Николетта разинула было рот, чтобы достойно ответить обнаглевшему мужику, но тут, как на грех, ожило радио.
— Граждане пассажиры, — понесся над нами равнодушно-металлический голос, — поезд номер…
— Ой, ой, — завопила маменька, — все, я опоздала! Идиоты!
— Не волнуйся, — пыхтел носильщик, — только посадку объявили. Состав за сорок пять минут до отъезда подают, ща мы тебя выкорчуем.
— Кретины, уроды, — плакала Николетта, — каким только образом ухитрились меня сюда запихнуть!
— Так я чего, — засопел носильщик, — я совсем ни при чем, и внук ваш тоже.
— Кто? — перестала биться в рыданиях Николетта. — Какой внук?
— Вот этот, — мужик ткнул в меня пальцем. — Мы вместе с ним бежали, вы одна сзади топали!
Я закрыл глаза. Все! Сейчас Николетта покажет нам небо в алмазах. И точно. Маменька секунду стояла с раскрытым ртом, потом издала вопль раненого бизона. Около нас мигом собралась толпа.
— Обокрали небось, — говорили одни.
— Не, в магазине обчистили, — предполагали другие.
— Теракт, — настаивали третьи, — эй, кого тут убили, дайте глянуть!
В конце концов из магазинчика высыпали продавцы. Разобравшись, в чем дело, они предложили свою помощь, и в конце концов одна из девочек придумала гениальный выход:
— Пусть она снимет сапоги, а мы скатаем дорожку, унесем ее в подсобку и там мигом вырежем каблуки.
— Глупости, — отмела это предложение маменька. — Я что, должна стоять босиком на снегу?
— Вовсе нет, — стрельнула в мою сторону густо намазанными глазами девица, — я принесу вам обувку.
Мне ее идея показалась конструктивной, и, несмотря на сопротивление маменьки, мы приступили к ее осуществлению. Сначала Николетте принесли чудовищного вида кроссовки, размера эдак сорок шестого. Увидев, что ей предложили временно нацепить на ноги, маменька затрясла головой и категорично заявила:
— Ни за что! Хоть убейте.
— Вы не волнуйтесь, — принялась уговаривать ее продавщица, — они чистые, просто страшные.
— Их Мишка только в магазине носил, — ворковала другая, расстегивая «молнию» на маменькиных сапогах.
— Нет, — капризничала та, — хоть убейте меня, не надену!
— На поезд опоздаешь, — напомнил я.
— Господи, — взвыла Николетта, — почему ты постоянно посылаешь мне испытания!
Причитая, она перебралась в кроссовки и, сев на поданный стул, стала раздавать указания продавщицам:
— А ну поторопитесь, а то ногам холодно. Эти уродские ботинки совсем не греют.
— Мишке они тоже не нравились, — пробормотала одна из торгашек, скатывая дорожку, — он их поэтому редко надевал, а после его смерти никто на них и не польстился.
— Чьей смерти? — подскочила на стуле Николетта.
— Так Мишка помер, — пояснили хором продавщицы, — сам допился, а ботиночки остались…
Выпалив это, девушки ловко подхватили дорожку и втащили ее в магазин.
— Это что? — растерянно обвела нас взглядом маменька. — Я надела обувь мертвеца?
Мы с носильщиком переглянулись. Мужик судорожно закашлялся, а я, ощущая, как уголки рта начинают разъезжаться в предательской улыбке, быстро сказал:
— Посиди тут пару минут одна, мы погрузим пока багаж в купе и за тобой вернемся.
Маменька, ошеломленная происшествием, милостиво кивнула. Носильщик дотолкал тележку до вагона, снял чемоданы и сумки, получил честно заслуженную плату и, давясь от хохота, ушел. Я побежал к магазинчику и нашел там маменьку в состоянии крайней озлобленности. В руках она держала десять рублей.
— Ты хочешь купить воды? — осторожно спросил я.
— Нет, — гаркнула Николетта, тяжело дыша от возмущения. — Это мне дали!
— Кто? — изумился я. — Зачем?
— Подошел какой-то урод, — запричитала маменька, — сначала просто смотрел на меня, потом сунул червонец и велел: «На, бабушка, купи себе хлебца». Он меня за нищую принял!
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы сдержать смех. Не далее как неделю назад Николетта купила себе за бешеные деньги последний всхлип моды: джинсовое пальто, подбитое соболем. Я не стану сейчас озвучивать стоимость вещи. Выглядит пальто устрашающе, так, будто три его предыдущих владельца скончались от старости, проносив этот шедевр на плечах всю свою жизнь. Потертая, кое-где рваная джинса, повсюду булавки, пятна, чистый кошмар, но зато модно и дорого. На вокзале полно провинциалов, естественно, большинство из них ничего не понимает в гримасах подиума. Добрый дядечка не пожалел десятки, увидев перед собой пожилую женщину, одетую в рванину и раздолбанные кроссовки. И назвал Николетту бабушкой!
Слава богу, именно в тот момент, когда маменька набрала полные легкие воздуха, чтобы втоптать меня в тротуар, появилась девушка с сапогами. Николетта швырнула ассигнацию в грязь, мгновенно обулась и понеслась к поезду. Я бежал за ней, тихо радуясь тому, что до отхода состава осталось девять минут и мне не придется долго сидеть в купе, выслушивая речи взбешенной маменьки.
Я хотел подсадить Николетту в вагон, но она отпихнула меня, схватилась руками за поручень, легко вскочила на ажурную железную ступеньку, повернула ко мне идеально намакияженное лицо и с вызовом поинтересовалась:
— Разве я похожа на старуху?
В желтоватом свете вокзальных фонарей мелкая сеточка морщин, покрывающая лицо Николетты, была абсолютно незаметна, а фигуру маменька сохранила девичью, поэтому я с жаром воскликнул:
— Конечно, нет! Тот мужчина небось пьяный был! Принять молодую женщину за бабушку! Смешно, право слово!
Николетта удовлетворенно улыбнулась, попыталась поднять ногу и… осталась стоять. Я похолодел, нет, только не это!
— Вы идете? — поторопила проводница. — Прощайтесь скорей, посадка заканчивается!
Николетта усиленно дергала ногами, но не сдвинулась с места даже на миллиметр. А еще говорят, что снаряд два раза в одну воронку не падает! Маменька опять ухитрилась застрять гвоздеобразными каблуками в отверстиях. Только сейчас это была не дорожка, а ступенька. Поняв, что пассажирка потеряла способность двигаться, проводница забегала по перрону, размахивая руками, словно пытающаяся взлететь тучная курица.
— Ой, что делать-то! Ой, состав задержу! Ой, нагорит мне! Ой, она ж не может так на подножке до места ехать!
На свою беду, я обладаю слишком живым воображением и моментально представил такую картину. Поезд несется сквозь ночь, издавая гудки, уютно светятся окна вагонов. На ступеньке стоит Николетта, одной рукой она, чтобы не упасть, цепляется за поручень, в другой держит мобильный телефон, в который изрыгает проклятия. Угадайте, кому адресованы ее гневные речи? Правильно, мне!
Надо отдать должное Николетте, она не стала рыдать, а заорала на проводницу:
— Хватит вопить! Эка невидаль, каблук застрял! Я сейчас сниму сапоги и пойду босиком в купе, а вы скатайте ступеньку, втащите ее в вагон, а мы потом ножницами вырежем обувь!
Воцарилось молчание. Толстуха в синей форме замерла, поморгала ярко-розовыми веками, открыла рот, нарисованный темно-фиолетовым карандашом, и выпалила:
— Ты что, с крыши упала? Ступенька чугунная, какие ножницы, блин!
— Поезд Москва — Карловы Вары отходит через минуту, — предупредило радио.
— Вава! Сделай что-нибудь! Не стой столбом!
— Ботинки надо нормальные покупать, а не выпендриваться, — пошла в атаку проводница, — помирать пора, а она модничает.
— Вава!!! Все из-за тебя! Быстро освободи меня.
Я шагнул было вперед, но тут поезд качнулся.
— Во! Во! Во! — заголосила толстуха. — Ща поедем!
Маменька быстрее рыси выпрыгнула из сапог. Проводница с грохотом втащила в тамбур лестницу и опустила железную ребристую пластину. Дорогие сапожки, скорей всего, превратились в лепешки. Состав начал набирать ход.
— Вава! — понеслось из вагона. — Ты абсолютно ни на что не способен! Даже не сумел нормально посадить меня в поезд! Сумка, где моя сумка, а? Вава! Остановите состав, немедленно-о-о-о-о…
Мелькнули огни хвостового вагона, я в изнеможении привалился к фонарному столбу. Все, укатила! Боже, я свободен! Не на всю жизнь, правда, на несколько недель, но и это хорошо. Однако странно, почему Николетта не обрывает сейчас мобильный? У нее международный роуминг, поэтому кричать на сына она может в любое время. Как назло, вокруг все шли с мобильниками; вздрагивая от каждого звонка, я поплелся к автостоянке. Путь лежал мимо магазинчика, где любезно согласились нам помочь. Я вошел внутрь и спросил:
— У вас есть минеральная вода без газа, только не «Святой источник».
— Ой, — обрадовалась продавщица, — вы успели?
Неожиданно я начал смеяться. Девушка с недоумением смотрела на меня. Она была похожа на лисичку: рыжие волосы, слегка раскосые темно-карие глаза и длинный носик.
— Да, — наконец вымолвил я, — только маменька снова застряла каблуками, на этот раз в ступеньке!
