него нет, — сразу же заявила она, как отрезала. — Есть весьма взрослый сын, но он… Как это? Слегка не здоров. Вернее, не до конца еще вылечен от алкоголизма. Поэтому я наиболее адекватный родственник. Говорите все, что нужно, мне.
— Ну, хорошо, — вздохнул невролог. — Плохи дела у вашего дяди.
— Насколько? Если по десятибалльной шкале? — спросила Яна. — Из расчета: один балл — можно в космос посылать, а десять — завтра в могилу…
— Двадцать! — выдал Михаил Максимович, чем вынудил Яну собраться и тоже внимательно на него посмотреть.
— Как это? Что это? — растерялась она.
— У него эпилепсия с определенного момента в жизни. Павел Иванович рассказал, что однажды получил очень сильное сотрясение мозга. Несколько дней его мутило, тошнило, сильно кружилась голова, было даже носовое кровотечение. А что такое сотрясение? Сильный удар! А самая тонко организованная ткань в человеческом организме — это кора головного мозга, состоящая из нервных клеток — нейронов, стройно связанных друг с другом своими отростками — аксонами… Извините, — облизал губы невролог, — вы меня, наверное, не понимаете.
— Прекрасно понимаю, я немного медик, — ответила Цветкова.
— Что значит «немного»? — не понял Михаил Максимович.
— Училась когда-то в мединституте. Потом не работала, жизнь закрутила! — махнула рукой с тонким запястьем Яна, словно опытный психотерапевт, делающий акцент на гипнозе.
— Понятно, — затормозил невролог. — Так вот, во время алкогольной интоксикации, после травмы, инсульта или сильного сотрясения мозга эти связи между нейронами могут быть нарушены. Попросту порваться. Но нервный импульс, который уже пошел, не может уйти в никуда, в Зазеркалье. И на этом поврежденном, дефектном участке он в воздух из черепной замкнутой коробки прорваться не может. Он зацикливается в себя, начинает ходить по кругу. А у человека клинически развивается приступ эпилепсии. На самом деле это реанимационное мероприятие самого организма, чтобы не лишить человека самой жизни. Период этого цикла возбуждения, клинических судорог, полная потеря сознания может не кончиться никогда. Если сам организм не примет решения и не убьет несколько десятков нервных клеток, нейронов, чтобы импульс, который зациклился, улетел в никуда. Так как основную свою энергию уже передал в мышцы и погасился. И человек пришел в себя. Каждый раз как с того света. Страшная и гениальная болезнь одновременно. Но в каждый приступ невосполнимо погибают несколько десятков клеток твоего мозга, — подытожил Михаил Максимович.
— И?… То, что у Павла Ивановича участились приступы, много клеток гибнет или что? — не поняла внимательно слушавшая его Яна.
— Коллега, — приблизился к ней невролог, — я вам, как племяннице, все как на духу. Есть одна коварная форма этой болезни, которая называется «злокачественное течение эпилепсии». И вот она уже, исходя из самого своего названия, говорит о нехорошем исходе. Приступы учащаются, клетки больше не самоуничтожаются, а следовательно, приступы не купируются. То есть человек может войти в приступ и больше из него не выйти, — пояснил он.
— Какой ужас! — обомлела Яна. — И такая перспектива у Павла Ивановича?
— Приступы будут учащаться — раз в несколько часов, раз в несколько минут и… Таких пациентов вводят в искусственную кому, потому что смотреть на эти страдания невозможно, — ответил ей невролог.
— И ничего нельзя сделать?! — спросила Цветкова.
— Если бы можно было… Механизм злокачественности уже запущен. От чего это происходит? Тоже до конца не известно. Стресс, злоупотребление алкоголем, неудачное падение в предыдущий приступ и дополнительная травма мозга… — Михаил Максимович пожал плечами. — А так сильные лекарства, отрубающие мозговую активность. Лечили таких пациентов током, но тоже безрезультатно. Мне нечем вас порадовать, честно.
— И даже за любые деньги? — спросила Яна с глазами, наполняющимися слезами.
— Если бы все в этом мире решали деньги, — улыбнулся доктор. — А у вас много денег?
— Достаточно. Извините, — вытерла слезы Яна, не понимая, почему она так переживает.
Почему она вообще встретила эту семью на своем пути! Сначала она должна переживать за сына-алкоголика и девчонку, работающую на автозаправке, которая не может наладить личную жизнь, потому что влюблена не в того парня. Теперь еще этот старик, у которого отказывался работать мозг, который всю жизнь честно помогал другим людям, а вот ему, оказывается, уже не помочь.
Яна вернулась в свою палату в полном расстройстве чувств. Почему-то она не могла дозвониться ни до Витольда, ни до Петра.
«Что они там, все с ума посходили? Все головами ударились? Вне зоны действия они!..» — мысленно ругалась Яна.
А дальше к ней пришел Михаил Максимович, лицо его было хмурым. В глаза он не смотрел.
— Что-то случилось? — сразу же поняла Яна.
— У меня для вас плохие новости.
— Павел Иванович? — замерла Яна.
— Да, все произошло скорее, чем я предполагал. Он снова упал в тяжелом приступе и сам уже не вышел из него. Еле вывели. Но он очень и очень слаб. Мы поместили его в реанимацию.
— Господи! Я могу чем-то помочь?
— Мы это обсуждали. Боюсь, что нет.
— Навестить? — спросила Яна.
— Да, конечно. Я дам распоряжение, — ответил невролог. — Но, там, же под охраной лежит и тот, кто напал на вас, — сказал он.
— А вот его судьба мне совершенно безразлична, — фыркнула Яна.
— Я понимаю, наверное, тоже так же бы реагировал на здоровье человека, который хотел меня убить. Но я — врач, и меня этот вопрос, увы, должен волновать. Тем более что работники полиции все время спрашивают, когда он может дать показания, — улыбнулся Михаил Максимович.
— Вы знаете, я навещу Павла Ивановича и, пожалуй, уйду от вас, — ответила ему Цветкова. — А то мне неудобно. Я абсолютно здорова. Подумаешь, придушили слегка!.. И не такое бывало, — махнула Яна рукой. — Поэтому выпишусь. Дела у меня — в Питер надо.
— Так вы только приехали в Сочи! Подверглись, как говорится, нападению и домой?! Даже чаю не попьете, в смысле, не отдохнете, не позагораете?…
— Да я вообще-то не поклонница такого климата, да и желание по отдыху пропало, — смутилась Яна.
— А у меня дом большой, я совершенно бесплатно могу поселить вас в большой комнате с выходом на веранду. Покажу вам, где лучшее море, искупаетесь, — продолжал уговаривать Яну Михаил Максимович.
— Спасибо за приглашение, но пока распорядитесь, чтобы меня пустили в реанимацию, к дя-де, — попросила Яна, давно привыкшая к тому, что разные мужчины ее все время куда-либо приглашали.
— Да, конечно, я же обещал.
Яна уже давно понимала, что медицина, которой она чуть было не посвятила себя на профессиональном уровне, не совсем ее призвание. Скорее, это было ее юношеское «Фи!» матери-актрисе. Валентина Петровна всегда видела в ней актрису и говорила об этом,
