Маша зашептала, по-детски загибая пальцы:
—Короткое замыкание, мясорубка, низкое давление… Пожалуй.
Лелька улыбнулась.
—К тому же я думаю: убийца и вор — разные люди.
Чем повергла Машу с Тамарой в ступор. Они-то были уверены в обратном. Зачем все осложнять?
Ох уж эта Лелька!
Вечно все запутает.
* * *
Здорово получилось. Больше времени на план ушло, чем на само дело. На эскизы — полторы минуты, как в аптеке.
Я теперь человек обеспеченный.
Кажется.
Если ничего не сорвется.
До сих пор руки дрожат, как вспомню. Но я гений! Рассчитано все точно. Буквально до секунд. Наблюдательность всегда меня выручала.
Приятно вспомнить!
Утро. Старая грымза бродит по квартире, вытирая пыль. Вот она уже на кухне, возится с овощами. Это надолго, проверено.
Софи выползает из своей спальни около семи. По счастью, она всегда встает в одно и то же время. И ведет себя стандартно.
Для начала идет в гостиную, минут на пять. Зачем-то трогает всякие безделушки на полках, подолгу стоит у картин — сентиментальна. Годы!
Затем Софи торопится в ванную. Гостиная свободна почти во восьми часов. По моим наблюдениям, старая грымза начинает сновать туда с подносом не раньше начала девятого.
Бессонница — неплохая вещь. Даже если причина — нечистая совесть. Впрочем, всего два этюда из пяти — мелочь. Крошечная гарантия — я не останусь без ценного сувенира на память.
В конце концов, нас для этого сюда и приглашали!
Смешно, но я не схожу с ума от угрызений совести. Мало того — я собой горжусь. Лишь бы ничего не сорвалось.
Не должно.
Да, Софи обещала выйти к столу уже утром. Все-таки последний день. В воскресенье мы все разъедемся.
Интересно, она сделает вид, что ничего не произошло?
Наверняка.
И милицию Софи все-таки не вызвала. Даже здесь никакой ошибки. Не захотела портить нам жизнь.
Или не нам? Просто легче не знать — кто именно вор. Мы связаны с ее молодостью, с ближайшими друзьями, вывалить все в грязи из-за двух эскизов…
Любопытно, Софи кого-нибудь подозревает?
Не меня!
Тамаре снилось, что она забыла выключить музыкальный центр. И теперь страдала: какие-то голоса все бубнили и бубнили у нее над ухом, мешая полностью отключиться.
Причем звук самый противный — едва слышный. Так и тянуло прислушаться. Еще хотелось добраться до кнопки. Или хотя бы выдернуть шнур.
Тамара слепо пошарила слева от себя. Но наткнулась не на тумбу с центром, а на стул и ушибла пальцы.
Откуда он тут взялся?!
Тамара зашипела как кошка, подула на пострадавшую кисть и настороженно замерла: что-то не так.
Голоса не те. Тон не тот. Не «Русское радио» и не «Ретро» явно.
Что же тогда?!
Тамара приоткрыла глаза и коротко простонала: за что? За что ей такое? Чем она прогневала Бога, что ее опять будят ни свет ни заря?
Нужно срочно сматываться из Питера. Это не ее город.
Тамара села в постели и раздраженно уставилась на окно: так и есть. Теперь к племяннице прибавилась еще и родная сестрица. Будут пакостить вдвойне. На пару!
Глупая Машка зря на Лельку надеется. Считает — Лелька спать не будет, пока не вычислит вора. Мол, ей на один зуб. Разбежалась!
Тамара хмыкнула: вообще-то Епифанцева на пятьдесят процентов угадала. Лелька не спит. Вот только занята совсем не тем.
«Кстати, что она делает на моем подоконнике?!»
И это — мать!
У Тамары была причина беситься. И уважительная. Потому что сегодня на подоконнике животом вниз лежала не одна Динка. И не одна пара круглых розовых пяток болталась в воздухе.
Тамара стиснула зубы и зачем-то пересчитала пятки — четыре. И само собой — Крыс рядышком.
Милое трио.
Они ее в гроб вгонят.
И вообще — вечером Лелька легла спать в другой комнате! С Машкой. Софи, по счастью, выделила им отдельную спальню. Ха — странно, что сестрица Машку с собой не притащила, явное упущение.
Или она, Тамара, неправильно пересчитала пятки?
Но пяток по прежнему маячило перед глазами только четыре, и Тамара ни секунды не сомневалась — кому принадлежат те, что побольше.
Уж конечно не Машке!
Когда Лелька рядом, Епифанцева отдыхает.
И хорошо, а то хоть в петлю лезь.
На подоконнике чему-то засмеялась Динка, и Тамара приглушенно ахнула: с кем это они там?!
За всеми последними событиями Тамара как-то подзабыла про накормленного домашними пирожками старого нищего. Наверное потому, что вчера утром дед не пришел.
Тамарино лицо пошло пятнами: обожрался гад. Сто процентов — животом маялся, вот и не появился. А этот… с именем… на нее думает. В кафе глазел так, будто в зоопарк случайно попал.
Пятьдесят два пирожка!
Тамара окончательно помрачнела: а если приплюсовать к ним молочный суп, сосиски с тушеной капустой, блинчики с творогом, с мясом, гречневую кашу и…
Лучше не вспоминать.
Тамару затрясло: что-то ее ждет сегодня? Поспать не поспала, то есть день с самого утра снова не задался. И если раньше ее жизнь осложняла одна Динка, то сейчас, на пару с любимой маменькой…
«Боже, спаси меня и помилуй!»
Тамара перекрестилась и попыталась припомнить, готовила ли вчера вечером Вера Антоновна пирожки. Если да, и эти две авантюристки скормили их нищему — катастрофа. Наверняка все опять свалят на нее. Самое печальное — никто не удивится. Поверят.
Ну нет.
Пусть Лелька берет вину на себя!
Тамара отбросила одеяло и на цыпочках проследовала к подоконнику. Ее гнала слабенькая надежда, что она ошиблась. И Лелька, приличная молодая женщина, замужняя, мать двоих детей, беседует не с провонявшим потом и мочой бродягой, а… Ну пусть — с…
Фантазия отказала напрочь.
Несчастной Тамаре в голову лезла всякая чушь. Она по очереди отмела с негодованием цветочницу; страхового агента; спортсмена; газетчика; раннего прохожего, милиционера и дворника.
Пять утра!
Тамара жалела себя до слез. Сурово посмотрела на Крыса, и умный бультерьер прекрасно понял хозяйку. С готовностью ослеп и оглох. Даже отвернулся и с деланным любопытством уставился во двор.
Тамара подтащила стул, с трудом взгромоздилась на него, едва не упав спросонья, и мысленно ахнула: она не ошиблась. У стенки рядком сидели недавний нищий и оборванный, потрясающе чумазый мальчишка примерно Динкиного возраста, может, чуть постарше. Оба с аппетитом уминали — Тамара вздохнула с невольным облегчением: не пирожки, нет! — огромные бутерброды с маслом, сыром, колбасой и яйцами. Как только у них рот открывался!
Тамара осторожно порадовалась, что Вера Антоновна вчера не стала на ночь возиться с тестом, и сползла со стула. Немного подумала, но в кровать не пошла. Решила подслушать, о чем беседует родная сестрица с двумя разновозрастными бомжами. Не о последней же пьесе в ближайшем театре? И не о прочитанной книге.
Тоже — родственные души!
Поэтому Тамара тоже села у стенки. Только в комнате. Широко зевнула, растерла замерзшие ступни — ну и июнь! — и замерла, прислушиваясь.
Конечно, начало беседы она проспала, но не страшно. Лелька с Динкой еще сумеют ее удивить. К сожалению.
—А мне всего четыре,— разочарованно призналась Динка над Тамариной головой. — Мам, мне шесть только через два года исполнится, да?
Лелька ответить не успела. Хрипловатый, совсем не детский голос с улицы подтвердил:
—Точно, через два. Я, знаешь, как считать умею? Вот в школу пойду, лучше училки буду цифрами ворочать.
—Ага,—проскрипел старик.—Способный мальчонка, не врет.
—Как же ты в школу пойдешь,—удивилась Динка,— если ты не живешь нигде? Ранец кто тебе купит, и книги, и карандаши с ручками и тетрадями? Мой брат — его Мишей звать — столько всего в школу несет — ужас, ранец тяжелый-претяжелый…
Старик закряхтел. Мальчишка втянул вихрастую, нечесаную голову в плечи, взгляд его стал затравленным. Лелька поспешно воскликнула:
—А и ничего! Мы что-нибудь придумаем! Вот прямо сейчас возьмем и придумаем! Правда, Диночка?
Тамара похолодела. Сердце ее ухнуло вниз, губы пересохли, она вытянула шею в напрасной надежде, что у Лельки хватит здравого смысла не впутываться в чужую жизнь.
Хоть здесь, в Питере!
Мало ей Череповца?!
Естественно, глупая племянница радостно подтвердила, что мамочка придумает. И бодро боднула пяткой воздух, едва не разбив неосторожной тетке нос. Тамара едва успела увернуться.
Лелька поерзала животом по подоконнику, устраиваясь поудобнее, потом озабоченно спросила:
—Документы у вас какие-нибудь на ребенка есть? Свидетельство о рождении хотя бы.
—Да откуда ж,— пробубнил старик.— Пацан-то приблудный, имя только свое и помнил, когда ко мне прибился.
—Ой!— воскликнула Динка.—А ты не сказал, как тебя звать!
