— Игорь Витальевич? — без обиняков начала она. — Мне надо срочно с вами поговорить. Нет, я не у себя. Может, я подъеду к вам? Это ненадолго. А, вы уже дома, а не на работе? Тогда подождем до завтра. Я как-то не сообразила, вам, наверное, не хочется тратить свое свободное время… Хорошо, я еду.
* * *
Квартира следователя содержалась в безупречном порядке, несколько Вику подавившем.
— Как вы умудряетесь, Игорь Витальевич? Когда у нас был кот, он разодрал внизу все обои.
— У моего Барсика, — гордо доложил Талызин, — имеется специальный чурбачок для заточки когтей, и он использует исключительно его. Барсик, поздоровайся с Викой и покажи, как ты точишь когти!
Здоровый сиамский котяра, выгнув спину, демонстративно поскреб обтянутую тканью доску.
— Зная ваши пристрастия, я сварил кофе. Не откажетесь?
Но Вика, не желая откладывать неприятное в долгий ящик, глубоко вздохнула и выпалила:
— Игорь Витальевич, я должна вам кое-что сказать, но вы мне обязательно обещайте одну вещь, хорошо?
Тот явно слегка оторопел.
— И что я должен обещать?
— А давайте вы сперва обещаете, а потом я скажу, что именно, — хитро предложила Вика.
Талызин, не выдержав, захохотал.
— Не хочу вас обижать, но последний раз я соглашался на подобный эксперимент в детском саду. И кого вы на сей раз покрываете? Неужели Марину? Очень жаль, она наконец-то перестала меня раздражать. Что же она натворила?
Похоже, дома следователь был более раскован и откровенен, чем в других местах, поэтому Вика рискнула признаться:
— Натворила скорее я. То есть… не то чтобы натворила… короче, вот!
И она протянула блокнот.
Талызин быстро его пролистал.
— Насколько я понимаю, здесь собраны телефоны ваших богемных друзей. И что?
— Один человек… один очень хороший человек нашел этот мой блокнот в подсобке.
— Когда?
— В день убийства Евгения Борисовича. Наверное, сразу после, понимаете? Зашел в подсобку и увидел тело и блокнот. А человек этот такой хороший, что взял блокнот и ушел, как будто там и не был.
— Хоро-о-ший человек, — ехидно протянул Игорь Витальевич.
— Да, хороший! — с вызовом повторила Вика. — Сам страдал, а меня подводить не хотел. И я считаю, если вы станете мучить человека только за то, что он не стукач, так лучше б я не говорила вам ничего!
— Вообще-то, у меня нет привычки мучить интеллигентных пенсионерок, — задумчиво произнес Талызин. — Но, возможно, стоит начать, и мне понравится?
— А… а почему пенсионерок?
— Дело в том, дорогая Вика, что я способен, сложив два и два, получить четыре. А теперь попьем кофейку, и вы мне все расскажете. В подробностях!
Выслушав рассказ Виктории Павловны, следователь поинтересовался:
— Как вам кажется, Вика, вы действительно потеряли блокнот в подсобке? Это достаточно вероятно?
— Наоборот, как раз очень странно, Игорь Витальевич. Мне казалось, я в тот день в подсобке не была вовсе. Точно я, конечно, не помню, но почти уверена. Понимаете, еще утром блокнот был у меня, я кое-кому звонила, а на следующий день обнаружила, что он потерялся. Ужасно получилось некстати, и я искала его везде, но про подсобку даже не подумала. Но он точно был там, уж Тамара Петровна врать бы не стала!
— В таком случае… как вы считаете, кто из студии имеет на вас зуб? Кто мог бы захотеть причинить вам неприятности?
— Да что вы, Игорь Витальевич? — засмеялась Вика. — Глупости какие! Меня знаете как собственный сын зовет? Маша-растеряша. Я все теряю, а он находит. Ну кто мне может желать зла?
— Для этого надо и впрямь быть совсем уж беспринципным, — согласился Талызин. — Но убийства обычно совершаются не самыми благородными из людей. Сперва блокнот, потом фонарик. Сам по себе фонарик еще ничего не значит, но в совокупности с блокнотом… Слава богу, делом занимаюсь я, иначе у вас были бы большие проблемы, и убийца прекрасно это понимал. Кто же это так вас не любит?
— Разве что Сосновцев, и то сомневаюсь. Зачем ему меня подставлять?
— Чтобы отвести подозрения от себя, разумеется. Скажите-ка, а ваша Тамара Петровна заслуживает доверия? Она не склонна фантазировать? В данном случае я имею в виду то, что связано с завещанием. Я, разумеется, все проверю…
— Ну… она немножко сплетница, но безобидная. На пустом месте она ничего не выдумает, просто любит помусолить так и этак, порассуждать: «А если он, а если она…» А вообще-то, она всегда все про всех знает.
— Ну что ж, — вздохнул следователь, — хотя с вами и хорошо, отправлюсь-ка я к особе, которая все про всех знает. Мне тоже не мешало бы все про всех знать. А завтра, пожалуй, придется снова собрать всех студийцев вместе. У вас ведь на вечер назначена репетиция, так?
— Мы же ее отменили из-за…
— И тем не менее придется приехать в студию. Полагаю, это для всех предпочтительнее, чем прокуратура.
Мысль была, безусловно, верной. Все-таки хорошо иметь знакомого следователя!
* * *
На следующий вечер Вика сидела в любимом поломанном кресле (Сосновцев никак не раскошелится на новое) и в ожидании Талызина с отвращением слушала, как бубнит в ухо Дашеньке корыстный Денис. Бубнил он негромко, но на редкость внятно.
— Ну подумай сама, — словно попугай, повторял он, — раз человек так сильно не хотел, чтобы деньги достались его жене, то будет вопиющим неуважением к покойному, если они ей достанутся.
— Они ей и не достанутся, — кротко предполагала Даша.
— Достанутся, я знаю. Она хитрая баба. И Преображенский перевернется в гробу, я уверен. И все из-за тебя!
— Мне не надо его денег, Денис. Ей надо, так пусть получит.
— А ведь ты говорила, что восхищаешься им за его талант. А выходит, ты совсем его не уважала.
— Уважала.
— Тогда ты должна выполнить его желание, а не делать так, как хочешь ты. Это егоденьги, и он имеет право ими распоряжаться. А ты нарушаешь его волю из-за своих капризов.
Подобное с небольшими вариациями продолжалось довольно долго, и несчастная Дашенька мрачнела на глазах, пока, просияв, неожиданно не выдала гениальную идею:
— Хорошо. Если хочешь, я приму его деньги и передам их… передам их… ну, например, в фонд помощи безработным актерам. Это ведь не будет неуважением к памяти покойного, наоборот, правда? И мы с тобой перестанем ссориться. Потому что ты, наверное, прав и я должна делать как хотел бы Евгений Борисович. Но взять его деньги себе я все равно не могу. Я здорово придумала, да?
Денис поперхнулся и ошарашенно замолк, не найдя что возразить, — к откровенному злорадству окружающих. Впрочем, главная героиня спора, Галина Николаевна, пока отсутствовала. Она появилась вскоре после этого эпизода, и лицо ее светилось непонятным торжеством.
— Какой чудесный человек — Игорь Витальевич, — мило улыбаясь, заявила в пространство она. — Знаете, если б не он, я бы еще долго не решилась начать разбираться в Жениных делах.
— Узнали что-то новое? — полюбопытствовала Тамара Петровна. — Приятное? Я очень за вас рада.
— Приятное, — согласилась с нею вдова, глядя, впрочем, на съежившуюся Дашеньку. — Весьма. Я узнала, почему Женя не хотел, чтобы я унаследовала его дела, а оставил наследство вашей милой крошке. Все-таки второго такого человека, как мой муж, на свете нет и не было. Он гений, не правда ли, Тамара Петровна?
А смотрела по-прежнему на Дашу, и, если б взглядом можно было испепелить, от той, несомненно, осталась бы лишь горстка пепла.
— Да, Евгений Борисович был гений. Но я не поняла вас, Галина Николаевна. Так почему он…
— Дело в том, дорогая Тамара Петровна, что его бизнес… вот уж никто бы не подумал… его бизнес, представьте себе, совершенно прогорел, когда ларьки пришлось перенести подальше от метро. Там лишь одни долги, понимаете? А все, что имеет ценность, — квартира, машина, дача, драгоценности, — было заранее оформлено на мое имя. Предусмотрительно, не так ли? Это завещание — шутка как раз в Женином духе. У него всегда было неортодоксальное чувство юмора, и я представляю, сколько удовольствия это завещание ему доставило! Жаль, что он не успел хорошенько им насладиться и всласть поморочить голову бедной дурочке, он ведь так любил разыгрывать дураков…
— Вы врете, — грубо выкрикнул Денис.
— Зачем мне врать, мальчик? Впрочем, спросите следователя, вот и он. Игорь Витальевич, этот мальчик мне не верит, представляете?
Талызин флегматично подтвердил ее сообщение и без особого энтузиазма задал окружающим несколько формальных вопросов, после чего благополучно разрешил идти. Вике его поведение показалось странным — стоило ли собирать людей из-за таких пустяков? Однако предъявлять претензии, разумеется, никто не решился. Все разошлись, кроме нее, следователя и Марины, с несвойственной ей фамильярностью вдруг порывисто схватившей Талызина за рукав.
