– А вот он в полтора года… Правда, хорошенький?
У меня вовсе не было настроения любоваться детскими фотографиями бывшего мужа, но я не смогла ничего поделать: слишком уж светилось лицо Сандры!
– А это – Леша, они вместе ходили в детский сад, а потом в школу…
Я увидела фотографию двух мальчишек лет семи – в сбитых на сторону зимних шапках, с санками в руках… Фотография была черно-белая, но и на ней можно было понять, что щеки у них раскраснелись от мороза.
Лицо второго мальчишки показалось мне знакомым…
– После пятого класса Леша перешел в другую школу, но они с Вадюшей продолжали встречаться, – ворковала Сандра. – Вот здесь они после десятого класса… а здесь – на Вадюшином двадцатилетии… А потом их пути как-то разошлись…
Все сомнения у меня отпали: это был тот самый парень, чью фотографию рядом с Суреном показывала мне Надежда Николаевна. То есть тот самый человек, чей труп она нашла в маршрутке.
Да, эти двое не только были друзьями детства. Сандра сказала, что их пути разошлись. Но потом они снова встретились, чтобы одновременно прерваться. Как говорится, они жили долго и счастливо и умерли в один день. Почти в один.
После этого открытия мне сразу расхотелось рассматривать фотографии. Так ненароком наткнешься еще на какую-нибудь страшную тайну, на какой-нибудь скелет в шкафу. Я закрыла альбом и хотела уже положить его обратно на подоконник.
– Что же ты, – разочарованно забормотала Сандра, – там еще много интересных фотографий…
Она взяла альбом в руки, но не удержала, уронила на пол – видимо, действительно ослабела от переживаний.
При этом плюшевая крышка откинулась, и я увидела торчащий из-под нее краешек авиабилета.
– Что это? – раздался за моей спиной голос Карины.
Она коршуном бросилась на альбом и вытащила из-за обложки два билета компании «Трансаэро».
– Вот как интересно! – проговорила она многообещающим голосом. – Билетики до Мале! Один – на имя Карасева Вадима Михайловича, а второй – на Шишкину Веронику Васильевну!
– Веронику?! – воскликнула я. – А число какое?
Карина развернула билет и сунула мне в руки.
Число на нем было – на два дня позднее смерти Вадима.
Вот оно что! Они с Вероникой собирались улететь за тридевять земель… По крайней мере Вадим собирался. И даже купил билеты. Но у Вероники, похоже, были совсем другие планы…
– Что это – Мале? – дрожащим голосом спросила Сандра.
– Столица Мальдивских островов! – проскрежетала Карина. – Райское местечко! А меня в Турцию возил! Козел!
– Кариночка, – Сандра посуровела, – не забывайся! Вадика больше нет в живых!
– Жаль, – Карина поникла, – а то бы я ему такое устроила!
На следующее утро около бывшего Варшавского вокзала, давно уже превратившегося в развлекательный центр, остановился маленький черный джип. Из машины выбралась худощавая подтянутая девушка в узких черных джинсах, короткой кожаной куртке и кепке-бейсболке.
Кепка закрывала каштановые волосы, большие черные очки прятали глаза, и если бы Даша увидела сейчас эту девицу, она вряд ли узнала бы в ней элегантную партнершу Сурена Степановича по бриджу.
Закрыв машину и включив сигнализацию, Вероника огляделась по сторонам и перешла на другую сторону Обводного канала.
Здесь тянулись до самого Измайловского проспекта глухие желтые стены старинных складов.
Вероника пошла налево вдоль стены, отыскивая взглядом забитую подвальную дверь.
Навстречу ей брела личность неопределенного пола и возраста в лоснящейся от грязи куртке из искусственного меха и вязаной шапочке, кое-как натянутой на сальные волосы.
– Дочка, дай на опохмел бывшему передовику производства! – прошамкал бомж, горделиво продемонстрировав Веронике единственный гнилой зуб, торчавший во рту, как памятник безвременно ушедшей молодости.
– Отстань, пьянь болотная! – огрызнулась Вероника, обходя бомжа по широкой дуге, чтобы избежать не только прямого контакта, но и возможного сближения.
– Что ж ты, дочка, – горестно протянул бомж, провожая ее разочарованным взглядом, – мне и нужно-то совсем немного, только опохмелиться…
Вероника увидела заколоченную дверь и устремилась к ней.
– Не ходи туда, дочка! – прошамкал вслед ей бомж. – Нехорошее место! Там эти… привидения шастают!
– Усохни, плесень! – прошипела Вероника и решительно потянула дверь на себя.
Как ни странно, дверь легко открылась – видимо, приколоченные к ней доски выполняли чисто декоративную функцию, отпугивая от входа посторонних.
Вероника проскользнула в образовавшийся проход.
Дверь с глухим скрипом закрылась за ней, и вокруг сгустилась глубокая, непроницаемая тьма.
Трудно было поверить, что за дверью живет своей жизнью огромный город, что в каких-нибудь ста метрах отсюда жизнерадостные молодые люди катают шары по дорожкам боулинга, пьют коктейли, обсуждают планы на вечер…
Здесь было тихо и темно, как в могиле, и пахло многолетней слежавшейся пылью, опилками и еще чем-то незнакомым, но удивительно неприятным.
– Эй, Чума, Толик, где вы? – проговорила Вероника, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к едва слышным шорохам.
– Тут мы, тут! – раздался где-то совсем рядом с ней приглушенный, словно полузадушенный голос. – Иди вперед, не боись, дальше будет светлее!
Глаза Вероники понемногу привыкали к темноте, она начала различать смутные очертания предметов и медленно двинулась вперед, на голос своего подручного. Тем не менее шла она очень неуверенно и, сделав несколько шагов, споткнулась и едва не провалилась в глубокий темный пролом.
С трудом удержав равновесие, она вполголоса выругалась и раздраженно прошипела:
– Ну где вы? Хоть бы посветили, а то здесь не только ноги – шею сломать недолго!
– Сейчас, сейчас, посветим! – донесся из темноты прежний приглушенный голос.
И действительно, впереди, в глубине склада, забрезжил неясный, словно призрачный свет.
От этого света темнота вокруг Вероники стала только гуще. Она чертыхнулась, ощупала свои карманы и нашла зажигалку. Щелкнув колесиком, выбросила язычок голубоватого пламени, по контрасту с окружающим мраком показавшегося ей ослепительным, и, вытянув руку перед собой, медленно двинулась вперед, приближаясь к призрачному свечению.
Вдруг в лицо ей дохнул сквозняк, затушив огонек зажигалки.
Как будто сама темнота задула этот слабый, беспомощный огонек.
Вероника вскрикнула от неожиданности, споткнулась и выронила зажигалку.
Искать маленький предмет в кромешной темноте на цементном полу, покрытом завалами хлама и многолетними напластованиями пыли, было безнадежным занятием, почище, чем поиски иголки в стоге сена. Вероника не стала даже пытаться. Она сжала зубы, раздраженно зашипела, как разозлившаяся кобра, и медленно двинулась вперед, мучительно вглядываясь в темноту и перед каждым шагом ощупывая пол носком ботинка.
Возвращаться она не хотела – считала унизительным показать подручным свою слабость.
Вдруг рядом с ней послышался торопливый топоток легких шагов – будто в темноте мимо нее пробежало какое-то небольшое животное.
– Это еще что такое? – проговорила Вероника, невольно попятившись и холодея от страха. Она была решительной и смелой, но сейчас в темноте чувствовала себя очень уязвимой.
В ответ из мрака раздался тихий, едва слышный смех, и вдруг справа от нее над полом возникло легкое светящееся облачко.
Вероника замерла, уставившись на непонятный предмет.
Светящееся облачко сгустилось, превратившись в полупрозрачную сияющую фигуру, отдаленно напоминающую человека в белом полуистлевшем саване.
Вероника вспомнила слова бомжа о привидениях, обитающих на складе, и по спине у нее поползли мурашки.
Она считала себя женщиной практичной и решительной, не боялась ничего, или почти ничего, но потусторонние явления вызывали у нее непонятный, мистический ужас.
Этот свой страх она прятала глубоко в подсознании, прятала от всех своих знакомых и даже от себя самой – потому что считала, что такие страхи недопустимы в наше суровое время.
Это было глубоко скрытое воспоминание детских страхов – когда, проснувшись посреди ночи, маленькая Ника видела в своей комнате страшную черную фигуру. Это был ужасный людоед, она знала даже, что его зовут Кракатит (это имя она как-то случайно услышала в разговоре взрослых).
Ника пыталась внушить себе, что в ее комнате никого нет, что темная фигура – это всего лишь ее собственное платье, висящее на стуле, но никакие объяснения не помогали справиться с ужасом, единственное спасение было – спрятаться с головой под одеяло…
Иногда она не выдерживала и поднимала крик.
Тогда в ее комнату приходила мама, включала свет, и страшная черная фигура действительно превращалась в безобидное платье. Мама успокаивала Нику, но не скрывала своего недовольства – она говорила, что Ника уже большая девочка и ей давно пора избавиться от глупых детских страхов…
