– При исполнении обязанностей у меня нет чувства юмора! – строго сообщил полицейский. – Ну что, нашли источник сигнала?
Катя чуть не плакала.
– Что мне, догола раздеваться? – проговорила она дрожащим голосом.
В это время к посту подошла женщина средних лет в полицейской форме с погонами капитана.
– Что у тебя тут, Каштанкин? – неодобрительно поинтересовалась она, окинув строгим взглядом собравшихся.
– Да вот, женщина вызывает сигнал металлоискателя, – сообщил парень, вытянувшись в струнку.
– Ну, женщина, ну, вызывает, – протянула капитан, окинув Катю равнодушным взглядом. – Что такого? Конечно, вызывает, когда у нее обувь гвоздиками подбита!
– Так что же мне – еще и разуваться? – ужаснулась Катерина.
– Да зачем разуваться! – махнула рукой капитан. – Ногу в контур поставьте!
Катя поставила ногу на порожек металлоискателя, и прибор снова оглушительно зазвенел.
– Проходите! – разрешила полицейская.
– Ну вот почему, – заговорила Жанна, когда они удалились от полицейского поста, – почему именно с Катериной обязательно происходят какие-то мелкие неприятности?
– Я не виновата, – вскинулась Катя. – Если у них такое устройство чувствительное!
– Сама ты слишком чувствительная! – отрезала Жанна.
Подруги прошли по широкому зеленому коридору, миновали квадратный холл, заставленный красивой старинной мебелью, поднялись по мраморной лестнице и оказались перед высокой дверью, обитой вишневой кожей. На двери красовалась медная табличка с надписью: «Вольфганг Степанович Себастьянов, заместитель директора».
Жанна решительно толкнула дверь. Подруги оказались в небольшой приемной, перед столом, за которым величественно восседала пожилая женщина с остатками былой красоты.
– Нам назначено, – поспешно сообщила Жанна. Ирина заметила, что их деловая и решительная подруга в этом кабинете стала необычно скромной и даже как-то уменьшилась ростом.
– Фамилия? – строго осведомилась секретарша.
– Ташьян! – отозвалась Жанна.
Секретарша заглянула в раскрытый ежедневник и кивнула:
– Вольфганг Степанович ждет. Только имейте в виду – у вас не больше двадцати минут!
Подруги открыли еще одну дверь и оказались в кабинете. Кабинет этот был не слишком велик, но вот потолок в нем был просто необыкновенной высоты. Казалось, здесь вполне можно было поставить церковную колокольню, и еще осталось бы место для стаи галок. Все стены кабинета были увешаны гобеленами, портретами и гравюрами, но Катя уставилась не на них. Она стояла, разинув рот, и не сводила глаз с окон. За этими окнами синела Нева в растрепанных барашках волн, виднелся ослепительно сверкающий шпиль Петропавловской крепости.
– Да, – раздался откуда-то сбоку приятный глубокий голос, – вид из моих окон что надо! Я из-за этого вида и работать сюда пришел!
Только теперь подруги заметили хозяина кабинета. Надо сказать, это было очень странно – Вольфганг Степанович был мужчина, можно сказать, видный, удивительно большого роста и просто чудовищной толщины. Яркие выразительные глаза делали его моложе, хотя приглядевшись, можно было уверенно сказать, что ему давно уже за шестьдесят.
– Присаживайтесь, – он сделал приглашающий жест неожиданно маленькой ручкой, и в это время на его столе зазвонил телефон.
– Секундочку, – он глазами извинился перед посетительницами, снял трубку и быстро заговорил по-французски.
Подруги устроились в удобных старинных креслах и принялись рассматривать кабинет.
– Коллеги из Лувра, – сообщил Вольфганг Степанович, положив наконец трубку, и взглянул на Жанну:
– Напомните, пожалуйста…
Однако закончить фразу он не успел, потому что зазвонил еще один телефон. Мужчина тяжело вздохнул, снял трубку, секунду послушал и громко заговорил по-испански.
Подруги переглянулись. Отпущенное им строгой секретаршей время неумолимо таяло.
– Коллеги из Прадо, – проговорил хозяин кабинета. – Так что у вас…
– Новинск! – торопливо напомнила Жанна, пока не позвонили коллеги из Британского музея, Сан-Суси или Старой Мюнхенской пинакотеки.
– Ах, Новинск! – Вольфганг Степанович засиял. – Это была очень странная история! Случилось это много лет назад. Я тогда еще не работал здесь, и у меня было гораздо больше свободного времени. И вот как-то мне позвонила одна моя соученица по Академии художеств, Варвара Никитична Семибратова. Она многие годы проработала в музее Новинска. Город это областной, но все равно очень маленький и, да простят мне его жители, захолустный. Музей так себе, ничего интересного там нет, художественной жизни никакой, но Варвара Никитична была оттуда родом и считала своим долгом отдавать все силы родному городу.
Себастьянов вольготно откинулся в кресле, как бы припоминая. Жанна с ужасом ждала, что зазвонит очередной телефон, и он так и не успеет дойти до сути рассказа.
Однако ничего подобного не случилось, и Вольфганг Степанович продолжил:
– Так вот, Варвара Никитична позвонила мне и сообщила, что примерно за год до того к ним в музей поступила коллекция живописи одного скоропостижно скончавшегося новинского старожила. Ничего особенного, средняя живопись провинциальных русских художников девятнадцатого века. Ну, она эту коллекцию приняла на хранение, и только сейчас дошли руки до тщательного осмотра. И вот при этом осмотре она обратила внимание на одну картину… Откровенная халтура, пара коров, покосившийся забор и свинья в луже, ни колорита, ни настроения. Но, во-первых, слишком свежие краски, и во-вторых – наоборот, слишком старый холст. Такой старый, что у Варвары Никитичны всплыли в памяти голландские холсты эпохи Возрождения. Она попробовала осторожно снять красочный слой в одном уголке и действительно нашла под ним старую живопись.
– То есть под этими коровами была скрыта совсем другая картина? – изумленно проговорила Ирина.
– Ну да, – кивнул Вольфганг Степанович. – Старинную картину записали какой-то мазней… продолжать Варвара Никитична не стала, поскольку она не профессиональный реставратор, боялась попортить… ну, и позвонила мне.
– А почему вам? – поинтересовалась Ирина. – Почему она не сообщила о находке своему непосредственному начальству?
– Хороший вопрос, – хозяин кабинета с интересом взглянул на Ирину. – Видите ли, в чем дело… Тогда, в середине девяностых годов, в музейном деле творилось черт знает что. Даже в столицах пропадали ценнейшие экспонаты, люди без стыда и совести разворовывали музейные коллекции. Это в столицах, можно сказать, на виду у общественности! А там, в провинции, дело было еще хуже. Директором их местного музея был в то время очень сомнительный человек, и Варвара опасалась, что, если она сообщит ему о своей догадке, картина тут же уплывет за рубеж. Вот она и хотела сначала заручиться моей поддержкой… У меня, знаете ли, и в то время было в некотором смысле имя…
– И что же случилось дальше? – поторопила его Жанна, скосив глаза на часы.
– Вы куда-то торопитесь? – поинтересовался Вольфганг Степанович, заметив ее взгляд.
– Мы – нет, но ваша секретарша сказала, что у нас только двадцать минут…
– Нелли Львовна строга! – Мужчина рассмеялся. – Я ее сам побаиваюсь! Но не бойтесь, я вам все расскажу!
Он нажал кнопку на столе и проговорил:
– Нелли Львовна, принесите пожалуйста… Чай, кофе? – Он оглядел подруг.
Все согласились на чай, и через минуту секретарша величественно вплыла в кабинет с подносом.
– Итак, – продолжил Вольфганг Степанович. – Я крайне заинтересовался и поехал в Новинск. Но, к своему величайшему сожалению, опоздал! Дела, знаете ли, задержали.
Он на секунду замолк, помешал ложечкой сахар в своей чашке и печально продолжил:
– В музее произошла кража. Украдено было несколько картин из последнего поступления. Поскольку официально они были приняты на хранение, как не представляющие большой художественной ценности, то и стоимость украденного считалась небольшой, и местная милиция не слишком надрывалась. Можно не добавлять, что дело так и не было раскрыто. Но среди похищенных музейных экспонатов была и та самая картина… Две коровы, покосившийся забор, свинья. Бедная Варвара Никитична от расстройства даже слегла. Она металась в жару и все повторяла, что виновата в пропаже бесценной картины, скрытой под той мазней, что не приняла своевременно мер, не уберегла такую ценность… Хотя как раз она приняла все возможные меры, даже настояла незадолго до кражи, чтобы в музее установили самую современную сигнализацию. Уж не знаю, как она уломала директора, но только и сигнализация не помогла. Воры очень ловко отключили ее…
Вольфганг Степанович немного помолчал и добавил печальным голосом:
– Несчастная Варвара Никитична была совершенно одинока, ни детей, ни родни… Хорошо, что у нее был жилец, приятный молодой человек, очень вежливый… Он ухаживал за ней, как родной. Однако никакой уход не помог, она просто перестала бороться за жизнь и вскоре умерла.
