– Могла, конечно, отремонтировать и продать, – говорила я Гжегожу за ужином в константинском кафе, – но сомневаюсь. Мизюня не глупа, а только дурак станет избавляться от недвижимости, лучшего вложения капитала. Зачем торопиться, если можно попридержать, ведь нужды она не испытывала. Ведь не испытывала?
– У Ренуся наверняка было неплохое состояние. А адрес ты помнишь?
– Никогда и не знала, какое мне было дело до Мизюниного наследства? К тому же, говорю, не было тогда там никакой улицы, сплошные незаселенные пустыри, ехали мы, помню, какой-то проселочной дорогой. Наверняка сейчас там все изменилось до неузнаваемости.
– А мы можем проверить. К экстрасенсу я записался на пять, успели бы до этого съездить.
Мы принялись без особого энтузиазма обсуждать поездку в те места, где предполагалось местонахождение резиденции Мизюни и Ренуся, как вдруг, без всяких рациональных причин, словно упала туманная завеса с памяти, и мне отчетливо припомнились слова ксендза викария.
– Погоди, Гжесь, погоди! – вскричала я, хотя в данный момент Гжегож как раз молчал и ничего не говорил. – Как же я могла забыть? Ксендз викарий сказал: «Человек, который убил другого человека, теперь живет под его фамилией». К этому выводу ксендз пришел сам, не выдал мне тайны исповеди, я пока не понимаю, что эти слова означают, но наверняка что-то важное.
– А к этому выводу он пришел после исповеди несчастной Елены?
– Так мне показалось. Вывод не обязательно правильный, ведь она могла наговорить глупостей…
Подлив нам в стаканы вина, очень подходящего к великолепным бифштексам, Гжегож поставил бутылку.
– В любом случае над ним следует подумать, – веско произнес он. – Ведь не так уж и широк круг тех, кого мы подозреваем. Кто из них? Может быть, Сшпенгель? Новаковский живет по-прежнему под своей фамилией, Ренусь остается Ренусем…
– Если бы Ренуся заменил кто-то другой, первой это заметила бы наверняка его жена. Мизюня ведь должна неплохо знать собственного мужа?
– Потому я и предполагаю, что тут замешано постороннее лицо, не на одном Ренусе свет клином сошелся, наверняка в афере замешано много людей. Итак, кто-то кого-то убил, продолжает заниматься аферой, предположим, играет в ней не последнюю роль, Ренусь знает о преступлении и не в его интересах выводить на чистую воду преступника, напротив, всячески поддерживает мистификацию. Может, на ней весь их бизнес держится?
– Как знать…
– Знаешь, мне все больше хочется лично повидаться с Ренусем!
– Холера побрала бы все эти телефоны! – раздраженно вырвалось у меня. – Надо было забрать с собой телефонную книжку, вообще не расставаться с ней, но в последнее время я мало хожу, вот и оставила дома на столике. К тому же она довольно большая и неудобная. Но ничего, завтра тоже будет день.
Прикончив наконец наши бифштексы, мы вышли из кафе. Я уже садилась в машину Гжегожа, когда к кафе подъехала и остановилась роскошная иномарка. Из нее вышли три человека, женщина и двое мужчин, и, весело переговариваясь, направились к двери в кафе. Я имела возможность хорошо их разглядеть.
– Езус-Мария! – шепотом крикнула я Гжегожу. – Смотри, кто приехал! Нет, не смотри! Нет, смотри! Осторожно!
Гжегож уже успел сесть за руль и как-то сразу понял, чего я от него хочу, несмотря на противоречащие друг другу выкрики. Он осторожно высунулся в дверцу.
Мизюня в сопровождении двух мужчин уже поднялась на ресторанное крыльцо. Я бы узнала ее и под землей, и под водой, и в метель, и в песчаную бурю в пустыне.
Вот все трое вошли в холл, но сквозь стеклянную дверь их было хорошо видно. Вот они прошли мимо огромного зеркала. Мизюня не задержалась перед ним, бросила лишь мимолетный взгляд и, не останавливаясь, веселая и оживленная, прошла со своими спутниками дальше.
Так оно и есть, Мизюня относилась к тем женщинам, которым не было необходимости охорашиваться перед зеркалом, приводя себя в порядок. Она всегда была в порядке, всегда уверена в себе, всегда умела «сделать лицо» и этого хватало на весь день.
Гжегож колебался не более секунды.
– Пойду посмотрю на них. Кто из двух Ренусь, тот, бородатый?
– Не уверена, но думаю, он. У меня всегда была хорошая зрительная память, да уж слишком давно видела я его, к тому же не очень рассматривала.
– Как бы это лучше сделать? Ведь любой входящий в ресторан привлекает внимание уже сидящих в зале. Не хотелось бы, чтобы они меня узнали. Хотя прошло больше двадцати лет, а даже в те давние времена я ими интересовался, а не они мною, может, даже и не помнят, кто я такой. Ведь я был никем, в то время как они привлекали всеобщее внимание, о них говорили, они были своего рода знаменитостями. Мне их специально показывали…
– К тому же, даже если и помнят тебя, могли бы ожидать встречи с тобой скорее в Париже, чем в Константине, – подтвердила я. – В крайнем случае подумают – кто такой, вроде бы на кого-то похож?
– Ладно, пойду. Подожду немного, чтобы к ним успел подойти официант.
Я осталась ждать и почему-то очень волновалась. В конце концов, что уж тут такого страшного? Не рухнет же мир оттого, что кто-то из старых знакомых увидит афериста Либаша, пусть даже с его знаменитой супругой. Множество людей имеет возможность видеть их вместе ежедневно, они не скрываются, вот и в этот ресторан приехали. Не написано у них на спине, что они такие-сякие, каждый может глядеть на них сколько хочет. Вот жаль только, что я не посоветовала Гжегожу обратить особое внимание на их спутника.
Гжегож вернулся не скоро, прошло года два, не меньше. За эти два года о чем только я не передумала! Говорили, что Мизюня с супругом часто посещают самые фешенебельные рестораны, данное кафе тоже к таким относится. Это первое. Второе – они поселились недалеко от ипподрома, старая любовь не ржавеет, до Константина от Служевца с его ипподромом – рукой подать, возможно, обделывали делишки и привезли на ужин своего клиента в хорошее кафе. А может, это их охранник? Самый главный, самый элегантный, в его обществе и поужинать можно. Он никак не мог быть Новаковским, Новаковского я хорошо помню, сколько раз с отвращением приходилось терпеть его общество в служебных командировках. Правда, черты лица его стерлись в памяти, мог и похудеть, но вот уж вырасти никак не мог, а этот был сантиметров на десять повыше Новаковского. И завести римский нос вместо своей лепешки тоже никак не мог. И скулы отрастить – тоже. Нижнюю часть лица человеку легче изменить, достаточно что-нибудь затолкать за щеки, а вот с верхней частью труднее…
А вдруг этот третий окажется… Я не успела придумать, кем мог бы оказаться спутник Мизюни и Ренуся, как вернулся Гжегож.
– Не уверен, – сказал он, садясь на свое место за рулем машины. – Может, это и Ренусь, а может, и нет. Хорошо бы увидеть его без растительности на морде. Растительность точно как у Ренуся, но она же может очень хорошо замаскировать лицо. А если помнишь, я тебе говорил – в Париже Ренусь уже являлся народу бритым, я все удивлялся, насколько изменяют человека борода, усы и всклоченная шевелюра. А кроме того, в этом бородаче есть что-то такое, чего раньше в Ренусе я не замечал, во всяком случае, на непокрытых растительностью частях лица. В общем, для меня этот бородач лишь человек, похожий на Ренуся, не более того. Нет, не уверен.
В голове промелькнуло – неплохо бы схватить этого Либаша и обрить силой. Нанять киллера, сейчас их много развелось, и поручить ему такое необычное задание. Думаю, обрадуется, получив хорошие деньги на сей раз за такую… немокрую работу.
– Так что же делать? – спросила я, не делясь с Гжегожем гениальной идеей. – Ренусь или не Ренусь?
– Говорю же – не уверен. Вот если бы я смог с ним поговорить… Не нравится мне все это.
И Гжегож медленно отъехал со стоянки. Я удобнее устроилась на сиденье машины и опять предалась воспоминаниям.
– Тогда Ренусь стоял перед зеркалом кафе со вторым мужчиной, как две капли воды похожим на него. Может, это как раз тот, второй? Сплетни ведь не всегда правду говорят. Возможно, Мизюня разыскала возлюбленного времен своей юности и теперь пользуется его сходством с супругом и свободно появляется в обществе, никто не поймет, кто с ней, муж или хахаль. Очень удобно, можно использовать хахаля как подставное лицо и в бизнесе, ведь всем известно – Ренусь слишком мягок, из него тот еще бизнесмен.
Гжегож согласился со мной.
– В твоих рассуждениях есть смысл. Вот чем больше я думаю о нем, тем сильнее убеждаюсь – это все-таки не Ренусь. Не вижу человека, так что не мешает думать, а впечатление сохранилось – нет, другой это человек. Мне, естественно, наплевать, Мизюня может спать хоть с далай-ламой, ее дело, но хотелось бы разобраться во всем этом, ведь оно тебя касается. Да и подставить ножку Мизюне – одно удовольствие. Погоди, не перебивай, вот я что придумал. Если это настоящий Ренусь, я могу с ним встретиться, ну скажем так, случайно. Ведь я приехал в Польшу легально, разыскиваю врача для жены, скрываться мне нет необходимости. Встречу его случайно, перекинемся парой слов, как дела, что делаешь и т.п. Ведь от этого нам никакого вреда не будет? Все логично, встретились старые знакомые, даже невежливо не поговорить. Если же это окажется не Ренусь, а другой мужчина, он меня не знает, так что не имеет значения, что я ему скажу. О погоде или еще что, столь же существенное. Нет, если засомневаюсь, вообще не стану с ним разговаривать, просто посмотрю, послушаю.
