— Должно быть, они ей очень к лицу.
«Кошмар!» — внутренне ужаснулась я, но, не подавая вида, ответила:
— Слава богу, нет, Маруся по-прежнему не носит шляпок, а прострелили ту, что была на портрете. На том, что в спальне висел.
— Почему — была? Почему — висел? — забеспокоился Иван Федорович.
— Потому что теперь уже все иначе — портрет упал и сильно пострадал вместе с Марусей. Перед этим в нее стреляли из арбалета, но все это не беда в сравнении с тем, что исчез ты. Маруся очень тяжело это переживает и, если верить ее словам, уходит из жизни. Иван Федорович, миленький, возвращайся, — уже пуская слезу, заключила я и полезла в сумку за платком.
Иван Федорович досадливо крякнул и озадаченно почесал в затылке.
— Если верить Марусе, говоришь, — сердито сказал он. — А верить ей нельзя. Я Марусе не верю — она все врет. Она врет на каждом шагу.
Я вспомнила ее осунувшееся лицо, круги под глазами, потухшие глаза и с жаром воскликнула:
— Иван Федорович, клянусь, она умирает без тебя.
Еще немного, и она станет точь-в-точь как та дистрофичка на картине!
Иван Федорович снова досадливо крякнул, но было очевидно, что в нем уже появились сомнения. Сомнения, которые поселила я.
— Умирает? — растерянно спросил он.
Я, понимая, что пора ударить эмоциями, вскочила с табуретки и закричала:
— Да! Да, Ваня, да! Марусе без тебя не нужна эта жизнь. Под своей подушкой она хранит твою пижаму, под ее кроватью стоят твои тапочки, твои стишки она читает как молитву… Короче, крыша поехала совсем.
И еще, — здесь я перешла на шепот, — Ваня, ей жить одной просто опасно. Эти покушения…
— Ерунда, — отмахнулся Иван Федорович. — Выдумки все. Никто не убит.
— Может быть, — согласилась я, — но ей страшно.
Боюсь, и на этой почве у нее масса психических расстройств. Роза говорит, что у нее уже абулия, аггравация и агипногнозия.
— А что это? — спросил Иван Федорович, обнаруживая тщательно скрываемую панику.
— Ужас что, — заверила я. — Можешь представить, как ей тяжело? Она страдает, мучается, любит тебя, тоскует, нервы ее измотаны, а тут начинаются эти покушения. Плохо они легли на психику Маруси. Видел бы ты, в каком состоянии она.
— Но ты же только что сказала, что покушались не только на нее, но и на Розу, и на Тосю, и на Ларисус Юлей, и на тебя с Тамарой. Вы-то не боитесь, так почему должна бояться она?
— Да потому, что мы не одни, — закричала я. — Мы живем с мужьями, а Марусю некому в случае чего защитить.
Иван Федорович не смягчился. Против моих ожиданий он озверел.
— Пусть Акима своего позовет! — рявкнул он и так зло посмотрел на меня, что я попятилась.
Мне стало ясно, что на сегодня достаточно, тем более что разговор зашел не туда. Одно отрадно — я кое-что узнала.
«Ну, Маруся! — свирепея, подумала я. — Уж я тебе покажу!»
От Архангельского я вышла слишком поздно, чтобы показываться Марусе в этот же день. Домой вернулась далеко за полночь, и единственное, что сделать могла, так это позвонить Марусе.
— Где ты взяла этот адрес? — гневно спросила я. — Бедная компьютершица! С ума ее чуть не свела!
— Я вся умираю, — пожаловалась Маруся, — а ты на меня кричишь.
— Да как же не кричать на тебя, когда посылаешь меня к посторонним людям. Эта женщина с трудом вспомнила, кто он такой, твой Ваня.
— Так он не к ней, значит, ушел? — прозрела наконец Маруся.
— Нет, не к ней, — подтвердила я и гаркнула:
— Говори, где взяла этот адрес?
— В записной книжке, — пролепетала Маруся.
— Голубушка! — возмутилась я. — Кто же так штудирует записные книжки будущего мужа? В твоем возрасте пора бы уже овладеть этим искусством..
— Я овладела, — вяло защищалась Маруся.
— Ха! Овладела! Это уже называется — овладела!
Какую-то малозначительную компьютерщицу от егойной дульцинеи не можешь отличить. Куда же это годится? Пора тебе брать уроки у меня.
Похоже, Маруся пришла в смущение.
— Неужели и в самом деле промахнулась? — растерянно спросила она.
— Абсолютно, поверь моему опыту. Уж я-то не промахнусь. Бедная женщина едва твоего Ваню в глаза видала. Клянусь, ей не до него.
— Епэрэсэтэ! А ведь три раза ее адрес был в Ваниной книжке записан, — загремела Маруся.
— Это говорит лишь о незначительности знакомства. Несколько раз Ваня информацию о ней получал и всякий раз тут же забывал. Вот если бы она его интересовала, то вместо адреса был бы телефон, напротив которого была бы запись: Сидор Петрович или какой-нибудь там Сергей Алексеевич. Уж я-то знаю, столько книжек перепотрошила за свою длинную и неинтересную жизнь, что врагу не пожелаю.
— Старушка, ты права, — согласилась Маруся. — И что же мне делать теперь?
Передать не могу, сколько боли и печали было в ее голосе, а сердце у меня не камень.
— Тебе ничего не надо делать, когда у тебя есть такая подруга, как я. Все, что надо, ты уже сделала: свалилась мне на голову тридцать с лишним лет назад.
Кстати сказать, это произошло в прямом смысле.
Мой папа, помнится, привел меня в детский сад, подвел к воспитательнице и сказал:
— Вам очень повезло, эта прелесть, — он умиленно кивнул на меня, — теперь будет у вас.
Воспитательница меня одобрила, ласково погладила по голове и сказала:
— Видишь, дети играют возле избушки, беги к ним, знакомься.
Я опрометчиво ее послушалась и радостно побежала знакомиться. Как только я оказалась у дверей избушки, с ее крыши раздался восторженный вопль, и тут же что-то на меня слетело. Это была Маруся, которая уже тогда имела немалый вес, благодаря чему я мгновенно заработала перелом ноги, перелом руки и легкое сотрясение мозга, сопроводив все это дичайшим криком.
Мой папа, извещенный этим криком о больших неприятностях, подхватил меня на руки и с рискованной скоростью помчался в больницу. Второй раз Марусю я увидела лишь три месяца спустя.
— Если у меня есть такая подруга, как ты? — взволновалась Маруся. — На что намекаешь?
— Не намекаю, а прямо говорю: я нашла твоего Ваню и даже говорила с ним о тебе. Кстати, все забываю спросить: что ты там плела насчет моего Саньки?
Вроде я плохая ему мать, не даю балыка и прочее… Ты это серьезно?
— Старушка, ты прямо вся обижаешь меня! — взревела Маруся. — Как ты не правильно меня поняла!
Я сказала, что памятник тебе при жизни поставить надо за то, что ты взялась воспитывать сына Нелли. Не будь она покойница, сказала бы я, какими погаными генами наградила Саньку она, а тебе сейчас выпутываться приходится. Я прямо вся тобой горжусь!
— Ну, ты это брось, — посоветовала я. — Санька мой ангельский ребенок.
— Правильно, — мгновенно согласилась Маруся. — Старушка, правильно. По-другому и быть не могло, раз ты взялась за его воспитание.
— А с Женькой что у нас не так? — решила я уж до конца прояснить ситуацию.
Маруся аж захлебнулась от восторга.
— Твой Женька просто идеал всех баб, — в экстазе заявила она. — Шварцнеггер, Сталоне, Депардье, Делон и Каприо не годятся ему и в подметки. А также Круз и этот, как его…
— Это понятно, — успокоила я ее, — а об отношениях наших ты что говорила?
— Отношения у вас есть, и этим все сказано, — со знанием дела ответила Маруся. — Будь у нас с Ваней такие отношения, и больше мне не надо ничего.
Удовлетворившись, я выдержала многозначительную паузу и сообщила:
— Ваню можно вернуть.
Маруся мгновенно перестала уходить из жизни. Она завизжала от восторга и спросила:
— Когда?
— Не торопись, здесь поработать придется. Ты почему мне наврала? Почему не сказала про Акима?
Маруся вздохнула и ответила:
— Теперь вижу, что ты действительно с Ваней общалась. Старушка, не верь ему. Он все врет.
— Да что врет-то? — рассердилась я. — Ты же еще ничего не знаешь. Не знаешь, что он сказал, а сразу — врет. Нельзя же так огульно обвинять человека.
— Ваню можно, — заверила Маруся. — Старушка, он уже давно собрался уходить и поругаться искал причин, а тут Аким подвернулся. Мы с Акимом и выпили-то всего ничего, даже поллитру не раздавили, а тут Ваня пришел. Увидел, что на кухне сидит Аким, обрадовался, схватил вещички и умчался.
— Удивительная ты женщина, Маруся, — возмутилась я. — Это тебе еще добрый Ваня попался. Боюсь, от Евгения ждать такой мудрости не пришлось бы. Подумать страшно, что он сделал бы, застукай меня на кухне с моим прежним любовником за недодавленной поллитрой. Как тебе в голову пришло, глупая, Акима в дом тащить?
— Да ты сама же, все мозги мне продолбала Акимом этим! — взревела Маруся. — Сама же говорила, что сосед твой, что жалеешь его, вот я и решила его душевно поддержать.
— Это когда я говорила? Сто лет с тех пор прошло Аким уж и забыл про тебя давно.
— Не забыл, — кокетливо сообщила Маруся.
— Ну тогда и не жалуйся, что Ваня ушел. А я еще, дура, собралась тебе помогать.
