— Ищите! Вы должны уложиться в неделю. Через неделю я улетаю в Америку. Больше я вам ничего не скажу. Инна, привезите мне сюда из отеля чемоданы с косметикой и одеждой. И всем, всем, всем журналистам немедленно объявите, что Юлиана Ульянова бесследно пропала с больничной койки!
— С косметикой и одеждой? — хмыкнула Элка.
— Делайте, что я говорю! Уходите. У меня болит голова.
Наверное, у нее и правда голова разболелась, потому что она стала бледной — бледнее белой диванной кожи, на которой лежала.
— Пошли, — я потянул Беду за руку, и мы вышли из этой глупой, помпезной комнаты с мозаичным потолком.
* * *
— О-лег Чу-ви-лин, Ан-дрей Се-ле-пухин, — по слогам прочитала Беда то, что было выведено на чеке красной губной помадой. — Нужно срочно найти и предупредить их! Или нет, нужно просто за ними следить, чтобы поймать ублюдка на месте преступления! Или нет…
Мы сидели на кухне, если только можно назвать кухней помещение в сорок квадратных метров, и пили чай, если только можно назвать чаем пойло из алюминиевой банки. Нас разделяла высокая барная стойка, мы восседали на высоченных барных стульях и по очереди отхлебывали из банки холодный напиток со вкусом химического лимона.
Мне было так хорошо сидеть с Элкой на кухне, пусть даже такой идиотской, и пить чай, пусть даже с бензольными кольцами, что решительно не хотелось думать о судьбах этих парней — Чувилина и Селепухина.
— Элка, — я взял Беду за руку и сжал ее пальцы так, что тонкие косточки хрустнули в моем кулаке. — Как ты думаешь, мы будем когда-нибудь жить по-человечески? Без всех этих передряг, приключений, погонь, перестрелок, похорон и других…
— Извини, мне нужно позвонить Гавичеру, — перебила она меня, схватила мобильник, слезла с высокого стула и стала расхаживать по кухне туда-сюда, словно страус по клетке. Даже этого большого пространства ей было мало, она то и дело натыкалась на стенку, разворачивалась и шагала в обратном направлении. — Анна, это вы?! — закричала она. — Анна, слушайте меня…
Пока она излагала неведомой Анне, что немедленно нужно найти Чувилина и Селепухина, я допил дрянной консервированный чай и подумал о том, что лирики снова не получилось.
Ну не получалось с Бедой никаких сентиментальных бесед! А ведь я только что сам слышал, как она там, наверху, бормотала что-то о своем «любимом человеке».
— Да что вы говорите?! — воскликнула вдруг Беда и хлопнула себя по бедру, как мамаша, ребенок которой плюхнулся в лужу. — Что вы говорите? Ну, действуйте! Я вам перезвоню.
— Элка, если ты меня сейчас же не поцелуешь, я уйду в монастырь. Одежда у меня уже есть.
— Секретарша Гавичера только что встречалась с парнем, который в юности знал и Матвеева и Петушкова.
— Элка!
— В детстве они ходили в один спортивный клуб.
— Элка!
— А потом вместе начинали свой бизнес — организовали первый в городе видеосалон. Помнишь, когда зарубежные фильмы были в большом дефиците, и ушлые ребята арендовали какую-нибудь комнатенку, скидывались на видик, кассеты и…
Я настиг Беду посреди кухни, спеленал рясой, прижал к себе и попытался губами поймать ее болтливый рот. Конечно, мне это не удалось.
— Анна сказала, что одно время Матвеев и Петушков были неразлучны. Но, потом, вроде бы влюбились в одну девушку. Вот непонятно только в эту дуру Ульянову, или в Лялькину…
— Ладно, — я отодвинул от себя Элку. — Не хочешь, как хочешь. Я, пожалуй, останусь здесь, в этом доме. Не хочу возвращаться в нору. Полгорода уже знает, что Сазон зачем-то ездит на Дикий пляж.
— Здесь?!! — округлила глаза Беда. — С… с… этой…
— Я сказал не «с», а «в»! Дом огромный, мне вовсе необязательно селиться на одном диване с Сериковой.
Идея очень не понравилась Элке. Но сказать об этом она не могла. Сказать это — означало признать женские прелести Юлианы Ульяновой, или как ее там…
— Ладно, — кивнула Беда. — Так действительно будет лучше. Тут вода, кондиционеры, ванная и туалеты. Продукты я привезу. Оставайся.
— Мою пещеру оккупировала обезьяна, — попытался я оправдать спонтанность своего решения.
— Янка нашлась? — обрадовалась Беда.
— А она терялась?
— Ее Ленька продал кому-то.
— Увы, значит, она сбежала. Теперь сидит в моей норе, на моем одеяле и жрет мои яблоки. Не могу ее видеть! Уж лучше я тут, с Веркой Сериковой…
— Ты же сказал что не «с»! Ну нет, одного я тебя здесь не оставлю! — завопила Беда и ткнула меня в бок кулаком. Я охнул и согнулся от боли. Элка заквохтала надо мной, заохала:
— Черт, я забыла, что у тебя сломаны ребра! И голова… Блин, у всех голова! Я чувствую просто свою ущербность с нестряхнутыми мозгами! Ну прости меня, что ли, ну извини, ну…
— Элка, это правда наш дом? — Я с трудом разогнулся.
— Правда.
— Пойдем, выберем себе комнату.
— Пойдем! — Она потянула меня за руку, невесть откуда у нее появился фонарик, и мы побрели по огромному дому, заглядывая в комнаты, похожие на концертные залы. Ничего подходящего на первом этаже нам не попалось, мы пошли на второй. На правах знающей дом, Беда шла чуть впереди и тянула меня за рясу, как собачку на поводке.
— Дом с привидениями, — сказала Беда, когда мы поднялись.
— Ага, и главное привидение — это я! — Я развел руки и помахал ими как крыльями. Элка захохотала и легонько ударила меня по рукам.
— Смотри, вполне подходящая комнатенка! — сказала она, открывая первую дверь. — Гораздо меньше футбольного поля и с видом на море. Здесь вполне можно жить! Тут и пара диванчиков уже есть, и стол, и шторы, и шкаф! Как тебе?
— Пожалуй, лучшей пещеры мы не найдем, — согласился я и повалился на первый попавшийся мне на пути диван. Элка нашла выключатель и включила свет.
Комнатенка и впрямь оказалась вполне ничего — светлые стены, бежевая мягкая мебель, причем не из помпезной холодной кожи, а из уютного теплого велюра.
— Элка, я угнал твой «Харлей», — признался я, глядя, как она по-хозяйски обходит комнату.
— Я догадалась. Блин, неужели ты будешь тащить меня отсюда в августе в свой гадкий Сибирск?!
— Он такой же мой, как и твой, — напомнил я ей. — Почему твой мотоцикл торчал на стоянке?
— Как вчера поставила, так и торчал! Сегодня меня возил Сазон, ты разве забыл?!
— Почему ты мне врала по телефону про яйца?
— Мы что, обновляем эту комнату семейным скандалом?! Не могла же я тебе заявить, что похищаю Юлиану Ульянову!
— Откуда у тебя лимузин?
— Я арендую его для этой… Сериковой. В другую машину она не сядет. Просто обычно я заказывала «крокодила» с шофером, а сегодня отказалась от его услуг. Черт, я же должна вернуть машину на фирму! — Она сделала попытку выбежать из комнаты, но я схватил ее за руку.
— Сиди! Позвонишь и скажешь, что вернешь «крокодила» завтра. Я пойду, загоню «Харлей» на территорию дома. Он спрятан в кустах за рекламным щитом.
— Я сама!
Спорить с ней было бессмысленно. «Кухня, дети, постель» — формула не для Элки.
Она ушла, а я с наслаждением снял с себя рясу и растянулся на мягком диване. К своему стыду, я мгновенно уснул. Сквозь сон я слышал, как пришла Элка, как заворчала, что я занял все место и ей некуда лечь, что я грязный, вонючий, больной, ни на что не годный в сексуальном плане Бизон…
* * *
На следующий день я обнаружил, что эйфория от чудесного спасения и иллюзии свободы улетучилась без следа. Я вдруг понял, что из сложившейся ситуации выход только один — пойти в ментовку и рассказать, что на самом деле произошло. Я понял, что так будет лучше и для парней по фамилиям Чувилин и Селепухин, потому что только слаженная работа профессионалов их сможет спасти, а не наша с Бедой самодеятельность. Более того, только им под силу допросить Верку Серикову так, что она не посмеет утаить правду. Они там умеют давить. И находить болевые точки. А болевые точки есть даже у звезд, даже у таких сомнительных, как Юлиана Ульянова.
В конце концов, я должен признаться, что вместо меня погиб другой человек. Наверняка, он числится пропавшим без вести.
Утром, когда я проснулся, Беды уже не было. Ряса тоже исчезла, вместо нее на стуле висели рубашка и джинсы. На столе я обнаружил типичный набор продуктов для больных — фрукты и соки. Когда среди всей этой дребедени я обнаружил огромную копченую курицу в фольге, еще горячую, радости моей не было предела. Я не принадлежу к людям, которые считают, что мясо вредно. Я считаю, что оно очень даже полезно. Всякая мура типа персиков, яблок, помидор и петрушки у меня даже слюноотделения не вызывает. За пять минут я расправился с курицей, но даже сытый мозг выдавал мне только одно решение — пойти к майору Барсуку и рассказать ему, что случилось.
Почему-то сдаться мне хотелась именно Барсуку, наверное, между нами уже возникли пресловутые отношения мучителя и его жертвы. Мне хотелось придти и заглянуть в его честные партийные глаза. Ведь теперь, после случая с Юлианой точно известно, что…
