— Но ведь я ещё жив! — продолжал он рассуждать вслух. — Я пока ещё здоров, полон сил, в здравом уме… Я должен сражаться до конца! Если строго экономить провизию и особенно воду, я могу протянуть ещё дней девять или десять… Мой револьвер при мне, и в случае крайней необходимости я могу пустить себе пулю в висок… Но я этого не сделаю! Жером Фандор не кончает с собой, — он борется!
22. «КТО КОГО, ФАНТОМАС!»
Склонившись в почтительном реверансе, эрцгерцогиня Александра говорила королеве Эдвиге:
— Я имею честь проститься с Вашим величеством: я отправляюсь в длительное путешествие, которое, к великому моему сожалению, надолго лишит меня удовольствия появляться при дворе Гессе-Веймара и лицезреть его сюзеренов, к которым я испытываю величайшее почтение.
Эти слова были произнесены самым искренним и серьёзным тоном. Разговор происходил в спальне во время её утреннего туалета. На эту церемонию допускались только самые избранные лица женского пола: принцессы крови, первые дамы свиты, главные камеристки… Почти два дня истекло с того момента, когда полицейский Жюв, принятый за Фантомаса, был схвачен и брошен в самую глубокую темницу. Но общественное мнение страны, хотя и удовлетворённое арестом ужасного преступника, было потрясено тем, что знаменитый красный алмаз исчез бесследно.
Одни полагали, что бандит, схваченный на месте преступления, сумел избавиться от алмаза, забросив его куда-то, где его в конце концов и найдут. Но высказывалось и другое мнение: кто-то опередил дерзкого грабителя, которому достался лишь пустой футляр от драгоценности.
На фоне всех этих пертурбаций распространился слух о предстоящем отъезде эрцгерцогини. В окружении королевы ему сначала не придали значения, так как были убеждены, что она, вместе с принцем Гудульфином, готовится привести в исполнение далеко идущие планы, для чего ей необходимо оставаться в Глоцбурге.
Разумеется, в столице Гессе-Веймара никто не догадывался об открытии, сделанном Жювом, что эрцгерцогиня Александра в действительности есть не кто иная, как леди Белсом, имя которой ничего не говорило гессе-веймарцам, но для осведомлённых лиц освещало дополнительным светом всё происходящее. Возможно, поспешный отъезд знаменитой авантюристки был связан с арестом мнимого Фантомаса?
Сама королева сначала не верила в отъезд своей заклятой недоброжелательницы, — вплоть до того момента, когда сама Александра явилась объявить ей о своём решении. Несмотря на все усилия соблюсти приличия, королева не сумела скрыть своего удовлетворения.
— Слух о вашем предстоящем отъезде, мадам, — сказала она, — достиг моих ушей. Но признаюсь, я не решалась в него поверить.
При этих словах глаза авантюристки, которой неведомыми путями удалось выдать себя за родственницу королевской семьи, выразили глубокое огорчение.
— Неблагосклонность Вашего величества очень меня печалит, — произнесла она со слезами в голосе. — В час, когда мы расстаёмся надолго, если не навсегда, я надеялась встретить чуть больше сердечности и симпатии…
Волнение эрцгерцогини тронуло королеву. Эдвига открыла ей объятия, и мнимая эрцгерцогиня поспешила припасть к её груди. Приближённые дамы из деликатности покинули спальню, и разговор продолжался с глазу на глаз. Королева не скрыла от той, кого она считала своей близкой родственницей, насколько всё последнее время она опасалась её враждебности, вплоть до возможных посягательств на престол. В ответ Александра приняла вид одновременно иронический и обиженный.
— Ваше величество обманывают самым недостойным образом! — воскликнула она. — При моём происхождении, могу ли я унизиться до интриг? Мой лозунг был всегда: «Королевой я быть не могу, принцессой не хочу, остаюсь Александрой!»
Королева Эдвига одобрительно кивала головой, но в глубине души испытывала смущение и борьбу противоположных чувств. Нервное подёргивание её лица усилилось. Была ли эрцгерцогиня искренна, или играла очередную комедию? Во всяком случае, её решение уехать выглядело серьёзным и окончательным. Через несколько часов она покинет королевство, а через несколько дней уже будет плыть через океан в Америку. Эта перспектива успокоила королеву, и две дамы расстались как лучшие подруги!
На вокзале Глоцбурга, на отдельном пути, стоял роскошный личный вагон, вокруг которого почтительно толпились провожающие. Было около часу дня. В салоне эрцгерцогиня Александра принимала близких друзей, пришедших, чтобы проститься с ней. Через несколько минут вагон должны были прицепить к проходящему экспрессу Берлин — Париж.
Внезапно элегантно одетый молодой человек стремительно подошёл к вагону и попросил, чтобы о нём доложили эрцгерцогине. Это был принц Гудульфин. Он был взволнован и утратил свой обычный высокомерный и насмешливый вид, за который его так не любили добропорядочные и простодушные жители Гессе-Веймара.
Оставшись наедине с Александрой, он припал страстным поцелуем к её руке, и эрцгерцогиня почувствовала, как две слезы капнули ей на запястье.
— Ваши приказания, мадам, выполнены самым тщательным образом, — сказал он. — Вы удовлетворены?
Мнимая эрцгерцогиня поблагодарила молодого человека нежным взглядом, и тот, осмелев, решился задать вопрос:
— Неужели это правда? Вы по-прежнему хотите уехать?
— Более, чем когда-либо.
Категорический тон величественной эрцгерцогини не оставил принцу Гудульфину ни малейшей надежды. Но тот, сдержав слёзы, всё-таки попытался её уговорить:
— Мадам, вы знаете, что мои сторонники готовы к самым решительным действиям. Если только вы согласны принять дар моей любви, скажите лишь одно слово… Дайте мне надежду!.. И я свергну правящую династию, поднимусь на трон и посажу вас рядом с собой! Одно только ваше слово!..
Авантюристка слушала принца с улыбкой и жестом руки старалась охладить его пыл. Дождавшись паузы, она сказала:
— Всё это мечты… безумные мечты! Вы не должны думать о несбыточном… о том, на что мы не имеем права…
И она повторила ещё раз, как бы для самой себя:
— Нет, не имеем права!
Наступила пауза. Принц Гудульфин нервно теребил эфес своей шпаги. Наконец он промолвил с горечью:
— Мадам, вы по отношению ко мне более чем суровы: вы рассеянны!
— Может статься, — ответила леди Белсом.
— Вы таинственны и загадочны… — снова начал Гудульфин.
Но мнимая эрцгерцогиня не дала ему закончить. Она пересекла вагон и подошла к открытому окну. По перрону проходил разносчик газет. Она подозвала его, и он протянул ей специальный выпуск «Газеты Гессе-Веймара», где поперёк всего первого листа шёл жирный заголовок:
«Смерть Фантомаса. Бандит закончил свои дни в тюрьме…»
Александра казалась глубоко взволнованной. Она вернулась на своё место и, не обращая внимания на Гудульфина, погрузилась в чтение.
— Кажется, этот бандит интересует мадам больше, чем я… Больше, чем все на свете! — заметил принц.
Эрцгерцогиня сделала неопределённый жест. Гудульфин продолжал:
— Ах, мадам! Вы могли бы вспомнить, кто слепо и самозабвенно выполнял ваши приказания, благодаря которым осуществилось зловещее дело, так поглотившее сейчас ваше внимание!
Леди Белсом не сочла нужным ответить…
С оглушительным грохотом к перрону вокзала подкатил экспресс Берлин — Париж. Его стоянка продолжалась всего несколько минут, и железнодорожные служащие засуетились, чтобы успеть прицепить к нему вагон эрцгерцогини.
Шумная толпа пассажиров и провожающих заполнила перрон. Александра, стоя у окна, казалось, высматривала кого-то в толпе. Вдруг она издала приглушённое восклицание и отступила в глубину вагона. По перрону проходил высокий человек в тёмном костюме, с длинной седой бородой. Казалось, он искал свободное место.
Локомотив дал свисток, отъезжающие заторопились. В последний раз Гудульфин склонился перед той, кого он, казалось, любил столь глубоко. Авантюристка, не желавшая оставить его в состоянии полного отчаяния, провела конец сцены как отпетая комедиантка.
— Не падайте духом, принц! — шепнула она. — Сохраняйте надежду! Может быть… когда-нибудь позже…
И добавила с лукавой иронией:
— Запомните, что даже самая порядочная женщина стремится оставить после себя если не надежду, то хотя бы сожаление!
Вечером предыдущего дня Жюв в тюремной камере заканчивал свой скудный ужин. Прошло сорок восемь часов его заключения, и если вначале он ожидал, что недоразумение рассеется в самом непродолжительном будущем, то теперь он испытывал всё растущее беспокойство. Он находился в абсолютной изоляции. Кроме двух тюремщиков, хранивших полное молчание, он не видел ни одного лица, — никого, кому он мог бы попытаться объяснить действительное положение вещей. Смущённый, обеспокоенный, он, кроме всего прочего, продолжал мучиться от рези в глазах. Однако мощный интеллект Жюва работал без остановки.
