— Лампуша, — прозвучал слева знакомый голос, — что ты тут делаешь?
Я невольно вздрогнула и вынырнула из пучины мыслей. Оказывается, я застыла у ворот школы, а из них с сумкой в руках как раз выходила Лиза.
— Ты меня ждешь? — слегка удивленно спросила девочка.
— Домой иду, — совершенно честно ответила я.
— Без машины?
— Тут везде переулки с односторонним движением, — пояснила я, — пришлось бы правила нарушать или полчаса по окрестностям крутиться. Ни того, ни другого делать не хотелось, вот и понеслась так, пешком быстрее доберешься.
— Ясно, — протянула Лизавета и шмыгнула носом.
Я насторожилась и внимательно посмотрела на школьницу: нос красный, веки опухшие, вид унылый, на лице никаких примет обычной улыбки.
— Ты плакала?
— Не-а, — неуверенно ответила Лиза. — Вот идиот!
— Кто?
— Да Александр Григорьевич, наш директор, — хныкающим голосом ответила Лизавета. — Просто урод!
— Что случилось? Объясни нормально!
Глаза девочки начали медленно наполняться слезами.
— Помнишь, я тебе рассказывала, что он поручил мне организацию рождественского праздника?
— Да, конечно. Мы написали красивое объявление, а еще ты говорила о концерте, дискотеке, ужине. Что-нибудь не так?
— Всё! — зарыдала Лиза. — Меня с позором отстранили! Сейчас был совет школы, и я докладывала о приготовлениях. Столько работала, до копеечки еду просчитала, стоимость подарков и… и… Оказывается, я разжигаю национальную рознь, призываю к уничтожению детей других вероисповеданий… мне… я… он…
Донельзя расстроенная Лизавета начала всхлипывать, а потом и вовсе расплакалась. Мне стало жарко.
— Кто сказал несусветную глупость про разжигание национальной вражды? — спросила я.
— Александр Григорьевич, — прорыдала девочка. — Ткнул в меня пальцем и как заорет: «В нашем учебном заведении не место скинхедам, антисунитам и фашистам».
— Антисемитам, — машинально поправила я, — людям, которые по непонятным мне причинам ненавидят евреев. Нормальному человеку подобное в голову не придет. Антисемитизм — удел убогих и завистливых, тех, кто, не сумев добиться успеха в жизни, решил хоть как-то выделиться из толпы за счет своего неприятия людей других национальностей.
— Александр Григорьевич сказал, что таких, как я, надо пороть розгами, — обморочно пробормотала Лизавета.
Вся кровь бросилась мне в голову. Сжав кулаки и не обращая уже внимания на отчаянные вопли Лизы: «Лампа, стой!», я ринулась в школу. В одну секунду взлетела по лестнице, рванула на себя дверь кабинета директора и, ворвавшись в просторную комнату, заорала:
— Немедленно объясните, что у вас тут происходит!
Директор поднял на нежданную гостью холодный взор:
— Вы кто?
— Евлампия Андреевна Романова, тетя Елизаветы Романовой, ученицы, которую вы собрались публично пороть розгами, — громко и четко, словно диктор Игорь Кириллов, ведущий трансляцию парада с Красной площади, ответила я.
Александр Григорьевич встал и, вытянув вперед маленькие руки, воскликнул:
— Хорошо, что пришли! Боюсь, Лиза неправильно поняла…
Пока школьный начальник пытался донести до меня мысль о том, что у Лизаветы в ушах бананы, я молча разглядывала мужчину, если, конечно, этим словом можно назвать существо ростом чуть выше кошки. Больше всего Александр Григорьевич напоминал индюшонка. Крохотный птенец с невероятной важностью выступает на толстых ножках, на жилистой шейке постоянно крутится маленькая голова, потому что индюшонку важно знать, какое впечатление он производит на окружающих. Чаще всего парни, принадлежащие к породе индюшат, рассказывают направо и налево о своих амурных победах и своей огромной роли в истории нашего государства. Иногда они вещают с экрана телевизора и выглядят при этом очень смешно, нелепо пафосно, откровенно по-дурацки. А их речи о неисчислимом количестве дам, упавших к крохотным лапкам индюшонка, вызывают у меня припадки гомерического хохота.
По-моему, если мужчина безостановочно повествует о постельных подвигах, он явно имеет огромные сексуальные проблемы, скорей всего, подобный рассказчик глубокий импотент. Настоящий мужчина никогда не распространяется о любовницах, во-первых, из естественного для рыцаря благородства, а во-вторых, он просто не придает особого значения очередному приключению. Сколько их у него было и сколько еще будет… Мачо уверен в себе! А вот индюшонок весь состоит из комплексов, суетится и подпрыгивает на кривых лапках.
Вот и Александр Григорьевич постоянно надувался, рассказывал о своих невероятных связях в верхах, о том, что директором школы он стал лишь потому, что его об этой услуге попросил лично президент и все вокруг, включая детей, в курсе его амурных приключений. Наш Александр Григорьевич, оказывается, просто Казанова: у него есть жена, стокилограммовая тетя неопределенного возраста, и любовница, похожая на законную супругу как две капли воды. Была бы я мужчиной, постеснялась бы хвастаться наличием у себя двух престарелых нимф-бегемотиц, но Александр Григорьевич не видит нелепости ситуации и громким шепотом способен вещать в коридорах школы такой текст:
— Боже, как я устал! Бабы меня просто измучили, на части рвут. Не могу бросить Леночку, она умрет от любви ко мне, но и не способен разорвать отношения с Катенькой, иначе та выбросится из окна, поняв, что лишилась меня. Полный тупик!
Эх, девоньки, примите мой совет: если вам на жизненном пути попался индюшонок, плюньте ему на круглую лысину, тщательно прикрытую сальными волосами. Ей-богу, лучше жить одной, чем с таким Александром Григорьевичем. Но увы, многие наши бывшие советские, а ныне эмансипированные российские бабы очень боятся остаться в одиночестве, поэтому живут по принципу: «Пусть идиот, да свой». Вот и плодятся у нас индюшата — сами их лелеем, вместо того чтобы взять за шкирку, тряхнуть как следует, поднести к зеркалу и сказать:
«Малыш, глянь на себя и успокойся! Ты, недомерок с непомерными амбициями, или тихо живешь со мной, или вали прочь. Я, красивая девушка, таких, как ты, в базарный день на пятачок пучок куплю».
— Ваша Лиза, — фыркал тем временем Александр Григорьевич, — написала ужасное объявление. Вот, читайте.
— И что страшного? — удивилась я, глянув в листок. — Просто сообщение о рождественском вечере.
— Вот! Именно о рождественском!
— И что?
— Не понимаете?
— Нет, — честно призналась я.
— Боже, — закатил глаза директор, — теперь ясно, откуда ветер дует — из семьи! Значит, озвучиваю текст, состряпанный Елизаветой: «Дорогие друзья, в нашей школе состоится рождественский вечер. Приходите, будет очень весело. Мы нарядим елку, включим гирлянды и устроим небольшой концерт, который завершится совместным распеванием песни про Рождество. Затем будет ужин и дискотека. Желающие закусить и получить подарок должны сдать по двести рублей Елизавете Романовой. Тот, кто не хочет есть и иметь сувенир, может прийти на вечеринку так. Только в столовую, на фуршет, станут пускать лишь по специальному талону и подарок дадут по нему. Проносить с собой еду и напитки нельзя. Форма одежды любая приличная. Приветствуются карнавальные костюмы. Меню: бутерброды с колбасой и сыром, торт, конфеты, вода «кола». Счастливого Рождества!»
— И что? — удивилась я. — Вполне пристойно!
Александр Григорьевич нахмурился:
— Это оскорбление.
— Для кого? — изумилась я.
— Рождение Христа отмечают не все, — напомнил директор. — Не успеет бумага повисеть час на доске объявлений, как ко мне могут явиться, допустим, родители Гриши Гольдринга и поинтересоваться: «Если будет вечеринка по поводу Рождества, то когда состоится празднование Хануки?»
Я чихнула, а школьное начальство тем временем продолжало:
— Еще придет мама, скажем, Раисы Мухаметшиной и напомнит про Рамадан, период, когда мусульманам нельзя пить, есть и веселиться в течение светлого времени суток. В этом году он приходится на декабрь.
— Ну, — протянула я, — с ситуацией легко справиться: уберите из объявления слово «рождественский», оставьте просто «вечер», «праздник», тогда чувства верующих иных конфессий не будут оскорблены. Обычная тусовка — это политкорректно.
— А мусульмане? — напомнил директор. — Им есть нельзя!
Я слегка растерялась, но потом живо нашла выход из положения:
— Может, начать фуршет после захода солнца? Или разложить еду для правоверных мусульман в специальные коробочки и вручить детям перед уходом?
— Колбасу! — воздел руки к небу Александр Григорьевич.
— А что в ней плохого? — снова не поняла я негодования директора. — Главное, чтобы оказалась свежей.
— В данном продукте содержится свинина, а ее запрещено употреблять и иудеям, и мусульманам, — взвыл директор. — Обязательно придут делегации от родителей.
