Я молчала – никаких полезных мыслей в голове не было, а нагнетать обстановку пустыми стонами не хотелось.
Вдруг позади нас послышался какой-то шорох.
Я подумала, что только крыс нам теперь не хватало для полного счастья, но вслед за шорохом раздался хриплый кашель. Крысы, насколько я знаю, так не кашляют.
Мы с Надеждой дружно обернулись.
Позади нас возле складской стены стояло существо неопределенного пола и возраста в грязной куртке из искусственного меха и вязаной шерстяной шапочке, натянутой на сальные волосы.
– Женщины, проявите снисхождение, дайте на опохмел бывшему передовику производства! – прошамкал бомж, приоткрыв рот, из которого торчал единственный гнилой зуб.
– Дядя, видишь – не до тебя! – отмахнулась от него Надежда. – Самим помощь требуется!
– Да мне бы совсем чуток… – протянул бомж. – Самую малость! Душа горит, сил нет!
– Ну ладно, дядя, держи! – Надежда протянула ему две смятые десятки. – Только вали отсюда, а то, видишь, менты понаехали, тебе тоже может ненароком попасть… под горячую-то руку…
– Менты-то? – усмехнулся бомж, подхватив деньги грязной скрюченной лапой. – Да разве ж я их боюсь? Я от них завсегда смоюсь! А вам что, женщины, от ментов сбечь надо?
– Иди, иди, дядя! – отмахнулась Надежда. – Получил свое и не мешай… нам и без тебя неприятностей хватает! Вон они, голубчики! Сейчас начнется!
Действительно, дверцы милицейской машины распахнулись, и из нее неторопливо выбрались трое коренастых мужчин в форме.
– Дак вы за мной идите, – прошамкал бомж.
С этими словами он развернулся и довольно шустро засеменил вдоль складской стены.
Надежда с интересом следила за ним.
Дойдя почти до конца проулка, бомж оглянулся и отодвинул в сторону валявшуюся на земле картонную коробку. Под ней оказался приоткрытый люк. Бомж неожиданно легко поднял его крышку и прошамкал:
– Ну что, женщины, пойдете или будете ментов дожидаться?
Надежде не понадобилось повторять дважды: она вскочила и бросилась вслед за бомжем, сделав мне призывный жест. Я оглянулась на ментов и помчалась следом.
Бомж, как настоящий джентльмен, пропустил нас вперед, спустился следом, осторожно прикрыл люк и напоследок, высунув в щель руку, подтянул на прежнее место коробку, которая маскировала путь нашего отхода.
Мы спускались по металлическим ступенькам в темноту и неизвестность. Бомж полз следом, непрерывно бормоча:
– И чего сегодня все как одна на этот склад тащутся? Сперва та девонька, теперь вот вы… Я ведь ей говорил – не ходи туда, дочка, там нехорошо! Там эти… привидения шастают! А только она разве меня послушала? Вообще она некультурная какая-то, на опохмел бывшему передовику пожалела… Вот вы, женщины, – другое дело, вы ко мне с пониманием подошли…
– А куда мы спускаемся? – поинтересовалась Надежда, приостановившись, чтобы перевести дыхание. При этом она озабоченно принюхалась.
– Дак в эту… в самую канализацию! – сообщил бомж жизнерадостным тоном.
– То-то я чувствую, запашок специфический!
– Самый что ни на есть натуральный! Коли обвыкнешься, так оно даже ничего! Я вот, например, обвыкся, дак и вовсе его не замечаю. А вот когда химией какой несет, горелой резиной, к примеру, или, извиняюсь, духами – вот это я плохо переношу!
– Надо же, какой трепетный! – хмыкнула Надежда. – Тонкое, ранимое создание!
– Это точно, – согласился бомж, – создание у меня сильно ранимое. Меня в девяносто шестом году Валька-Хмырь горлышком от бутылки поранил, так что с тех пор мое создание как есть ранимое. Главное дело, я же сам эту бутылку купил, вино марки «Лизабелла», его угостил – и он же меня той бутылкой поранил! Отечественная медицина героически боролась за мою жизнь в лице доктора Левинсона из больницы номер двадцать пять и вырвала меня из рук этой… как ее… смерти. Хотя доктор Левинсон и сомневался. Но мой организм оказался на редкость крепким. Как у бывшего передовика. А насчет того, что тебе тут фуняет, так ты не беспокойся, когда малость обвыкнешься, перестанешь замечать…
– Да я как-то не собираюсь тут «обвыкаться», – отозвалась Надежда. – Нам тут делать нечего, нам бы вот с девушкой теперь наружу выбраться где-нибудь в безопасном месте…
– Насчет безопасного места – это я тебе навряд ли помогу, самое безопасное место как раз тут и имеется, под землей. А там, в городе-то, там только держись, там такой народ – так и норовят убить или поранить, как, к примеру, Валька-Хмырь в девяносто шестом году, а то и вовсе ограбить… А ты, к примеру, могла бы у меня остаться. Ты, как я погляжу, женщина самостоятельная, из себя видная. А я тоже не всякий-разный. У меня здеся жилплощадь, почитай, неограниченная – это раз, тепло круглый год – это во-вторых, и, с третьей стороны, постоянный стабильный заработок в лице бутылок и прочего вторсырья…
– А что же ты тогда на опохмел у прохожих клянчишь? – перебила его Надежда.
– Так что ж не клянчить, когда дают? – Бомж развел руками. – Это ж у меня этот… бизнес такой! У меня бизнес психо… психологический, я коли вижу, что человек с понятиями, так попрошу, а коли видать, что жлоб, то и не обращаюсь. Хотя тоже ошибки бывают. Вот обратился давеча к той девушке симпатичной, а она меня послала, хотя я и передовик бывшего производства… Так какой же будет твой положительный ответ на мое предложение?
– Да… – протянула Надежда. – Честно сказать, вы меня огорошили… несколько неожиданное предложение. Можно мне его обдумать? Вопрос серьезный, сами понимаете…
– Что ж, думай! – милостиво согласился бомж. – Только ты того… не слишком с этим делом затягивай. У меня, понимаешь, тоже свои планы имеются!
– Ну надо же, – Надежда повернулась ко мне, улыбаясь, – можешь представить, это уже второе предложение руки и сердца за последнюю неделю!
За таким увлекательным разговором мы прошли не меньше километра по темному и грязному тоннелю. Бомж, как видно, знал его как свои пять пальцев и вел нас к какой-то вполне определенной цели.
Наконец он замедлил шаги и проговорил:
– Вот она, квартирка моя отдельная! На данный момент трехкомнатная, но в случае увеличения семьи вполне можно расширить, все, как говорится, в наших силах…
Он чиркнул спичкой и зажег висящую на стене тоннеля керосиновую лампу. При ее неровном чадящем свете мы увидели три составленные рядком огромные картонные коробки, по-видимому, из-под телевизоров.
– Вот это – спальня, – горделиво указал бомж на одну из коробок, дно которой было застелено обрезками поролона, поверх которых валялось сложенное вдвое ватное одеяло.
– А вот это – столовая, – продолжил хозяин «квартиры» экскурсию, показав на вторую коробку, где валялось несколько упаковок вермишели быстрого приготовления, называемых в народе «бомж-пакетами», и еще какие-то подозрительные продукты питания.
– А вот это – мой кабинет! – Он с гордостью продемонстрировал третью коробку, в которой валялась груда потрепанных глянцевых журналов и стопка рекламных листовок. – Бывает, долгими зимними вечерами сижу в своем кабинете, журнальчики почитываю… – сообщил он мечтательно.
– А листовки рекламные зачем? – поинтересовалась Надежда Николаевна. – Тоже почитываете?
– А у них ведь вторая сторона чистая, – ответил бомж, хитро ухмыляясь. – Я на той чистой стороне иногда чего-нибудь записываю… чтобы, к примеру, не забыть.
– Да вы, никак, писатель! – изумилась Надежда.
– Ну, это нет! – засмущался бомж. – Один у нас был писатель, Серега Кривой. Он очень любил на заборах всякое писать. Причем не просто так, как обыкновенные люди пишут, а все с выдумкой… через что и пострадал. Думал, на общественном заборе пишет, а оказалось – на частном ограждении одного крутого кореша. Ну после чего ему последний глаз выбили. На этом его писательство и закончилось. Так что я этим делом не балуюсь. Писатель – профессия опасная, не для меня. А я больше рецепты записываю, к примеру, у меня тут записано семьдесят четыре рецепта очистки политуры, хочешь, поделюсь? – И он зашуршал листовками.
– Нет, спасибо! – отшатнулась Надежда Николаевна.
– Телефоны, опять же… – продолжал гостеприимный хозяин. – К примеру, тебе сейчас свой сотовый запишу. А то как же ты – надумаешь ко мне переехать, а позвонить-то не сможешь!
– Что, у вас и мобильный телефон имеется? – удивилась Надежда. – Однако до чего дошел научно-технический прогресс! Телефонизированы абсолютно все слои населения!
– А как ты думала, – с гордостью сообщил бомж, – ежели по городу внимательно ходить, все у тебя будет! Только знай, под ноги смотри да своевременно нагибайся…
– Не поняла, – удивилась Надежда, – при чем здесь телефон?
– Ты меня слушай и не перебивай! Люди ведь до чего невнимательные! Все теряют! Особенно если по пьяному делу. Сумки, портфели, документы разные… Ну документы, они, положим, никому не нужны, еще и неприятностей с ними огребешь, а портфель хороший – он ведь денег немалых стоит! Из одежды бывает или там из обуви. Ежели бы я хотел – был бы одет, как этот… телеведущий. Только мне при моей работе это ни к ч ему, люди меня не поймут. Чего только не найдешь! Даже, случается, кольцо обручальное человек обронит. Ну это, видать, сильно жена достала. А уж телефоны эти… мебельные – тьфу, мобильные! – так раз в месяц непременно найдешь. Так что как раз на месяц его хватает, платить не приходится. Ну пользоваться-то меня добрые люди научили, невелика наука, где какую кнопку нажать. Некоторые свой номер в телефон забивают, а ежели не забит – я-то все равно звонить по нему могу, только что друзья-знакомые мне не позвонят. А сейчас вот номер в нем забитый, так что я тебе его для памяти запишу…
