Этого не заметил ни один из компаньонов. Фингал был слишком озабочен таинственным «Черным приливом», а Бодеана Геззера переполняли теории. Обоих потрясло зрелище обысканной квартиры, и болтовня о неграх и коммунистах вроде бы успокаивала нервы. Ровное течение беседы к тому же сохраняло иллюзию спокойного отступления, в то время как на самом деле у Бода не было никаких планов – только улепетывать со всех ног. За ними гнались, их преследовало неведомое зло. Инстинкт подсказывал Боду – спрятаться куда-нибудь подальше и понедоступнее и добраться туда как можно быстрее. Наивные задыхающиеся расспросы Фингала, которые в других обстоятельствах вызвали бы лишь грубейший сарказм, сейчас действовали как тонизирующее средство, подтверждая бесспорное лидерство Бода. И хотя он ни малейшего понятия не имел, что собой представляет «Черный прилив», авторитет его придавал вес самым диким предположениям. Это занимало мысли Бода и поднимало настроение, а Фингал цеплялся за каждое слово. Безучастность Пухла большого значения не имела – Бод привык, что напарника вечно клонит в сон.
Поэтому его совершенно выбил из колеи тычок оружейного ствола в основание шеи. Фингал (почувствовавший, как рука Пухла проскользнула за спинкой сиденья, и подумавший, что тот просто потягивается) дернулся от резкого щелчка рядом с левым ухом – Пухл взвел курок. Фингал обернулся лишь настолько, чтобы увидеть кольт-«питон», направленный на полковника.
– Тормози, – велел Пухл.
– Зачем? – спросил Бод.
– Ради твоего же блага.
Как только напарник остановил грузовик, Пухл отпустил курок пистолета.
– Сынок, – сказал он Фингалу, – у меня для тебя еще задание. Если хочешь остаться в братстве, конечно.
Фингал вздрогнул, как отшлепанный щенок: он-to думал, что его место среди Истых Чистых Арийцев вполне надежно.
– Ничего страшного, – продолжал Пухл. – Ты справишься.
Вышел из пикапа и стволом указал Фингалу сделать то же самое.
Полупьяное состояние и измотанность не сказались на низком пороге раздражительности Бода. Субординация, очевидно, ничего для Пухла не значила – болван действовал под влиянием ярости и безрассудных эмоций. Если так и будет продолжаться, все они окажутся в строгой изоляции в Рейфорде [31] – не лучшее место встречи для начала похода за господство белых.
Когда Пухл вернулся в грузовик, Бод сказал:
– Пора завязывать с этим дерьмом. Где мальчик?
– Отослал его назад на дорогу.
– Чего ради?
– Да так, дельце одно закончить. Поехали. – Пухл положил револьвер на переднее сиденье, на место Фингала.
– Блядь! – Бод слышал, как клацают по асфальту шипы ботинок для гольфа.
– Рули давай, – отозвался Пухл.
– Куда конкретно?
– Да куда до этого направлялся – тоже сойдет. Лишь бы не слишком далеко от Групер-Крик. – Пухл отправил в окно бурый плевок. – Гони вперед, и поживее.
– Ну ладно. А с чего вдруг Групер-Крик?
– Потому что мне название нравится.
– А-а-а. – Потому что ты дипломированный дебил, подумал Бод.
К рассвету они были на яхтенной пристани в Ки-Ларго, выбирали, какую лодку украсть.
О смерти Тома Кроума было объявлено гигантским заголовком в «Реджистере», но новость не потрясла американскую журналистику до основания. «Нью-Йорк Таймс» не сообщила ничего, тогда как в «Ассошиэйтед Пресс» мелодраматическую передовицу «Реджистера» ужали до умеренных одиннадцати дюймов. В отделе подготовки к печати «АП» осмотрительно заметили, что, хотя судмедэксперт и был уверен в предварительных результатах своего исследования, тело, найденное в сгоревшем томе Тома Кроума, еще не идентифицировали окончательно. Ответственный редактор «Реджистера», казалось, уверовал в худшее – по его словам, Кроум был «вполне возможно» убит в ходе одного щепетильного газетного задания. При попытке выяснить детали ответственный редактор сообщил, что не имеет права обсуждать расследование.
Многие газеты по всем Соединенным Штатам взяли статью «Ассошиэйтед Пресс» и урезали ее до четырех-пяти абзацев. Чуть более длинная версия появилась в «Миссулиан», ежедневной газете, служившей Миссуле и другим общинам Биттеррута и монтанских окрестностей. По случайности именно там Мэри Андреа Финли Кроум присоединилась к любительской театральной постановке «Стеклянного зверинца». Хотя она и не была большой поклонницей Теннесси Уильямса (и вообще предпочитала драме мюзиклы), ей нужна была работа. Перспектива игры в безвестности маленького городка угнетала Мэри Андреа, но настроение ее улучшилось, стоило ей подружиться с другой актрисой, специализирующейся на танцах в университете штата. Ее звали Лори или, может, Лоретта – Мэри Андреа напомнила себе уточнить в платежной ведомости. На второе утро, проведенное Мэри Андреа в городе, Лори или Лоретта показала ей уютную кофейню, где собирались студенты и местные актеры, недалеко от новой городской карусели. В кофейне имелись старинные диванчики, на один из которых Мэри Андреа и ее новая приятельница довольно уселись со своими капуччино и круассанами. Между собой они расстелили газету.
У Мэри Андреа была привычка начинать каждое утро с просмотра событий шоу-бизнеса и жизни знаменитостей, часть которых содержалась в «Миссулиан». Тому Крузу заплатили 22 миллиона долларов за главную роль в фильме про кардиохирурга-нарколептика, которому предстояло сделать шестичасовую операцию по трансплантации своей девушке. (Мэри Андреа было интересно, кому из анорексичных голливудских минетчиц досталась эта роль.) Также там сообщалось, что после трех лет на экране закрывалась одна из самых ненавистных Мэри Андреа телепрограмм, «Сага Саг-Харбор». (Мэри Андреа боялась, что Америка все же не в последний раз видит Сиобэн Дэвис, несносную ирландскую ведьму, которая обошла ее в конкурсе на роль Дэриен, хищной текстильной наследницы.) И наконец, пристрастившегося к наркотикам актера, с которым Мэри Андреа однажды играла на «Шекспире в парке» [32], арестовали в Нью-Йорке, после того как он разделся в вестибюле Трамп-Тауэр и, во время попытки к бегству, головой ударил толстяка-охранника в начале Пятой авеню (Мэри Андреа не доставило никакой радости тяжелое положение актера, ведь он исключительно с добротой отнесся к ней во время «Венецианского купца», когда заблудившийся хрущ влетел Мэри Андреа в правое ухо и на несколько неловких мгновений прервал знаменитую речь Порции о милосердии).
Просмотрев и глубокомысленно прокомментировав каждую заметку раздела «Люди», Мэри Андреа Финли Кро-ум обратилась к более серьезным страницам «Миссулиан». Заголовок, привлекший ее внимание, находился на третьей полосе первого раздела: репортера считают погибшим при таинственном пожаре. На Мэри Андреа произвело впечатление не столько положение погибшего журналиста, сколько фраза «таинственный пожар», поскольку Мэри Андреа обожала хорошую тайну. Упоминание имени ее собственного мужа во втором абзаце оказалось полным шоком. Газета выпала из пальцев Мэри Андреа, а сама она издала вибрирующий стон, принятый соседями, пившими кофе, за нью-эйджевую технику медитации.
– Джули, ты в порядке? – спросила Лори или Лоретта.
– Не совсем, – проскрежетала Мэри Андреа.
– Что такое?
Мэри Андреа прижала костяшки пальцев к глазам и почувствовала настоящие слезы.
– Вызвать тебе врача? – забеспокоилась ее новая подруга.
– Нет, – сказала Мэри Андреа. – Агента бюро путешествий.
Джоан и Родди купили номер «Реджистера» в «Хвать и пошел» и принесли его Синклеру в святилище. Он отказался читать.
– Упоминают твое имя, – заклинала Джоан, держа газету так, чтобы Синклер видел. – Как шефа Тома Кроума.
Роди добавил:
– Объясняют, что тебя нет в городе и ты не можешь прокомментировать случившееся.
– Нерре нахоо дюу-дии! – был ответ Синклера.
От вопля среди собравшихся вокруг узкой канавки туристов-христиан пронесся шепоток. Некоторые стояли на коленях, некоторые – под зонтиками, некоторые уселись на раскладные стулья и холодильники «Иглу». Сам Синклер распростерся у ног стеклопластиковой Мадонны.
Джоан так обеспокоило поведение брата, что она решила сообщить родителям. Она читала о религиозных фанатиках, приручавших змей, но одержимость черепахами казалась пределом отклонения. Родди сказал, что тоже никогда о таком не слышал.
– Но лично я, – добавил он, – чертовски рад, что это водяные черепахи, а не гремучие змеи. Иначе нам пришлось бы заказывать гроб.
Синклер обмотал себя на манер тоги выцветшей простыней, усеянной конфетти из свежего латука. Апостольские черепахи с удивительной быстротой сползли с нагретых солнцем камней и начали восхождение к мерцающему шведскому столу. Они живо пересекали Синклера с ног до головы, а он ворковал и безмятежно хлопал глазами на проплывающие облака. Щелкали фотоаппараты, жужжали видеокамеры.
