещё издеваешься?! Мне твой Филимон зассал все углы, распорол все подушки, шторы разодрал на полоски, съел канарейку, раздербанил цветы в горшках, а теперь по одной вылавливает рыб из аквариума! Ладно бы он их жрал, а то выловит и мужу утром на грудь по одной приносит! Я на вырезке разорилась! «Вискас» твой он не жрёт! Только телятину и свежие огурцы. Короче, в аквариуме осталась одна рыба — золотая. Она огромная, с хохолком, какая-то особенная, китайская. Её муж за три тысячи рублей покупал. Он сказал, что если завтра утром твой кот её ему на грудь положит, то он Филимона убьёт и в землю закопает. Анель, зараза, ты куда делась?! Хахаля, что ли, нашла?
— Верка, — заплакала я. — Верка, ну почему ты раньше не позвонила? Повтори, как ты меня назвала!
— Анель, — растерянно повторила Верка.
— Повтори!
— Анель, Анель, Анель, Анель, зараза Анель! Ты что, пьяная что ли? Если немедленно не приедешь, Стасик кота твоего…
— Еду! — крикнула я. — Еду! Не трогайте моего кота! Анель…
Я нажала отбой и заметалась по комнате. Слава богу, что шкаф забит шмотками. Я переоделась в сухие брюки и водолазку, нашла какой-то рыжий парик, замазала родинку тональным кремом, напялила тёмные очки и выскочила из квартиры, не закрыв дверь и не выключив телевизор.
В таком виде во мне не признают преступницу. И хоть у меня нет денег на транспорт, я пешком пойду в свою прежнюю жизнь. Пойду и спасу своего старого, шкодливого кота Филимона.
Как я могла про него забыть?!
Анель. Зараза Анель».
Звонок звенел, очевидно, давно, но Виталя включился в действительность с очень большим трудом. Первой мыслью было, что это во внеурочное время, среди ночи, зазвонил будильник. Потом он понял, что звонят в дверь, и здорово перепугался.
— Геральд? — прошептал Виталя, находясь под впечатлением прочитанного.
Звонил кто-то настырный и бесцеремонный. Гранкин на цыпочках подкрался к двери и припал к глазку. На хорошо освещенной площадке маячила и бликовала знакомая лысина профессора. Иван Терентьевич намертво припечатал звонок пальцем и не отпускал его уже больше минуты.
Гранкин открыл дверь.
— А меня Маргарита из дома выгнала, — слегка смущённо сообщил профессор и обескураживающе улыбнулся. — Она решила, что я завёл себе бабу. С ней это происходит раз год в разгар лета, когда женщины начинают носить шорты и сарафаны. Короче, приютите лауреата Госпремии! Мне ненадолго! Через неделю в экспедицию уезжаю, с утра до вечера на работе пропадаю, не помешаю!
