Никита сплюнул трижды через левое плечо и шагнул за порог.
В пустом помещении сбоку от стола восседал худощавый тип с холодными и далекими, как звезды, глазами. Второй, похожий на крупного носорога после пластической операции, топтался рядом с белобрысым юнцом, деловито менявшим кассету в камере.
«Камер-юнкер, — усмехнулся про себя Никита, — за двадцать гринов парится».
При виде Никиты на хищной физиономии сидевшего мелькнуло нечто вроде удовлетворения.
— Как звать? — поинтересовался он сурово, сверяя личность Никиты с фотоснимком, лежавшим под рукой.
— Брусникин, — с готовностью принял Никита предлагаемые обстоятельства, хотя в точности знал, что интересанту доподлинно известны его имя, фамилия, год рождения и, вполне вероятно, зодиакальный знак, под каковым Брусникин покинул материнское чрево. — Постоянное место службы — театр «Квадрат». Снимался в рекламных роликах стирального порошка «Зося» и пива «Красный запад». Оно же — гарантия привыкания и зависимости.
— И голос похож! — восторженно прогудел ассистент нанимателя. — Сука буду, Капкан! Я ж говорил: не опаскудела земля наша талантами!
Мужчина с редкой фамилией Капкан, пропустив мимо ушей последнюю реплику, коротко указал молодому оператору:
— Возьми крупным планом.
Ассоциативное мышление у Брусникина включалось машинально. Макушка припавшего к видоискателю «камер-юнкера» напомнила ему пушкинские чтения, с месяц назад организованные модным казино «Золотая пыль». Видимо, таким образом администрация казино хотела отдать должное азартному характеру великого поэта. Со сцены, оборудованной под стриптиз, Никита бойко поведал скучающей публике про «упоение в бою и бездны мрачной на краю». «Это было достойно», — с уважением отметил администратор казино, вручая Брусникину за кулисами обещанный гонорар в конверте из рисовой бумаги.
— Хорошо, — вернул Никиту в настоящее голос Капкана. — Средний план возьми. И общак на всякий случай.
— Общак, — с горечью отозвался его коллега. — Общак и я бы взял.
— Засохните, господин режиссер! — Бросив свирепый взгляд на приземистого громилу, Капкан обратился к оператору: — Кассету на стол. Свободен.
Оставив кассету с кинопробами, белобрысый парень удалился.
— Итак, Никита… — Капкан глянул на оборотную сторону фотокарточки — вероятно, чтобы уточнить отчество.
— Просто Никита, — поспешил опередить его Брусникин.
— В каких снимались картинах? — Лицо Капкана оставалось непроницаемым.
— «Хахаль», «Хахаль-два»… — взялся перечислять Брусникин.
— Точняк! — перебил его не чуждый киноискусству громила. — Я его там помню! В семейных трусах за телкой гонялся! Клевая телка такая, типа как мы в прошлый субботник…
— Опыт работы за границей имеете? — опять сократил Капкан своего помощника.
— В Абхазии. Фильм «Особенности национальной пехоты». Я там сержанта играл, — охотно поделился с продюсером Никита. — Владею огнестрельным оружием.
— Ствол, что ли, со съемок упер? — оживился громила.
— В общем смысле владею, — пояснил Брусникин. — Стрелял из автомата по условному врагу. Ножи метал. Там вообще условия оказались приближенные.
— Ну, конкретный пацан! — Громила-режиссер, по всему было видно, свой выбор в пользу Брусникина уже сделал.
— Хариус, — худощавый медленно повернулся к своему напарнику, и хищный его профиль затвердел, как посмертная гипсовая маска.
Наблюдательный Никита мигом заметил, как дрогнул колосс, которому, казалось, страх был неведом — с его-то внешностью.
— Отпусти кодлу, Хариус, — тихо сказал Капкан. — Артистов отпусти. Сам тоже сходи куда-нибудь.
Дождавшись, когда помощник выйдет в коридор, он вновь обратил внимание на Никиту.
— Оружием — это хорошо. — Капкан пристально посмотрел Никите в глаза. — А языками?
— Немецким, — поспешил угодить ему Брусникин. — Читаю и пишу со словарем.
Через полчаса ошеломленный Брусникин покидал студию с копией подписанного договора в кармане и тремя тысячами долларов американского происхождения в бумажнике.
В отдаленном прошлом житель города Керчь, ныне же — гражданин континентального африканского государства Либерия, Антон Дрозденко был владельцем пяти нефтеналивных танкеров. Используемые в основном для контрабандных перевозок иракского мазута, они, в обход экономических санкций, бороздили воды Красного моря и далее, через Суэцкий канал, уходили к местам отгрузки.
Антон, плохо изучавший в школе географию, до сих пор сохранил убежденность в том, что подлинное название канала — «Советский», что прорыли его когда-то наши, оказывая помощь Египту, и уж потом темные арабы переиначили название на свой лад.
Зато Дрозденко был силен в математике. А отец его имел силу в Министерстве гражданского флота. Когда началась приватизация плавсредств, отец помог Антону приобрести по остаточной стоимости «списанные» нефтеналивные суда. Московские компаньоны Дрозденко, накопившие значительные средства, занимаясь вульгарным рэкетом, вошли в совместное с Антоном предприятие. Предприятие процветало и приносило баснословную прибыль его участникам в силу того, что Антон, как распорядительный директор, весьма толково распоряжался эксплуатацией небольшой, но востребованной флотилии.
Так продолжалось, пока один из танкеров со всем дорогостоящим грузом не был задержан близ берегов опальной страны эсминцем союзников. В перспективе Дрозденко с его компаньонами светили конфискация не только топлива, но и собственно судна, плюс штраф международного «ареопага», о размерах которого можно было только гадать.
Партнеры Дрозденко с российской стороны в такой ситуации сочли крайним почему-то именно Антона и срочно вызвали его в Москву на «совет директоров». Директора в «совете» были такие, что откладывать с ними встречу не представлялось возможным ни в каком смысле.
Дрозденко вылетел чартерным рейсом, рассчитывая за двое суток уладить все проблемы с их совместным предприятием «Ферст Ойл Компани», а затем сразу вернуться в Монровию. Посему в его кармане лежал билет с фиксированной датой.
В аэропорту Антона дожидался один из сотрудников Глеба Малютина, основного партнера Дрозденко и здравствующего председателя «совета директоров». Чаще всего именно этот сотрудник по прозвищу Байкер встречал Антона, когда тому доводилось бывать в Москве по делам предприятия. Обычно жизнерадостный и общительный, Байкер довольно сдержанно поздоровался с Антоном и без особого энтузиазма одобрил его африканский загар. Дрозденко счел данное обстоятельство скверным знаком. Даже более чем скверным.
Какое-то время они ехали в машине Байкера молча. Однако вскоре натура сотрудника, получившего свое прозвище отнюдь не за пристрастие к мотоциклам, взяла свое, и на свет явилась очередная байка:
— Служил у нас в роте связистов ефрейтор второго класса по фамилии Курияма. Такая фамилия от предков ему досталась — в честь потухшего вулкана на острове Хонсю. Вот, возвращается раз ефрейтор слегка пьяный из увольнительной. Типа не в форме. Только сапоги да пилотка на нем. Дежурный прапорщик на КПП его спрашивает: «Где ваш мундир, боец Курияма»? А тот отвечает: «Все потеряно, кроме части».
Историю, поведанную Байкером, Антон истолковал по-своему.
— Вашу часть я на счет во Франкфурте перевел, — отозвался он мрачно.
— Перевел, — фыркнул Байкер, выехав на нейтральную полосу, чтобы обогнать рейсовый автобус. — Хреново перевел. Знаешь, как с латинского наречия переводится «терциус гауденс»? «Извлекающий пользу из борьбы двух сторон». Это про тебя, Дрозденко.
Какие именно противоборствующие стороны имелись в виду, Антон решил не уточнять. Ситуация и без того представлялась ему запутанной.
Вскоре машина въехала на Лесную улицу и притормозила у здания с выщербленным фасадом. Никакие леса, включая строительные, его не окружали. Впрочем, подобное несоответствие между названием улицы и урбанистическим ландшафтом для России настоящего времени давно стало заурядным явлением. «Улица — не собака, — высаживаясь, рассудил Антон. — Ее хоть каждый год по-новому называй. А вот чемоданчик в гостинице можно было бы оставить. Да и зарегистрироваться не мешало бы. Хотя чего я, собственно, боюсь? Здоровье мое партнерам без надобности. Их танкеры волнуют. Придется искать консенсус, пропади он пропадом».
— До дверей провожать не стану, — Байкер остался в машине. — Долгие проводы — лишние слезы.
Одолев робость, Антон одолел и первую ступеньку, ведущую к оборудованному двумя телекамерами входу в «чистилище», как любовно именовал свое логово Глеб Анатольевич Малютин.
«Здесь мы чистим, умываем и обуваем лохов, жаждущих расстаться со своим богатым прошлым, — разъяснил Антону в их первую встречу Глеб Анатольевич. — Но тебя это не касается. Ты нам в масть, пацан. Общую картину не портишь».
