– В самом деле? – вежливо отреагировала Капитолина. – Простите, но я не смотрю фильмов и редко включаю телевизор.
Сразу две придурочные в одной семье! Такое показалось для телезвезды уж слишком, и он стал откланиваться.
Не успел джип отъехать, как Маня накинулась на усталую Капу:
– Ну, достали младенца? Когда дадут?
В глазах американки сначала появилась легкая растерянность. Может, в этот момент в ее голову впервые пришла простая мысль – дети не всегда приносят только радость. Но потом вздохнула и, обратившись к Манюне, как к взрослой, сказала:
– Просто кошмар. Ваши чиновники – жадные гарпии.
Весь день Капа провела, бегая по длинным коридорам разных учреждений. Разные-то они разные, но люди в них вели себя одинаково. Стоило им увидеть паспорт американской гражданки, как моментально требовалась мзда. Без ста долларов невозможно миновать даже секретаршу.
– У нас в Америке тоже берут взятки, – возмущалась Капа, – но уж если приняли деньги, то обязательно выполнят просьбу. А у вас совсем не так. Забирают купюры и отсылают с легким сердцем просителя куда подальше.
Миновав с десяток кабинетов и лишившись почти всей наличности в кошельке, Капа наконец набрела на чиновницу, не взявшую ни копейки и принявшуюся решать проблемы весьма деловито. Все оказалось легко и сложно одновременно. Да, Капитолина могла получить ребенка хоть завтра, следовало только соблюсти несколько условий. Во-первых, младенцу нужно быть полным сиротой или отказным, во-вторых, его никто не берет на воспитание в России…
– Что-то не понимаю, – напряглась Зайка.
– Сама сначала не сообразила, – вздохнула Капа. – Если девочка воспитывается в детском доме, но у нее есть мать или отец, не отказавшиеся от родительских прав, удочерить ее нельзя. А таких, оказывается, большинство.
– Я тоже не врубилась, – влезла Манюня, – отдали ребенка в приют, значит, не нужен! Почему не хотят совсем отказаться?
– Боятся потерять статус многодетной семьи и денежное пособие, – пояснил Кеша, – некоторые дамы из, так сказать, определенных социальных слоев рожают по восемь, девять младенцев и всех спихивают государству. Но все равно считаются по закону многодетными. А это льготы при оплате жилья, бесплатный проезд в транспорте и многое другое…
– Возмутительно! – вскипела Маня. – А о детях кто-нибудь подумал? Так и проживут без ласки!
– Dura lex, sed lex, – заявил наш адвокат.
– А попроще нельзя? – совсем обозлилась Маня.
– Закон суров, но это закон, – перевела я крылатое латинское выражение и спросила: – Значит, никаких шансов? А что, круглых сирот нет?
– Почему? Есть, – ответила Капа, – только их берут российские граждане, иностранцам отдают тех, кто никому не нужен. Это, как правило, тяжело больные дети. Вот завтра должна ехать в детский дом, там покажут таких. Очень прошу кого-нибудь из вас меня сопровождать, одной тяжело разобраться.
Она обвела нас умоляющим взглядом. Так, сейчас каждый из домашних быстренько придумает повод, чтобы отделаться от «родственницы», – и Капой придется заниматься мне. Так и вышло. У Кешки уже назначена встреча, у Зайки – зачетная контрольная по арабскому языку. Полную готовность смотреть младенцев высказала только Маня, но ей велели отправляться завтра в колледж. Я вздохнула:
– Ладно, когда выезжаем?
Для поездки пришлось взять Зайкин «Фольксваген». Травмированный «Вольво» с утра отправился в техцентр залечивать раны. Мы влезли в пропахший любимыми Ольгиными духами салон и покатили на Третью Пролетарскую улицу.
Лучшего района для детского приюта, кажется, не придумаешь. Со всех сторон торчат трубы, вдоль дороги тянутся ряды разнокалиберных гаражей. Четырехэтажное типовое здание школы стоит в глубине большого, плохо заасфальтированного двора. Ворота и калитка заперты, но между прутьями дырка. Мы с Капой легко проникли внутрь.
Кабинет директора на первом этаже – словно напоминание о шестидесятых годах. Я вошла внутрь большого, застеленного линолеумом помещения и ощутила себя шестиклассницей, вызванной на ковер. На стене бессмертная картина «Ленин и дети», в углу у окна примостился гипсовый пионер с горном и настоящим галстуком, вдоль стены стеклянные шкафы с табличкой «Подарки шефов». Сейчас из-за громадного письменного стола грозно поднимется директор из моего детства – Игорь Павлович и недовольно скажет:
– Васильева, ты что себе позволяешь? Явилась в школу в красных чулках! Здесь тебе не танцплощадка.
Отгоняя непрошеное видение, потрясла головой и увидела директрису, крупную даму в синем кожаном костюме. На столе табличка: «Анна Степановна Мирная».
– Меня прислали из министерства, – на безупречном русском сообщила Капитолина и вынула из сумочки паспорт и какую-то бумажку.
Начальница повертела документы в руках и весьма любезно сказала:
– Могу предложить шесть детей. Возраст от трех с половиной до семи лет.
– Лучше совсем маленького, – поспешила заявить Капа. – А годовалых нет?
– Такие в Доме малютки, а вы приехали в детский дом, – пояснила Анна Степановна.
– Понятно, – кивнула Капа. – Как посмотреть детей?
Мирная повернулась на вертящемся стуле и вытащила тоненькую папочку.
– Так, Леночка Филимонова, три с половиной года, рост семьдесят сантиметров, вес одиннадцать килограммов. Правый глаз отсутствует.
– Как?! – оторопела Капа.
Анна Степановна развела руками:
– Малышка упала лицом на железную игрушечную машину и лишилась глаза. У ребенка бронхиальная астма, энурез, задержка развития и дефект привратника. Это клапан в желудке. Станете смотреть?
– Ну да… – пробормотала растерянно Капитолина. – Впрочем, подождите, а другие, ну те, чуть постарше… у них что?
– Эти еще хуже, – махнула рукой Мирная, – Леночка самая здоровенькая.
По огромной лестнице забрались на третий этаж. Директриса распахнула дверь. Поражала тишина. В комнате, на большом, довольно потертом ковре, среди редких разбросанных игрушек молча сидели и лежали дети. Некоторые беззвучно ковырялись с машинками и лысыми куклами, другие просто пребывали в ступоре – этакие юные старички с неулыбчивыми личиками и потухшим взглядом.
Откуда-то издалека слышался плеск воды и недовольный голос:
– Ну, Володина, я тебя убью, опять обосралась, дебилка недоделанная.
– Маргарита Львовна, у нас посетители, – громко одернула ее директриса.
Из туалета выплыла тучная баба в грязном белом халате. Под рукой у нее повисло тоненькое существо с крохотной мордашкой.
– Где Филимонова? – осведомилась Мирная.
– Вон, у окна сидит.
Мы подошли к девочке. Сосредоточенно сопя, та выковыривала ворс из ковра.
– Лена!.. – позвала воспитательница.
Ребенок поднял личико. Меня передернуло. Через всю ее щеку шел уродливый шрам – наверное, хирург, зашивая крайне неаккуратно рану, забыл, что работает с лицом. Правая глазница со сжатыми запавшими веками, рот полуоткрыт, беспрестанно двигающиеся руки.
– Ну, – спросила Анна Степановна, – берете?
Не в силах говорить, мы затрясли головами.
Минут через десять, сидя в машине, пытались успокоиться.
– Как это ужасно! – смогла наконец выдавить из себя Капа. – И почему дети там молчат?
– Разговаривать не умеют, – пояснила я, – отстают в развитии.
Кто-то постучал в дверцу. Мы увидели толстую, неопрятную воспитательницу, но на этот раз на ее грубоватом лице сияла улыбка.
– Откройте.
Мы впустили тетку в салон. Распространяя удушливый запах пота, гостья плюхнулась на сиденье и осведомилась:
– Иностранка кто? Только с ней говорить буду!
– Мы обе гражданки других государств, – поспешила я заверить женщину, вытащив из сумочки свой французский паспорт. Хорошо, что ношу его с собой, документ не раз выручал меня из щекотливых положений.
Капа показала свой. Воспитательница изучила его и осталась довольна.
– Эмигрантки, что ль?
Мы кивнули.
– Вот и хорошо, – повеселела тетка, – а то настоящие штатники не сразу врубаются в суть. Значит, ребеночка хотите, а Ленка убогая не понравилась? И правильно, ей до Америки не долететь, не сегодня-завтра помрет…
Мы слушали потрясенно, не в силах вставить словечко.
– Могу предложить нормальный вариант, – сообщила женщина.
– Что это значит? – удивилась я.
– А вот что… – ответила бабища, – есть тут неподалеку одно местечко. Дети – на выбор, абсолютно здоровы, медицинские карты на руках.
– А как же юридические формальности?
– Все берем на себя. Абсолютно законным путем получаете нужные документы, осечек до сих пор не случалось.
Капа напряженно молчала.
– И сколько такое стоит? – практично поинтересовалась я.
– Десять тысяч долларов, – сообщила воспитательница. – Если сейчас вы берете ребенка, через три дня можете улетать. И потом, у нас нет детей от алкоголиков и наркоманов или из многодетных семей. Вот у Филимоновой Лены, которую вам сейчас Анна Степановна всучивала, три брата и две сестры. Все старше, двое в колонии для несовершеннолетних… Представляете, узнают такие, что сестричку американцы удочерили? Ведь прохода не дадут, письмами забросают, а то и в гости соберутся…
