– Апчхи!
– Немедленно говорите, кто вы? – заорала я. – И где прячетесь?
– Простите, – прошелестело из-под моего сиденья, – тетенька, не ругайтесь, пожалуйста, и не кричите, а то он меня пристрелит.
В изумлении я уставилась на педали; полное ощущение, что сейчас со мной разговаривает одна из них.
– Кто кого убьет? – сорвалось с языка.
– Гляньте в окошечко, – торопливым шепотом продолжало то ли сцепление, то ли тормоза, – видите дядьку? Ну противный такой.
Я повернула голову и наткнулась взглядом на вызывающе шикарный, вымытый и отполированный до блеска джип. Возле сверкающей, скорей всего, очень дорогой иномарки маячил мужик в бежевом, небрежно измятом льняном пиджаке и таких же брюках. Красный от гнева, он разговаривал по мобильному. Чуть поодаль от барина маялась охрана, втиснутая, несмотря на удушливую июльскую жару, в черные костюмы и белые рубашки со старомодно узкими галстуками.
– Это Абдулла, – шептала педаль, – мне просто некуда было деваться, тетенька, простите! Дернула дверь, а она открыта, я ничего не брала, я не воровка, пожалуйста, поедемте побыстрей отсюда, иначе всем худо будет, он еще догадается, куда я шмыгнула, и тю-тю!
Тряхнув головой, я перегнулась через сиденье и увидела сзади на полу маленькую, растрепанную, хрупкую девочку.
Большие карие глаза дитяти испуганно моргали.
– Тетенька, – чуть не плача вымолвила она, – ну, пожалуйста, уезжайте.
Абсолютно не понимая, что к чему, я повиновалась; было в голосе ребенка нечто, заставляющее подчиниться.
Проехав пару кварталов, я припарковалась возле супермаркета и велела:
– Непременно объясни: кто ты, зачем залезла в мою машину и что сделала тому мужику?
Девочка снова чихнула, вытерла нос не слишком чистым кулаком и грустно ответила:
– Меня зовут Ольгунчик.
– Как? – переспросила я.
– Оля, Ольчик, Ольгунчик, – продолжила незнакомка, – как хотите. Вообще-то Ольга Сергеевна Петрова, но мама называла меня Ольгунчиком, папа Ольчиком, а бабуля заинькой.
Ребенок зашмыгал носом, потом сказал:
– Можно мне из вашей бутылки воды хлебнуть? Вам не жалко будет?
– Конечно, нет, – улыбнулась я, – только стаканчика нет.
– Из горлышка попью.
– Думаю, не стоит.
– Почему? – заворчала Оленька.
– Я сама к нему прикладывалась, это негигиенично.
Ольга тихо засмеялась.
– Я, тетенька, полгода по помойкам ела, ко мне ни одна зараза не липнет, простите, конечно, очень пить охота.
Я повнимательней оглядела неожиданную спутницу. Девочка беспризорница? Но для уличного ребенка она слишком чистенькая, волосы вымыты, расчесаны и аккуратно стянуты в два хвостика, платьице выглажено, даже накрахмалено, на ножках белые носочки и сандалии. Взгляд Оли, наивно-бесхитростный, не похож на взор оборвыша, цветы улиц смотрят на взрослых по-иному, в их глазах явственно мелькают цинизм пополам с отчаянием, да и речь выдает в малышке девочку из хорошей семьи.
– С какой стати тебе лазить по мусорным бачкам? – не выдержала я.
Ольчик вздохнула:
– Тетенька, пожалуйста, спрячьте меня.
– От кого?
– От Абдуллы.
– Это твой папа? – ляпнула я, но сразу спохватилась: девочка же только что представилась: Ольга Сергеевна Петрова!
– Нет, он меня купил!
Я удивилась.
– Что сделал?
Олечка молитвенно сложила ручонки:
– Тетенька, у вас дети есть?
– Ну… в принципе да, девочка Кристина и мальчик Никита. А почему ты спрашиваешь?
– Пожалуйста, пожалуйста, выслушайте меня, только не подумайте, что я попрошайка, мне деньги не нужны, вы меня просто увезите подальше отсюда или, допустим, за город. Я вам отплачу, оставьте адрес, приеду, квартиру помою, окна, не смотрите, что малышка, я все могу: и копать, и козу доить. У нас дома козочка была.
Я украдкой глянула на часы. Нахожусь буквально в двух минутах езды от нового здания «Марко», до пятнадцати еще целый час.
– Живо рассказывай, что случилось, и я доставлю тебя к родителям.
Большая прозрачная слеза поползла по детской пухлой щечке.
– Их нет.
– Где же твои мама с папой?
– Умерли.
– Прости, пожалуйста, – испугалась я, – не знаю подробности твоей жизни, оттого и ляпнула глупость. Кстати, меня зовут Виола, но друзья называют просто Вилкой. Так что с тобой произошло?
Продолжая судорожно сжимать маленькие кулачки, Олечка завела рассказ.
Давным-давно, в начале 80-х годов двадцатого века, молодой выпускник Сельскохозяйственной академии Сергей Петров получил направление на работу в Среднюю Азию. Может, кто бы и начал сопротивляться, но Сережа безропотно поехал в незнакомое местечко Киртау[1] и обрел там свое счастье, встретил дочь директора школы Леночку и женился на ней. У пары быстро появились дети – два мальчика-погодка. Сергей работал; жена тоже не сидела сложа руки, преподавала в детском саду музыку. Жили в собственном доме с большим садом, под раскидистой яблоней стоял длинный стол, теплыми вечерами часто заглядывали на огонек соседи, никто из них никогда не вспоминал о своей национальности, жили, простите за банальность, одной большой семьей, вместе справляли свадьбы и сообща рыдали на поминках.
Но потом положение изменилось, республика, в которой счастливо обитали Петровы, стала отдельным государством, русский язык превратился в иностранный, а граждане России в оккупантов. Прежние соседи трансформировались во врагов.
Сергей решил не унывать, он за копейки продал дом с садом и вывез семью, так сказать, на историческую родину, в деревню Глазьево. Олечка не помнила момент переезда, ей тогда было всего два года. Зато очень хорошо детская память запечатлела одну картину.
Растрепанная, босая мама выволакивает голую, замотанную в одеяло дочь на улицу, ставит на снег и кричит:
– Олечка, беги скорей к соседям! – а сама кидается в горящую избу, где остались муж и двое сыновей.
Но войти внутрь дома мама не успела: внезапно обрушилась крыша, сложились, упали стены, вверх взметнулся сноп искр.
Оля и мама остались в буквальном смысле этого слова голыми – девочка в одеяле, а мама Лена в ночнушке. В пожаре погибли Сергей, оба мальчика. Естественно, сгорели и все вещи, документы, деньги.
На первое время погорельцев приютила баба Дуня, потом Лене дали комнату в бараке. Кое-как женщина устроилась и начала пить. За полгода интеллигентная преподавательница превратилась в опустившуюся алкоголичку. Сначала ее жалели, местные бабы подкармливали Олю, вздыхая:
– Вот беда, так всякий разум потеряет.
Но потом жалость сменило раздражение, а следом пришло негодование. В бараке, состоящем из длинного коридора и несметного количества комнат, имелся лишь один душ, естественно, за право пользоваться им шла жестокая битва, на двери ванной комнаты висело расписание с указанием не только часов, но и минут: «Петрова – 10.05–10.12». А Леночка, опустившись ниже плинтуса, стала приводить к себе мужиков, те потом лезли в ванную… Начинались крик и драки. Перепуганная Оля убегала во двор и часами простаивала на морозе, боясь вернуться домой: пьяная мама, распаленная скандалом, обладала тяжелой рукой.
Закончилось все просто. Лена схватила сумку, дочь и, сообщив соседям: «Чтоб вы все сдохли, поеду в Москву на заработки», села в электричку.
До столицы оказалось совсем недалеко, и на привокзальной площади Лена мгновенно нашла себе службу, она прибилась к группе строителей, возводивших коттеджи, и стала мотаться с бригадой по объектам. Парни выкладывали стены, Леночка кашеварила и служила общей любовницей, Оля находилась при матери. Ее тоже приставили к делу. Девочка мыла полы и окна. Естественно, ни в какую школу она не ходила, но хозяева возводимых домов, как на подбор, оказались замечательными людьми. Они жалели малышку, давали ей вещи и игрушки. Одна тетенька научила девочку читать и писать, другая надавала книжек, третья разрешила жить рядом, и, пока строился особняк, Олечка обитала в соседнем старом доме, набитом под завязку разной литературой, целый год девочка лазила по полкам, с восторгом читая все, что попадалось под руку. В результате к двенадцати годам Оля превратилась в весьма образованную барышню, напичканную сведениями о литературе и истории, вот считать она практически не умела, таблицу умножения не знала, но, с другой стороны, к чему лишние навыки, человечество давно придумало калькулятор.
Для девочки, проводившей время на строительной площадке, не было никаких жизненных тайн. То, чем занимается мама, помимо готовки, Ольга поняла давно. Усекла она и еще одну истину: Леночка проститутка не от голода или нищеты. Стоя около плиты, от истощения умереть трудно; нет, мама просто любит мужчин, и ей все равно, где, когда и с кем. Олечка ее не осуждала, скандалов не закатывала и не пыталась перевоспитать неразумную мамулю. У ребенка образовался совершенно буддистский взгляд на мир: не можешь справиться с обстоятельствами, оставь все как есть. Кому-то достался папа-профессор и мать-актриса, а ей, Оле, вечно пьяная шалава Лена. И что здесь поделать? Так фишка легла, справедливости и равенства на земле нет.
