Видя, как я переживаю, он оживился и даже сделал попытку меня поцеловать, но я нервничала, что припрется зять смотреть телевизор – с него станется! Поэтому Володя посидел немножко и ушел, а я долго думала, верю я ему или не верю. И поняла, что верю, что в полиции все идиоты и гады и что если я ему не помогу, то его посадят. Раз он говорит, что слышал по телефону, как кто-то приходил, значит, так и есть, просто эти в галерее скрывают, мало ли по какому поводу. С полицией вообще никто откровенничать не будет. Чем меньше с ними общаешься, тем спокойнее! Поэтому назавтра с утра пораньше я позвонила Нине Ивановне, она сказала, что с Володей они все обсудили и помирились, что я была права, он просто не хотел раньше времени ее волновать. По ее намекам я также поняла, что говорили они и обо мне, но не стала расспрашивать – сейчас не до этого.
– Нина Ивановна, дорогая, придумайте мне какое-нибудь поручение к Вере Сергеевне, чтобы мне к ней зайти вроде как по делу! Это очень важно для Володи!
Нина Ивановна подумала немного и сказала, что Вера Сергеевна давно ей обещала дать почитать два романа Сидни Шелдона, она у соседки взяла, да все никак не соберется привезти. Предлог был достаточно натянутый, но я согласилась.
Днем, отпросившись с работы, я забежала в галерею. Романы были толстенные, так что, видя, как я изменилась в лице, представив, что потащу их в метро в час пик, Вера Сергеевна предложила мне кофе. Мы сидели у нее в подсобке, и я потихоньку начала спрашивать.
– Что у вас тут творится?
– Хозяин объявился новый, китаец какой-то. Богатый, говорят, страшно! Вначале-то галерея была Аделаидина, но дела плохо шли, она, оказывается, часть заложила, никто и не знал. Вот теперь китаец порядок наведет, у него не побалуешь и воровать не будешь, как Глеб покойный. – Вера Сергеевна вздохнула. – Слышала я как-то, как они с Аделаидой ругались. Персонал-то Аделаида в строгости держала, только Витьке-охраннику все позволяла…
– Что, он ей – родственник?
Вера Сергеевна поджала губы:
– Это теперь так называется. Ох, я тут навидалась всякого, раньше и думать не думала, что такие теперь нравы! Но девочки-то хорошие, плохого не скажу. А Витька одно название, что охрана. Все целыми днями на компьютере играет. И то верно, когда галерея открыта, так все равно в зале кто-то есть, а если дверь закрыта, то и так никто не войдет. Вроде ему и делать нечего, а получает вдвое больше меня!
Я быстро сообразила:
– Значит, в тот день, когда Глеба убили, галерея была закрыта и Витька в соседней комнате на компьютере играл?
– Целый день играл! Глеб занят был, на телефоне все висел, девчонки кофе пить ходили.
– А вы говорите – по очереди они ходят!
– Ой, в тот день Маринки вообще не было, а Оленька-консультант ушла в обед. Тут рабочие были, все стучали, рамы делали. Она говорит Витьке, чтобы присмотрел, он рукой махнул – иди, мол, а сам сразу за компьютер. Рабочие свое дело сделали и ушли, забрали, что нужно, а дверь не закрыли. Так что Ольга приходит, дверь открыта, а Витьке и дела мало. А полиции наврал, что целый день на месте сидел. И девчонки молчат, боятся, что новый хозяин уволит.
– Вера Сергеевна, а когда примерно это было?
– Когда обед-то? В полвторого где-то.
– Все сходится, Володя в полвторого и звонил! Вера Сергеевна, я ведь не просто так спрашиваю, ведь это для Володи важно! Нужно обязательно полиции рассказать, что дверь открыта была и кто-то незаметно пройти мог!
– Раз для Володи надо, то я их всех на чистую воду выведу! Не сомневайся! Да, кстати, – Вера Сергеевна протянула мне какую-то бумажку. – Вот я записала, один тут приходил, интересовался Володиными работами, еще при Аделаиде. Та перед ним прямо расстилалась, а Володе небось ни слуху ни духу. Так что ты передай ему адрес и телефон того покупателя, пусть Володя сам с ним договорится, без посредников.
Как видно, старушка достаточно покрутилась в художественной среде и научилась кое-чему.
Я решила позвонить Володе, чтобы рассказать все подробно.
Попросившись в бухгалтерии галереи к городскому телефону, Вера Сергеевна позвонила своей приятельнице Нине Ивановне, чтобы найти ее зятя и сказать ему, чтобы не волновался, она охранника Витьку пристыдит и расскажет в полиции, что дверь входная была без присмотра, а потом пусть ее хоть увольняют. Нина Ивановна обрадовалась ее звонку, начала долгие разговоры. Но поскольку зятя у нее в данный момент не было, а по служебному телефону долго разговаривать неудобно, то Вера Сергеевна быстро распрощалась, спросив Володин домашний телефон. Извинившись перед бухгалтершей, она набрала номер Володи, но там тоже никто не отвечал. Послушав длинные гудки, Вера Сергеевна отложила на время свою заботу, пообещав себе позвонить Володе вечером.
После работы она не спеша прошла по ларькам в поисках чего-то подешевле. Когда она подходила к своему дому, было уже совсем темно. Ей нужно было пройти двором, где чуть ли не в человеческий рост громоздились сугробы и, конечно, не горел ни один фонарь. Проходя сквозной подворотней, Вера Сергеевна услышала сзади какой-то подозрительный шум – не то скрип шагов, не то треск замерзшего дерева. Она оглянулась, но никого не увидела, сердце ее забилось от нехорошего предчувствия. Ей казалось, что она не одна в этом темном зимнем дворе, что, кроме нее, здесь присутствует кто-то злой и опасный.
Вера Сергеевна прибавила шагу, едва ли не побежала, хотя ей было страшно неудобно – еще соседи увидят, что она бежит, как молодая. Силы уже не те, сердце колотится, ноги болят… Наконец, она добралась до своего подъезда, схватилась за ручку двери и вздохнула с облегчением – еще минута, и она будет дома. На лестнице тоже было темно, как в желудке утконоса, – Генка с первого этажа, паразит, все лампочки вывинтил. Вера Сергеевна осторожно, стараясь не споткнуться, двинулась к лестнице, как вдруг почувствовала чье-то прикосновение. Ей стало так страшно, как не было никогда за всю ее долгую и нелегкую жизнь.
– Кто… здесь? – еле выговорила она слабым от страха голосом.
В темноте раздался щелчок и вспыхнул оранжевый огонек зажигалки.
– Ага, это вы, – удовлетворенно произнес мужской голос.
За то мгновение, пока темнота была прервана оранжевой вспышкой, она тоже успела его узнать. Несмотря на то что слабый свет зажигалки неузнаваемо исказил лицо, изуродовав его глубокими резкими тенями, она узнала этого человека, он приходил в галерею, она видела его раньше с Аделаидой.
– Ты – убийца, – неожиданно твердо сказала напуганная старая женщина, – ты их обоих убил!
Она не видела его лица, не знала, как он отреагировал на ее слова, но продолжила, надеясь спасти свою жизнь маленькой ложью:
– В полиции про тебя уже все знают!
– Врешь, старая сволочь! – раздался злобный голос из темноты, и жесткая мужская рука схватила ее за воротник и резко рванула.
Вера Сергеевна потеряла равновесие и упала бы, если бы убийца не удержал ее на весу. Он встряхнул ее, как куклу, и злобным шепотом повторил:
– Врешь, старая карга! Никто меня не видел, а если и видел, то не сообразил ничего! Ты теперь никому уже ничего не расскажешь!
В темноте раздался сухой металлический звук, Вера Сергеевна поняла – он выбросил лезвие складного ножа. Она знала, что наступили последние мгновения ее жизни. И вдруг она догадалась. Она вспомнила, откуда ей знакомы интонации его голоса, черты его лица, его жесты, тот поворот головы, каким он обернулся в ее сторону однажды, когда заходил в галерею еще давно, при живой Аделаиде. Она все вспомнила и сказала удивленно:
– Я тебя узнала. Я знаю, кто ты такой.
– Да? Значит, догадалась, старая каракатица? Тебе от этого легче не будет. Все равно – сдохнешь здесь, в своей помойке.
Острая боль пронзила ее горло, проткнула все ее существо ударом молнии. Вера Сергеевна захрипела, закашлялась, захлебнулась кровью и замолкла навсегда. Ее безжизненное окровавленное тело тяжело грохнулось на грязный лестничный пол. Убийца брезгливо перешагнул через труп старухи, стараясь не запачкаться кровью – в темноте это было не так просто. Выйдя во двор, он оглядел свою одежду, – но во дворе тоже было достаточно темно. Мокрым подтаявшим снегом он вымыл руки, вытер лезвие ножа. Постоял немного, унимая нервную дрожь и внезапно подступившую дурноту. Потом набрал в ладони снега и умыл лицо. Это его немного привело в себя. Он удивился своим ощущениям. Первое убийство тоже далось ему нелегко, он отвратительно себя чувствовал, его выворачивало наизнанку, но во второй раз было намного легче, он даже почувствовал какое-то возбуждение, сродни легкому опьянению, и подумал, что следующее убийство тоже будет легким. Но сейчас у него перед глазами стояло выхваченное короткой вспышкой света из окружающей темноты лицо одинокой старой женщины, и он чувствовал странную боль… Неужели это так называемые угрызения совести? Он не верил в такую химеру, как совесть, – все это выдумано попами и писателями, все это – литература, девятнадцатый век. Нормальный деловой человек не может оперировать такими вымышленными категориями. То, что он делает, – всего лишь бизнес. В бизнесе зачастую приходится делать вещи не очень приятные, но бизнес есть бизнес… Что же с ним сейчас происходит? Неужели убийство нищей старухи – больший грех, чем убийство двух процветающих, хорошо устроенных в жизни, обеспеченных людей? Да ерунда все это, просто нервы разыгрались, надо будет потом показаться врачу. Все, пора уходить, не хватало еще здесь с кем-нибудь столкнуться…
