И посреди этой неописуемой «роскоши» стояла женщина лет сорока со следами безнадежно утраченной былой красоты.
Женщина выглядела болезненно худой, темные прямые волосы свободно раскинулись по плечам, среди них змеились седые нити. Черты лица заострились, кожа была желтоватая, как старый пергамент. И только огромные черные глаза, казалось, сохранили молодой блеск. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что глаза не блестят, а пылают от огня, который сжигал женщину изнутри. Да уж, доктор Иван Карлович, похоже, в данном случае оказался не на высоте, дама явно выглядела ненормальной.
– Ты еще кто такая? – проговорила она удивленно.
– Вопрос не в том, кто я. Гораздо важнее, кто вы. А вы, как я понимаю, Лариса Алексеевна Кондратенко?
– Я-то Кондратенко… – проговорила она, и ее когда-то красивое лицо искривилось в какой-то странной усмешке. – Я-то Кондратенко… а вот они все, эти Ирины-Марины, они никто… они ему и не жены вовсе… пустое место…
– Как – не жены? – удивилась я.
– А очень просто… Петька-то со мной не развелся! Значит, по закону я – все еще его жена! То есть теперь вдова!.. – И она закатилась хриплым безумным смехом.
Мне стало очень не по себе, однако отступать было поздно.
– Вы его убили! – выпалила я, едва затихли отзвуки ее смеха. – Я знаю, это вы убили Петра Кондратенко!
– Ну, я! – Лариса уставилась на меня с гордостью. – И все равно мне ничего не будет! Я – ненормальная, понятно? Это признано судом! В худшем случае меня вернут в ту мою палату… в палату, где я и без того уже отсидела пятнадцать лет! Ты можешь представить, что это такое – пятнадцать лет отсидеть ни за что в четырех стенах, в сумасшедшем доме, среди шизофреников и маньяков? Да нет, откуда! Это невозможно представить! Это надо пережить…
– Почему – ни за что? – выхватила я из ее фразы ключевое слово. – Вы сидели за убийство! Вы зверски убили любовницу своего мужа! Вам еще повезло, что вас признали невменяемой! Иначе вы попали бы на зону!
– Повезло?! – Она посмотрела на меня дикими, безумными глазами, и я испугалась – ведь эта женщина уже дважды убила, что ей стоит убить третий раз! Но она не сделала ни шага в мою сторону, только рот ее мучительно искривился, и она выплюнула мне в лицо горькие, выстраданные слова: – Повезло! Ты не представляешь, о чем говоришь! Эта больница – настоящий ад… и потом… если бы меня осудили – я уже давно вышла бы на свободу! А самое главное…
– За что вы убили Петра? – спросила я, не дослушав, почувствовав, что наступил тот самый момент истины и что сейчас она расскажет мне все. – За что? Ведь он заботился о вас, платил за отдельную палату, за обслуживание…
– Петька? – Она снова хрипло рассмеялась. – Да ты его, видать, совсем не знаешь! Чтобы Петька платил по собственному желанию… у него копейки просто так не выпросишь! Разве что под общим наркозом! Он платил, потому что хотел, чтобы я молчала!
– Молчала? О чем?
– Ну, во-первых, о том, что мы по-прежнему женаты. Ведь он как поступил? Потерял паспорт… якобы потерял, и оформил новый, без штампа о браке.
Я вспомнила, что Люба рассказывала то же самое. То есть покойный Петр Кондратенко повторял грязный трюк неоднократно! Нет, хоть о мертвых принято говорить только хорошее, но этот тип был последний мерзавец!
– Но самое главное – не это! – Лариса полезла за пазуху и вытащила сложенную вчетверо смятую бумагу. – Самое главное я узнала совсем недавно… вот, прочитай письмо, которое я получила две недели назад! Прочитай, и ты все поймешь!
Она вложила смятый листок в мою руку.
В комнате было темно, и я с большим трудом разобрала кривые, наползающие друг на друга строчки:
«Здравствуй, Лариса. Ты меня, наверное, не помнишь, а я тебя все эти годы вспоминаю, потому как виновата перед тобой сильно. А теперь жить мне осталось мало, и я решила совесть свою облегчить, рассказать, как все было.
Пятнадцать лет назад я сдавала квартиру твоему мужу Петру. В этой квартире он встречался со своей любовницей. Мне-то было без разницы, женаты они или не женаты, лишь бы деньги платили вовремя. А как-то раз пришла я в свою квартиру, понадобилось мне там бумаги кое-какие взять. Эти-то, Петр с любовницей, приходили всегда днем, а я приехала вечером, после работы, так что не думала там их застать. Открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую – а там Петр, муж твой, стоит над мертвым телом, руки у него в крови, и на полу крови целая лужа. А в стороне ты лежишь, и вроде тоже не живая. Потом-то поняла, что ты в обмороке. Я перепугалась, хотела милицию вызывать – а Петя меня остановил, говорит, не надо, подождите немножко. Предложил мне большие деньги, чтобы я уехала и никому ничего не говорила. Сказал, что это ты ту женщину убила, из ревности, и что тебе все равно ничего не будет, потому как ты вроде не совсем нормальная, а ему чтобы в тюрьму не идти. Я тогда на деньги польстилась, сделала все, как он велел, а потом меня совесть замучила, что ты за чужой грех страдаешь. Поняла я, что это не ты, что это он ее убил, а смолчала. Теперь я болею сильно, мне жить совсем недолго осталось, и хочу я совесть свою облегчить, так чтобы ты знала – не убивала ты ту женщину, это Петр ее убил. Поссорились они из-за чего-то, и он ей разбил голову…»
– Совесть она облегчила! – выкрикнула Лариса, вскинув худые руки в трагическом жесте. – Написала страничку, отправила письмо, и довольна! А что у меня жизнь сломана, что я пятнадцать лет за чужое убийство в сумасшедшем доме отсидела – это ей наплевать! Покаялась – и довольна! Сняла с души камень! С чистой совестью на тот свет отправится… Есть же такие люди – врут, воруют, убивают, чего только не творят, а потом покаются, свечку копеечную в церкви поставят – и все, думают, что грехи искупили и совесть очистили!.. праведниками себя считают!.. мораль другим читают!..
– Значит, вы получили это письмо и решили отомстить мужу!.. – поняла я наконец.
– Конечно!.. – Лариса сказала это почти спокойно. – Ты представь, что я из-за него пережила? – Она понизила голос, придвинулась ко мне, зрачки ее неестественно расширились, и глаза от этого потемнели, как небо перед грозой. – Мало того что я пятнадцать лет в дурдоме отсидела, я ведь все это время убийцей себя считала!
– Как?! – не поняла я. – Ты что – ничего не помнила?..
– Нет! – выкрикнула она страдальчески. – Я помню только, что следила за Петькой… нашла эту квартиру, вошла… а дальше – полная темнота, провал! Потом очнулась рядом с трупом той женщины. Руки у меня в крови, а надо мной стоит Петька… ничего, говорит, я для тебя самого лучшего адвоката найму… не бойся, тебя оправдают, признают это самообороной…
Она замолчала, и какое-то время тишину нарушал только звук далекого поезда.
– Нашел! – воскликнула она наконец, и я даже вздрогнула от неожиданности. – Нашел адвоката! Только не самообороной это признали, а убийством в состоянии аффекта. А меня – душевнобольной, представляющей опасность для общества и нуждающейся в принудительном психиатрическом лечении. Небось тоже Петечка постарался, расписал им мое поведение в самых ярких тонах… что у меня якобы случались вспышки беспричинной ярости, после которых я ничего не помнила… Что же – ему это должно было сойти с рук?
Она снова замолчала, а потом огляделась по сторонам, как будто боясь, что нас кто-то подслушивает, и перешла на шепот:
– Я подкараулила его около мастерской, дождалась, когда он останется один, и ударила… сперва удар получился слабый, он даже не упал, только повернулся ко мне и удивленно так сказал: «Ты?!» – А я даже обрадовалась, что не сразу его убила, обрадовалась, что он глаза мои увидит и поймет, что я знаю всю правду и что пришла расплата…
– Да, говорю, это я, твоя жена… твоя единственная законная жена, которую ты упрятал в психушку за убийство, которое сам же и совершил! Жена, которую ты заставил искупать собственное преступление!
– Видела бы ты его лицо!.. – Лариса горько расхохоталась. – Ну, тут я его снова огрела, на этот раз в полную силу – вложила в удар все, что за пятнадцать лет пережила да перечувствовала… видно, действительно сильный удар получился, Петька так и рухнул как подкошенный! Даже не вскрикнул…
– А как же вам удалось выбраться из больницы? – спросила я для полноты картины, хотя в общих чертах уже знала ответ.
– Я делала вид, что принимаю успокоительные, а сама потихоньку выбрасывала их. Меня не очень проверяли, привыкли уже, за пятнадцать-то лет. Этот доктор… – Лариса презрительно скривилась, – сам чокнутый. Придумал якобы новый метод лечения больных и носится с ним как с писаной торбой! Пытается свою теорию практикой подтвердить. Ну, я ему и помогала, как могла. Знала, что он хочет услышать, то и говорила в кабинете, он и доволен!
Я со своей стороны подумала, что оказалась права насчет некомпетентности Ивана Карловича. Да все это знают, вон персонал как распустился!
