В трубке заиграла противная, заунывная музыка, а затем раздалось бодрое:
– Алло!
– Слышь, Ксюта, при вскрытии можно обнаружить, посмотрев на сердце, что у человека была мерцательная аритмия?
– Иногда да, – без тени удивления ответила подруга, – но чаще нет. Понимаешь, нарушение ритма – это не инфаркт! Внешне все может выглядеть нормально.
– А как врач мог узнать, что человек страдал этой штукой?
– Родственники рассказали, – пробурчала Ксюта и велела: – Вот того два кубика.
– Кубики тут при чем?
– Это я не тебе, а сестре, – ответила Оксана, – если вопросов больше нет, извини, побегу, мне еще троих оперировать!
Из трубки полились гудки. В полном ажиотаже я подскочила к книжному шкафу, вытащила справочник «Все Подмосковье», вмиг нашла санаторий «Зеленый сад» и набрала номер. Трубку сняли тут же.
– Санаторий.
– У вас есть свободные номера?
– Да.
– Можно приехать?
– Сутки в одноместном номере стоят тридцать долларов.
– Давайте адрес.
Безукоризненно вежливая женщина начала объяснять, как до них доехать.
– Проедете музей «Архангельское» и сразу за его оградой увидите узкое шоссе…
На место я прибыла к обеду и сразу отправилась искать «Reception». Но портье, за которым в специальном шкафчике висят ключи с бирками, не нашлось, впрочем, не было и стойки, на которой бы валялись «карточки гостей».
У входа расположился гардероб, а в кресле дремала бабуся с вязаньем. Я кашлянула, бабка не пошевелилась. Пришлось «увеличить звук».
– А, – проснулась старуха, – есть тут кто?
– Где можно оплатить номер?
– По коридору до конца, налево, – ответила старушка и вновь погрузилась в сон.
Я пошла по красной ковровой дорожке мимо совершенно одинаковых коричневых тяжелых дверей. Впечатление было такое, будто я на машине времени перенеслась в начало семидесятых годов. Тут и там горели небольшие простые бра производства братской Чехословакии, на окне в конце коридора колыхались желтые шелковые занавески, висевшие когда-то во всех советских учреждениях, стены «украшали» гипсовые барельефы, изображавшие рабочих в спецовках и женщин в косынках. Очевидно, при коммунистах санаторий принадлежал какому-нибудь профсоюзу. Миновав большие стеклянные двери, ведущие в столовую, я вдохнула запах борща, гречневой каши и чего-то мясного. Взор уперся в табличку: «Директор Королькова Алла Михайловна».
Так, в этом заведении и директриса небось соответствует обстановке. Этакая дама килограммов сто весом, одетая в слегка заношенный костюм из трикотажного полотна, на голове у нее «хала», а глаза густо намазаны голубыми тенями.
Приоткрыв дверь, я всунула внутрь голову и спросила:
– Можно увидеть Королькову?
Худенькая, коротко стриженная женщина примерно моих лет оторвалась от каких-то бумаг и вежливо, но без улыбки ответила:
– Слушаю.
– Вы Алла Михайловна? – удивилась я.
– Да, что вы хотели?
– Отдохнуть у вас пару дней.
– Проходите, пожалуйста, – расцвела Королькова.
Следующие пять минут она рассказывала о номерах. Они тут были на любой вкус. Одноместные, люкс, полулюкс, для двух и более человек…
– Моя хорошая знакомая Беллочка, Изабелла Маркова, – прервала я Королькову, – очень хвалила когда-то ваш санаторий, только вот не помню, в каком номере она жила…
Алла Михайловна сняла красивые очки в элегантной оправе и спросила:
– Вы дружили с Изабеллой Юрьевной?
– Ну это громко сказано, просто мы встречались у общих знакомых!
– Какая нелепая смерть, – вздохнула Королькова.
– Она у вас умерла?
– Не в корпусе, – ответила директриса, – если пойти вверх по дорожке, за беседку, там фигура стоит, олень гипсовый. Вот возле него и нашли сложенный плед и ее платок… Ужасно, мы тут очень долго не могли в себя прийти. Такая светлая личность, просто солнышко ясное. Идет, бывало, улыбнется, и на душе хорошо делается…
– Она у вас долго прожила?
Алла Михайловна наморщила лоб.
– Дай бог памяти, месяца два или три…
– Да ну? – удивилась я. – Я думала, недельку, не больше.
– Изабелла Юрьевна не находилась тут постоянно, – пояснила директриса, – уезжала и приезжала, иногда ночевала. В столовую не ходила. Да и жила она не в корпусе.
– А где?
– У нас на территории есть четыре коттеджа, второй занимала Маркова. Он на отшибе стоит, мы иногда и не знали, на месте она или нет… Второй коттедж редко снимают…
– Чем же он привлек Беллу?
Алла Михайловна вздохнула.
– Она была актрисой, целыми днями на виду, приходилось «держать лицо». Она говорила мне, что устает от общения и хочет побыть в одиночестве, поэтому и есть не ходила, не хотела, чтобы ее узнали и начали приставать. Народ ведь простой, раз актриса, давай автографы… Да и, честно говоря, в коттедже пошикарней будет, три комнаты, кухня, санузел большой.
– Можно мне его снять?
– Пожалуйста, только стоит это удовольствие сто долларов в сутки.
Я достала кошелек и заплатила за три дня.
– Пойдемте, – сказала Алла Михайловна.
Мы вышли на улицу, обошли корпус сзади и углубились в лес, метров через триста показался небольшой деревянный домик. Королькова открыла дверь и сказала:
– Прошу.
Внутри коттедж оказался просторным. Спальня, гостиная, кабинет… Большая ванная комната, безукоризненно чистая. Мебель, правда, не новая, но добротная. Матрац на кровати не продавленный, подушки мягкие, одеяло теплое, белье целое… Вот только полотенца отсутствовали.
– Непорядок, – покачала головой директриса, – вы уж извините, сейчас Веру пришлю, горничную.
После этой фразы она ушла. Я осталась в одиночестве, слушая невероятную тишину. Ни звука не долетало до ушей. В Москве невозможно найти места, где бы полностью отсутствовал шум. Всегда либо трамвай проедет, либо собака залает, либо соседи заведут пьяные песни. Даже у нас в Ложкине слышно, как тревожно гудит, подъезжая к станции, электричка.
Послышался легкий стук, и в комнате появилась девушка, даже девочка, чуть старше Маруси по виду.
– Здрассти, – сказала она и показала стопку полотенец, – куды вам их положить?
– Да вот на столе оставь.
– Не-а, – протянула девочка, – Алла Михайловна ругать станет. Вы ей потом скажете, что я все побросала…
Я внимательно посмотрела на горничную. Низкий лоб, глубоко посаженные, просто «утонувшие» в черепе маленькие глаза, нос – картошкой и слишком крупный рот с влажными губами. Некрасивая голова с плохо подстриженными волосами сидела на полном туловище человека, привыкшего есть в любое время, не ограничивая себя. Скорей всего у нее легкая форма болезни Дауна, позволяющая адаптироваться к жизни и даже работать.
– Ты права, детка, – со вздохом ответила я, – свои обязанности следует выполнять четко. Большое полотенце повесь в ванной на крючок, среднее положи на кровать, а маленькое, льняное, отнеси на кухню…
Девица с шумом понеслась выполнять указания.
Потом она вновь возникла перед моими глазами и отрапортовала:
– Сделала.
Я достала из бумажника пятьдесят рублей.
– Спасибо.
– Чегой-то? – спросила девочка, во все глаза глядя на бумажку.
– Это тебе, на чай.
– Я его не люблю…
– Ну купишь себе кока-колу или мороженое…
– Спасибо, большое спасибо, просто огромное спасибо, – принялась благодарить девица.
Мне стало неудобно, небось зарплата у несчастной рублей четыреста, не больше. Горничные мало получают, а уж таким небось вообще платят копейки…
– Тетенька, – неожиданно сказала девочка, притормозив у двери, – вы добрая, хорошая, я вам правду скажу…
– Какую, солнышко?
– Уезжайте из этого домика!
– Почему, дружок?
Девочка напряглась, потом неожиданно сообщила:
– Меня Верой зовут.
– Очень приятно, Дарья Ивановна.
– Ой, – обрадовался бесхитростный ребенок, – как мою бабушку, можно вас тетей Дашей звать?
Я улыбнулась. Странное дело, но так меня никто не называл ни разу в жизни. Как-то сложилось, что дети подруг мигом начинали обращаться ко мне просто: Даша. Потом ребята подрастали, и я превращалась в Дашутку.
– Конечно, милая. А почему лучше уехать в другой коттедж?
Верочка перешла на трагический шепот:
– В этом люди как мухи мрут, просто жуть! Место несчастливое, проклятое, мне мамусечка рассказывала. Хотя живут иногда и ничего, здоровехоньки остаются, только вы добрая, мне вас жаль! Бегите к Алле Михайловне и в другую коттеджу переезжайте. Они у нас все пустые стоят! И чего она вас сюда поселила? Сама же на днях моей маме говорила: «Надо сломать второй номер, прямо проклятое место!»
Я спросила:
– И кто же тут умер?
Верочка села на стул и стала перечислять:
– Сначала дядька, пожилой уже, аккурат вот на этом диванчике, в июне преставился. До него женщина в ванной мылась, поскользнулась и черепушкой о пол приложилась, жуть! Кровищи было, еле отмыли. Еще раньше, год примерно назад, люди-то живы остались, да у них ребенок утонул, маленький. Они купаться пошли, тута место есть специальное, и недоглядели. Неделю искали и не нашли… А совсем давно тетенька утонула, красивая! Актриса! По телевизору играла! Ой, вот ее мне жалко было! Добрая, навроде вас! Шарфик мне подарила, такой голубенький, он у меня парадный теперь, и денег давала…
