еще удерживая ее за талию.
На самом деле Виталий отдал бы все на свете, чтобы получить от нее благодарность или просто дотронуться до нее.
— Что-то там перемкнуло, — продолжил он неохотно, — сломалось в аппарате, к которому Павел Иванович был подключен. Его очень сильно ударило током. Отключились все системы жизнеобеспечения. Он теперь в коме…
— Какой кошмар! — выдохнула Цветкова. — Зашла попрощаться… И угробила человека! Всегда я так…
— Ты ни в чем не виновата. Не ты нажимала эти кнопки. Твоим телом вырубил все этот отморозок. К Павлу Ивановичу больше нельзя. Да и все равно он без сознания, — сказал Виталий и замолчал.
— Яна Карловна? — заглянула в палату медсестра. — В процедурную!
— Спасибо.
Яна встала, держась за руку следователя.
— Тебя проводить? — обеспокоенно посмотрел на нее Виталий Николаевич.
— Не надо. Я не ребенок…
Яна ушла, оставив его одного в палате.
— Как ты могла не обратиться ко мне за помощью? Если у вас такие проблемы! Я твой друг! Разве когда-нибудь я давал тебе повод усомниться в своей дружбе?! — встретил вернувшуюся из процедурной Яну Виталий Николаевич.
— Чего ты на меня кричишь? — не поняла она, держа пахнущую спиртом ватку на локтевом сгибе.
— Ты раньше с любой проблемой обращалась ко мне! Или теперь усомнилась в моей компетенции?
— И ты все время раздувал щеки и был чем-то недоволен, — ответила Яна.
— Я делал вид, что недоволен, а сам все время этого ждал и всегда был рад тебе помочь. Ты же знаешь, у нас с тобой были особые отношения! Нет, я понимаю, что с появлением в твоей жизни Мартина к нему перешла ответственность за тебя…
Яна швырнула в него ватку с такой силой, словно это была граната.
— Что ты такое говоришь? Словно я недееспособная! Не собираюсь ни на кого перекладывать ответственность за свои поступки.
— Не злись! Ты не поняла меня. Любой мужчина несет ответственность за свою страну, семью, свою женщину и своих детей! Но сейчас Мартина нет! А я, между прочим, полковник полиции! — напомнил он Яне.
— Поздравляю! — буркнула она. — Что ты ко мне пристал? Заняться нечем?…
— А у тебя все хорошо? — спросил Виталий.
— Не видишь? Все хорошо…
— Ты в больнице, — напомнил следователь.
— Я в больнице, в Сочи! Понятно? Небольшая неприятность, сейчас выйду и начну отдыхать.
— А на Витольда Леонидовича и молодого человека по имени Петр, — сделал вопросительную паузу Виталий Николаевич, — забила? Тебе все равно, что с ними?
— Почему все равно? Ну, да… так получилось, что они тоже оказались в больнице, в результате нашего небольшого путешествия. Но скоро они присоединятся ко мне, и мы вместе будем отдыхать, — ответила ему Яна.
— А Петр у нас кто? — спросил Виталий, усаживая Яну на кровать.
— Сын Мартина. А ты о чем подумал?
— А Витольда Леонидовича ты таскаешь как своего лечащего врача? Ну, так вот… Отдохнуть вам не удастся. У тебя три дня на то, чтобы вернуть им какую-то флешку. Иначе и Петра, и Витольда Леонидовича убьют. И я, черт возьми, совсем не в курсе, что у вас тут происходит! — выругался Виталий Николаевич.
Яна поняла, — это очень хорошо, что она сидит на стуле.
— Я не понимаю…
— Извини, когда ты ушла, пришло сообщение тебе на телефон, и я, такой вот нехороший человек, его открыл. И, честно говоря, был просто ошарашен. Это видеосообщение. Смотри…
Виталий Николаевич достал из кармана ее телефон и, держа перед Яной, включил воспроизведение.
Она увидела это и тоже была ошарашена.
В какой-то темной и тесной комнате без окон, а может, и в подвале, сидели на стульях, связанных между собой спинками, Витольд Леонидович и Петр. Они тоже были обмотаны веревками по рукам и ногам. Холодный, отдающий металлом, нарочито искаженный мужской голос вещал за кадром:
«Ну, здравствуй, подруга Яна. Нравится картинка? У тебя есть одна вещь, которая нужна мне. Флешка — маленький носитель очень большой информации. А у меня вот есть два человечка, которые, надеюсь, дороги тебе. Обменяемся? Да, если флешки у тебя еще нет, даю три дня на поиски. Я позвоню! Если у тебя ее не будет или ты передумаешь спасать своих друзей, можешь прямо сейчас с ними попрощаться».
Изо рта Витольда свисала грязная серая тряпка. Наверное, кляп. А рот Петра щедро был замотан прозрачным скотчем.
— Яна, что это? Во что теперь вы влипли? — спросил Виталий.
— Я не знала… Не знала… — Явно растерянный взгляд ее больших голубых глаз остановился на встревоженном лице Виталия. — Я расскажу, все расскажу!..
И Яна поведала своему другу все, что ей было известно и что привело их всех к столь плачевному состоянию.
Виталий Николаевич взялся за голову.
— Ты знаешь, что на флешке?
— Нет… Честно!
— А Петр?
— Тоже не знает! Виталий, кто это? Чей голос за кадром? Какие три дня?! Я бы все отдала, но у меня правда ничего нет.
— Значит, Богдан сказал, что скинул флешку в отеле в Питере… За ненадобностью. Странно, что не сунул в карман и не увез с собой…
— Брезгливый он… — предположила Яна. — А флешка грязная, вся в прахе его брата…
— Вылетаю в Питер, — сказал следователь. — По дороге узнаю, где он останавливался.
— Я с тобой! — тут же вызвалась Яна.
Виталий взглянул на нее с тревогой.
— Вот больше всего на свете хотел бы упрятать тебя в бронированный бункер, и чтобы ключ от него был только у меня.
— Ты эти свои эротические фантазии при себе оставь. Извращенец! Бункер ему подавай!.. Я еду с тобой! И точка!..
— Скажи еще, вкусно и точка!.. Не надо этого дурацкого названия… — поморщился Виталий Николаевич, пытаясь трезво оценить ситуацию. — С другой стороны, лучше, если ты будешь под моим присмотром. Да и телефон твой нужен — на него через три дня будут звонить. Может, голос твой понадобится. Вдруг террорист его знает?…
— А ты так вот прямо убежден, что в моем окружении есть террористы? — спросила Яна.
— Кто тебя знает, Цветкова… Женщина ты яркая. Какие пчелы да шмели на тебя слетаются… — типа пошутил Виталий Николаевич. — А потом, ты и сама можешь не знать. Собирайся! Я договариваюсь, что мы вдвоем срочно вылетаем в Санкт-Петербург.
Из Адлера в Санкт-Петербург Яна летела в дурном расположении духа. Еще бы! Ей было страшно. Жизнь Петра и Витольда висела на волоске. Виталий Николаевич, пока их по какой-то жутко крутой брони устраивали на рейс, беспрестанно разговаривал по телефону. А ей становилось все хуже и хуже. Потом, уже в самолете, когда
