– А чего тут вычислять, – вступила в разговор старушка, предварительно чихнув, – я ж сразу поняла, что только дохтур настоящий в лекарствах хорошо разбирается. Меня об этом еще Онуфрий упреждал…
– А это, простите, кто? – не выдержал Малышев, обнаружив наконец и свое присутствие в этой комнате.
Пока Игорь Анатольевич мучительно соображал, как же представить милиции огромного рыжего и почти вечно пьяного детину, Бабуся невозмутимо ответила:
– Человек один хороший. Он уже и показания давать готов, я его обработала, – похвасталась она. – И вообще, у меня нюх на людей.
Детективу, конечно, ничего не стоило представить, каким образом родственница убедила закоренелого алкоголика выступить на стороне милиции, но рассказывать об этом майору Игорь точно не собирался. Поэтому, чтобы как-то прекратить эту торжественную песнь, воспевающую достоинства самой Евдокии Тимофеевны, Игорь многозначительно посмотрел на родственницу и продолжил рассказ:
– Кстати, и Владислав Каверин умер тоже по милости своей двоюродной сестры. Конечно, она об этом до поры до времени не подозревала, но зато продуманный муж заранее шурина на наркоту „подсадил“, чтобы убрать конкурента.
– Это можно доказать? – недоверчиво спросил Олег Павлович, оторвавшись от блокнота, куда методично записывал все полученные уточнения по этому делу.
– Н-не знаю, – засомневался Костиков, – если только суд примет во внимание косвенные улики. Например, свидетельство все того же Онуфрия, которому Валентин Петрович жаловался на плохое влияние зятя на его сына. И еще нам Павел Леонидович Карпов говорил о том же самом.
Малышев сделал какую-то отметку в блокноте, и снова приготовился внимательно слушать.
– Игорь, но если все улики только косвенные, на каком основании вы вообще Арсения Сергеевича арестовали? – удивилась Ирина, не замечавшая ранее за мужем склонности к противоправным действиям.
– Основания были, и весьма веские, – вставил Малышев, – он занимался врачебной деятельностью на территории России, не имея на это никаких прав. Он же все документы собрал для эмиграции за рубеж, поэтому у нас в стране лечить людей не имел права… Ну, только в экстренных случаях, может быть, в случае катастроф или стихийных бедствий, когда помощь должны оказывать все по мере возможности.
Евдокию Тимофеевну этот выскочка немного покоробил, но виду она, как дама очень воспитанная, даже не подала. Ирина тоже не рада была своей просьбе, потому что Игорь вдруг помрачнел, запыхтев трубкой. Зато Малышев был очень горд собой и совершенно не замечал некоторой натянутости в общении.
– Вот мы и воспользовались этим предлогом, – Игорь взял нить разговора в свои руки. – А на допросе он сам все выложил, потому что без морфина уже жить не мог – ломка начиналась, как у настоящего наркомана…
– Неужели он сам…
– Конечно, у него же работа нервная, – усмехнулся детектив, – это можно было подозревать. не может же человек вечно совершать преступления, не испытывая никаких угрызений совести.
– Ить даже костюм, в котором этот убивец в последний раз к Петровичу заходил, в шкафу нашли, – сообщила Ирине старушка, качая головой. – И пуговки там в аккурат подошли!
– Почему же он такую важную улику в собственном шкафу держал? – удивилась девушка. – Так не знал он, где обронил, – объяснила баба Дуся с видом Шерлока Холмса, – а чего ж без дела хорошую вещь выкидывать?
После четвертой чашки кофе, Олег наконец вспомнил о своей ответственности перед обществом за порядок в городе и поднялся:
– Спасибо за сведения, за приятный вечер, – повернулся майор в сторону Ирины, – если понадобится, я еще вызову вас для дачи свидетельских показаний, – пообещал он на прощанье.
Все вздохнули спокойно, когда дверь за ним закрылась. Игорь уже перестал дуться, предвкушая тихий семейный вечер, но баба Дуся неожиданно всплеснула руками и кинулась к вешалке:
– Горяшка, собирайся скорей! Там ведь родителев арестовали, а мальчонка теперь совсем один сидит!
Пока Костиков лихорадочно соображал, о ком идет речь, до Ирины дошел весь ужас положения:
– Евдокия Тимофеевна! Как же он теперь жить будет? Неужели в шестнадцать лет его в детдом отправят?
– Вот еще! – фыркнула старушка. – Сейчас придумаем что-нибудь.
Но придумывать ничего не пришлось. Спустившись во двор, они увидели Аркадия Андреева, сидящего на скамейке возле соседнего подъезда с каким-то мальчиком.
– Таз-з-зик! – вмиг сообразила баба Дуся.
Мальчишки мгновенно обернулись и разулыбались.
* * *
– Как вам только в голову могло прийти, что я Аркашку одного оставлю на произвол судьбы! – возмущалась Тамара Калинина через несколько минут, когда разливала чай гостям.
На кухне в бывшей квартире Кавериных всюду чувствовалась заботливая женская рука: занавески были не только постираны, но и накрахмалены, линолеум на полу просто блестел, вкусно пахло пирогами и грибным супом.
Сама Тамара уже довольно хорошо освоилась со своей ролью „маленькой хозяйки большого дома“ и навела вокруг чистоту и порядок. Он выгнала обоих мальчишек смотреть мультфильмы по телевизору, и не переставая суетиться, все время горестно сокрушалась:
– Мне в жизни всегда все помогали, особенно, после смерти мужа. Не могу же я и правда мальчонку на улице оставить! Ему же школу надо закончить, в институт поступить, – волновалась она, – Аркадий вон какой умный! – внезапно вспомнила она об одаренности мальчика и засияла: – Он и Стасика моего обещал научить задачки решать, как орешки щелкать, – с гордостью похвалилась она.
„Слава Богу, одной проблемой меньше“, – выдохнул про себя Игорь. Только утром он, отказавшись защищать в суде супругов Андреевых, пообещал им позаботиться о мальчике. Оказалось, Аркадий сиротой казанской вовсе не был: все имущество Андреевых было зарегестрировано на его имя, так что ни о какой конфискации не могло идти речи.
„И здесь они государство обскакали, – усмехнулся Костиков, но в душе порадовался: – По крайней мере, сыну не придется побираться“. Конечно, оставлять шестнадцатилетнего подростка одного в четырехкомнатной квартире было нельзя. Поэтому баба Дуся очень обрадовалась, когда узнала, что Тамара Калинина заберет мальчика к себе: „Им вдвоем веселее будет. Да и Тамара, хоть родную мать и не заменит, а все дите на глазах будет, обстиранное и накормленное“, – решила старушка и повеселела.
Вечером позвонил Павел Леонидович:
– Почему Вы мне ничего не рассказали? – начал возмущаться он. – Если бы мне тот следователь не позвонил, Вы бы меня продолжали держать в неведении? – не дожидаясь ответов на свои многочисленные вопросы, старичок продолжил: – Я даже предположить себе такого не мог, чтобы Марина!..
– Вы не волнуйтесь так, – смог вставить слово детектив в этот поток речи, – почти все уже позади. Конечно, человеческие потери невосполнимы… Владислав, Валентин Петрович… В какой-то мере, даже Аркадия можно считать пострадавшим во всей этой истории, ведь он потерял не только дядю, деда, но и родителей.
– Да-да, конечно, – поспешно согласился с собеседником Павел Леонидович, забывая о собственной боли, – где теперь будет жить этот мальчик? Может быть, надо чем-то помочь? Я готов поселить его у себя… – снова заговорил Карпов, от волнения глотая окончания слов.
* * *
Осеннее солнце светило ярко, но теплом не радовало, облетевшие листья шуршали под ногами бабы Дуси и Ирины. Впервые за последние несколько дней они выбрали время для прогулки по парку. Единственного мужчину они оставили дома без присмотра, потому что захотели поговорить „между нами, девочками“. Женское перемирие всегда оборачивалось для детектива буквально полным забвением со стороны женской (большей!) половины.
– Евдокия Тимофеевна, а как Вы все-таки самой себе доказали, что преступление совершил именно Арсений Сергеевич? – тихо спросила Ирина и со вздохом добавила, удивляясь собственной недальновидности: – Мне он показался очень хорошим человеком: заботиться о жене, деньги зарабатывает… Кажется, о таком любая женщина всю жизнь мечтает.
– Ох, Иришка, а мне он сразу не приглянулся, – призналась старушка. – Иде ж это видано, чтоб когда родственник скончался, первым делом в банк бегли за деньгами? А еще мне не понравилось, что они от Аркашки всю правду скрывали про заграницу. Зачем, спрашивается?… А уж когда мы с Онуфрием на днях в его клинику приехали, да увидали, что таблетки ентого изоптина у него прямо кучами валяются, я сразу догадалась.
– Но ведь он же мог и не признаться ни в чем, – засомневалась Ирина.
– Так мне его жена сколько раз жалилась, что он без таблеток уснуть не может. Вот пока он пьяному Онуфрию зуб дергал, я у него пузурек и вытащила. Он потом ругался – страсть! – закатила глаза Евдокия Тимофеевна. – Но зато в милиции потом за одну таблетку во всем признался.
