– Анастасия Павловна, можно войти? Это Борис Блинов.
– Да, да, Боренька, заходи, – ответило приятное грудное женское контральто.
Переступив порог, мы очутились в сравнительно небольшом кабинете, обставленном просто и дорого. В кресле, за столом с малахитовым пресс-папье сидела женщина, всем своим видом напоминавшая вышедшую в тираж порнозвезду. Пока Бабл рассыпался в льстивых комплиментах, мы имели возможность рассмотреть «хозяйку Медной горы». Красный, стильно скроенный пиджак с белой блузкой так и распирали, жаждущие свободы груди, должно быть пятого размера – не меньше, выбеленные до бумажного цвета прямые волосы, челка, падающая на лоб, абсолютно гладкое, как маска лицо (интересно, что она с ним сделала? Подтяжка? Инъекция ботокса? Или еще что-нибудь такое же жуткое?), сильно накрашенные глаза и торчащие, стопроцентно силиконовые красные губы довершали картину. Определить возраст этой дивы можно было только по шее и рукам, именно они выдавали далеко не первую свежесть мадам. Пока Бабл истекал медовым сиропом, дива разглядывала нашу могучую кучку внимательным цепким взглядом, никак не сочетающимся с ее фривольной внешностью.
– Боря, может, ты нас познакомишь? – без особых церемоний перебила она Бабла на полуслове.
– Да, да, да, разумеется, – он излишне суетился, даже потел. – Это Марина, я о ней говорил, очень талантливая танцовщица, очень. Это… это…
Баблик напрочь забыл, как нас с Таей звать величать, подруга ему помогла:
– Сена, Тая и Владислава.
– Да, да, да, Сена, Тая и Владислава, они претендуют на должности горничной, уборщицы и посудомойки.
«Претендуют на должности…» – умереть не встать, как всё серьезно!
– Прекрасно, прекрасно, – растянула Анастасия Пална в улыбку свои отвратительные скользкие губы. – Владиславочка, здесь нет солнца, может тебе снять очки?
За долю секунды мне сделалось жарко, затем холодно и снова жарко. Владик снял очки и очаровательно улыбнулся в ответ.
– Вы извините, я очень стеснительна, – произнес он вполне мелодичным, практически женским голосом, – поэтому почти всегда хожу в очках.
– И чего же стесняется такая прелестная девушка?
– Своего роста, – вздохнул он, – я слишком высокая. Хотела попробовать себя в спорте, но в волейбол меня не взяли, не хватило данных.
– Зачем же сразу в спорт, из тебя бы получилась прекрасная модель, уверена, тебе не составило бы труда сбросить для этого пару-тройку килограммов.
С ума сойти! И это она говорит и без того худому, Владу! Сбрось он еще пару-тройку кг, из него такой бы дрищ получился, что без слез не взглянешь. Нет, никогда мне не понять этого дурацкого модельного бизнеса, никогда.
– И ты хочешь работать у нас посудомойкой? – уточнила свет Анастасия.
– Ну, в общем, да, – скромно ответила «прелестная девушка».
– Что же ты, Борис, не мог подобрать Владиславочке места получше? Мне кажется, она достойна большего.
Борис залепетал, что он только сегодня удостоился чести познакомиться с Владиславочкой и знать не знал, насколько она прелестна до сегодняшнего утра.
– Ладно, – оборвала козлиные песнопения грудастая вседержительница, – пускай пока займется посудой, а я подумаю, куда ее можно определить. Борис, передай девушек Елизавете с рук на руки, пускай она все им покажет, расскажет и пусть приступают к работе. А вы, Марина, останьтесь, я сама вам все объясню и провожу.
Попрощавшись нестройным хором, мы выкатились из кабинета, оставив Марину силиконовому монстру. Нет, все-таки никак не понять моему маленькому жалкому мозгу, как женщины могут засовывать в свое тело всякую пакость с угрозой не только здоровью, но зачастую и жизни? Ради чего? Чтобы какие-то полудурки пускали слюни, глядя на их надувные шары? Ну не представляю я нормального полноценного мужчину, который затрясется в бурном оргазме, щупая мертвый силикон вместо нормальной женской груди. Каждый раз, когда я начинала обдумывать тему искусственного бюста, на ум неизменно приходила печально знаменитая Лоло Феррари. Тут уж явно не обошлось без психических отклонений, потому как вряд ли женщина в здравом уме добровольно закачала бы себе в грудь почти четырнадцать килограммов этой дряни! Свой гигантский бюст она таскала в специальном поддерживающем лифчике, даже спала в нем. А закончилось все весьма символично: как-то среди ночи лифон лопнул, сиськи проломили этой дуре ребра и кусок ребра воткнулся прямо в сердце. Сложно представить более нелепую и вместе с этим поучительную смерть. Вот так вот…
Покинув кабинет Анастасии Палны, Бабл незамедлительно возвратил себе прежнюю борзость и пренебрежение к окружающему его светлейшую персону быдлу. Мы поднялись наверх, но пошли в противоположную ресепшену сторону, к двери, стилизованной под корабельную. За нею оказалось помещение декорированное под длинный коридор с каютами. Создавалось полное ощущение присутствия на прогулочном лайнере, я даже начинала утрачивать связь с реальным миром, настолько невозможно было представить, что это не какой-то там «Титаник», а всего-навсего «Городская люберецкая баня № 12». Кстати, неплохо они замаскировались, весьма неплохо…
Прошли коридор с «каютами» – номерами, миновали еще одну дверь и попали в круглое, обшитое деревом помещение с танцполом в центре (с шестом, разумеется, как же без шеста!), столиками и полукруглой барной стойкой. Получился эдакий компактный, уютный барчик на шесть столиков, откуда и уходить-то не хотелось… Да-а-а, дизайнер или дизайнеры, создававшие такую красоту, должно быть на золотых «Лексусах» из этой баньки уехали… Бабл не предоставил возможности как следует все рассмотреть и кое-что потрогать, он стремительно катился дальше, видать не терпелось сбагрить нас и отправиться в рейс за очередным уловом.
Из бара попали в подсобные помещения, включавшие: кухню, посудомоечный отдел, кладовую с разнообразный инвентарем, туалетом и парочкой коморок с топчанчиками. Насколько я могла понять, коморки и являлись «комнатами отдыха персонала». Пока что нигде никакого персонала не просматривалось, и Баблу пришлось побегать по многочисленным закоулкам, прежде чем он отыскал и привел к нашей любопытствующей группе невысокую, крепко сбитую женщину лет сорока, представил ее, как Елизавету, пожелал нам удовольствия от взаимного общения и ретировался со скоростью света.
– Так, так, – не особо приветливо оглядела нас, одетая в белый халат и фартук Елизавета, – значит, новенькие? Опять всему учить вас придется!
– Мы пришли работать горничными, посудо-поломойками, – старательно-вежливо проговорила Тая, – мне кажется, что для этого особых профессиональных навыков не требуется.
Фартучная Елизавета так на нее зыркнула, что подруга благоразумно заткнулась.
– Идите за мной! – отрезала тетка и повела нас в одну из коморок. – Вот полки для вещей, вот крючки для одежды, здесь будете отдыхать. Идемте дальше.
Покинув коморку, в которой мы еле-еле уместились втроем с Елизаветой, Владиславе пришлось стоять в дверях, ибо она не влезала в апартаменты ни вдоль, ни поперек, мы прошли в комнатку со стеллажами чистых скатертей, постельного белья и прилегающим отсеком прачечной, состоявшей из трех стиральных машин.
– Так, судомойка кто из вас?
– Я, – по школьному поднял руку Владик.
Тетка медленно оглядела его с ног до головы с таким видом, будто только что заметила сей невиданный экспонат.
– Ох и вымахала, – осуждающе покачала она головой, словно это была личная провинность бедной девушки. – Что ж делать-то, хоть в мужскую униформу тебя обряжай!
Она покопалась на полках с униформой персонала, вытащила халат, клеенчатый фартук и сунула в руки Владу.
– Так, поломойка кто?
– Я, – с королевским достоинством произнесла Таисия Михайловна.
Её противный тётус снабдила халатом, но без фартука. Методом логического исключения получалось, что горничной собираюсь потрудиться я, и Елизавета безо всяких вопросов выдала мне униформу: малиновое платье с желтым передником, выполняющим скорее декоративную роль и странным желтым чепчиком поразительно идиотического вида. Пока я вертела в руках сей унизительный головной убор, Лизавета объясняла необходимость головных уборов (Владу с Тайкой полагались белые косыночки) тем, что необходимо предотвратить неминуемое загаживание нашими вшивыми волосами всей блистательно-стерильной округи. Затем Владу с Таей выдали резиновые шлепанцы, а мне малиновые тряпочные тапочки, последовали последние инструкции: где, что лежит, как чистить, блистить, мыть, и моих дорогих друзей выкинули переодеваться, а меня Лизок заставила переодеться прямо в этой бельевой комнате и повела знакомиться с номерами. По пути я забросила вещи в каморку и, то и дело поправляя кретинский чепец, потопала осматривать фронт работ. Форменное платье оказалось не по размеру и я болталась в нем, как карандаш в стакане. Как не пыталась завязать потуже фартучек, чтобы хоть как-то исправить положение, только хуже получалось, платье начинало топорщиться вокруг меня, словно колокол. Но так как Елизавета не ужасалась, глядя на меня, не делала попыток заменить наряд, я сочла, что выгляжу приемлемо, и успокоилась.
