Борис Леонидович грустно улыбнулся – действительно, дурак, как он мог в ней сомневаться?
– Давай, посмотрим, что у тебя там, – ласково глядя на него, предложила Оля. Наумкин достал из кармана пиджака и протянул ей два заранее приготовленных снимка – два фрагмента одного из рисунков.
– А почему не целиком рисунок? – удивилась Ольга, внимательно вглядываясь в замысловатый узор на фотографиях.
– Не знаю. Так мне передали. Боятся наверное чего-то. Но денег предложили много. А я не представляю, как можно определить автора по этим клочкам. К тому же я не специалист по рисункам… Хотя я за последние недели столько всего познал, что теперь, наверное, уже специалист. Но все же этого, естественно, недостаточно, чтобы такие загадки отгадывать.
– Знаешь, ты давай отдохни немного, я тебя в комнате для гостей размещу. А я пока сбегаю кое-куда, там и попробую выяснить, что тебе подсунули.
– Кое-куда?
– В одну очень серьезную реставрационную мастерскую.
– Только ради Бога – поаккуратне! Дело это тонкое…
– Не волнуйся, я тебя не подведу, ты же знаешь.
– Знаю, – радостно засмеялся Борис Леонидович. – Ты умница! Спасибо тебе.
– О чем ты, Боря. Спасибо тебе, что появился.
* * *
– Боря, слушай, а ты знаешь этих своих клиентов? – Ольга как-то странно смотрела на еще заспанного Наумкина.
– Лично – нет. Только по телефону общались. А что такое? – встревоженно глянул он на нее.
– А фотографии?
– Пакет с фотографиями мне курьер передал. Что-то случилось?
– Можно сказать и так. В общем, если рисунок не подделка, то автор этого произведения – Леонардо да Винчи.
На секунду у Наумкина перехватило дыхание и потемнело в глазах. Чтобы прийти в себя, ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть и выдохнуть. Затем он попытался что-то сказать, но язык его не слушался. Несколько минут потребовалось обалдевшему Наумкину для того, чтобы взять себя в руки. Ольга молча наблюдала за ним с очень серьезным выражением лица. Наконец Борису Леонидовичу удалось справиться с эмоциями и сформулировать первый естественный вопрос:
– Ты уверена?
– Почти уверена. Стопроцентный утвердительный или отрицательный ответ может дать только детальное исследование самого рисунка. Я, Борь, сама в шоке. Откуда это у нас, кто владелец? Встретить вот так, по случаю, работу Леонардо – это знаешь ли, можно рассудка лишиться.
– Вот я чуть и не лишился, когда ты сказала. Но почему именно Леонардо? Там что, инициалы нашлись? Но я все там просмотрел – и ничего!
– Понимаешь, он практически не подписывал свои работы. Исследователи до сих пор спорят почему. Нет, иногда он подписывал, но без указания фамилии. Сокращенно – Lo, Leonardo. Но чаще – совсем ничего. Даже на таких шедеврах, как «Дама с горностаем» или «Поклонение волхвов». Не говоря уж о множестве его рисунков и рукописей, которые из-за этого многие годы считались анонимными. Каприз гения, или, может быть, что-то иное, не знаю. Это ведь был человек-загадка. Знаешь, как он экспериментировал с зеркальным отражением? Фрагменты картин, рукописи писал… Обалдеть можно.
Наумкин тут же вспомнил про изображенные на рисунках цветы в зеркальном отражении и непроизвольно вздрогнул. Потом спросил:
– Почему ты решила, что это именно он? Манера? Или узнала саму работу?
– Видишь ли, какая штука. Манера – да, но фрагменты больно маленькие, ничего утверждать нельзя. Тем не менее есть одна вещь… Короче, мастер часто не ставил подпись, но зато, абсолютно в своем стиле, оставлял зрителям некие опознавательные знаки. И если внимательно присмотреться к его работам, то можно обнаружить, например, символическую взлетающую птицу. И таких знаков немало. Вот поэтому серьезные исследователи и полагают, что какие-то неизвестные его работы вполне могут обнаружиться еще и в далеком будущем.
– А здесь ты что нашла? – замирая от волнения, спросил Борис Леонидович.
– Вот смотри, – Оля ткнула ноготком в одну из лежащих на столе фотографий.
Внимательно вглядевшись в рисунок, Наумкин ахнул – действительно, в том месте, куда показывала Ольга, из хитросплетений карандашных линий, так хорошо, казалось, ему знакомых, вдруг как в сказке возник образ расправившей крылья птицы. Некоторое время в комнате висела напряженная тишина. Потом Наумкин спросил:
– Как ты думаешь, я могу им определенно сказать, что это Леонардо?
– Не знаю. Я вот сейчас о другом подумала – не фальсификация ли все это. Но с другой стороны – зачем тогда было тебя привлекать? Ты же не можешь выступить экспертом, дать официальное заключение. Скорее всего, люди действительно не знают, что у них в руках. С ума сойти! Ведь если нашелся неизвестный рисунок Леонардо – это же мировая сенсация.
«Знала бы ты, милая, что в действительности происходит», – с тоской подумал Наумкин. – Тут же целая куча рисунков. Если учесть те, что проданы».
Проданы! Четыре бесценных рисунка проданы за гроши! Идиот, какой идиот! Не мог удержаться, продал шедевры за бесценок!
– Что с тобой? – забеспокоилась Ольга, увидев, что Борис Леонидович вдруг сильно побледнел. – Тебе нехорошо?
– Нет, ничего. Слушай, а сколько это может стоить? Вот такой рисунок, если он и правда написан Леонардо?
– Не знаю точно, но это большие деньги. На моей памяти Леонардо не продавался и не покупался, даже на черном рынке. Впрочем, совсем недавно была история, вероятно, сопоставимая. В архивах Ватикана нашли зарисовку одной из деталей купола базилики собора Святого Петра в Риме, сделанную рукой Микеланджело. Исследователи считают, что это его последний рисунок. Не слышал? Об этом много писали. Так вот, в связи с этим газеты напомнили другую похожую историю. В 2002 или 2003 году, точно не вспомню, в запасниках Национального музея дизайна в Нью-Йорке тоже случайно был найден другой рисунок мастера. Он находился среди полотен неизвестных авторов эпохи Возрождения. Этот рисунок, как выяснилось, был куплен музеем еще в 1942 г. всего за 60 долларов. А теперь он оценивается минимум в 10–12 миллионов.
Тут Борису Леонидовичу сделалось совсем худо, и он даже застонал.
– Борь, да ты что? – испугалась Ольга. – Нельзя же принимать все так близко к сердцу. Ну, даже если он и настоящий – тебе что? Пусть твои клиенты сами решают, как быть дальше. Хотя официальную экспертизу – можно им помочь. Только подскажи им, что появление на рынке таких шедевров потребует от владельцев некоторых объяснений. И абсолютной их благонадежности. Иначе возникнут серьезные проблемы. Разговор о происхождении неизвестного шедевра – вещь деликатная. А лучше, бери-ка ты свой гонорар и живи спокойно.
Но именно с этой минуты жизнь Бориса Леонидовича окончательно и бесповоротно превратилась в кошмар.
Оля проводила Наумкина на вокзал и потребовала, чтобы тот обязательно приехал к ней на Новый год. «Если только не женишься!» – добавила она строго.
Но Борису Леонидовичу было уже не до нее. Он с трудом нашел в себе силы доиграть роль до конца. Улыбался, шутил, обещать звонить, писать электронные послания, приезжать и даже – не жениться. На это, видимо, ушли последние его жизненные силы. Мысль о том, что он попросту выбросил на ветер минимум сорок миллионов, активно завершала разрушение его уже и без того ослабленного организма.
* * *
«У вас инсульт, в тяжелой форме, с осложнениями, – услышал он мягкий женский голос. – Так что лежите спокойно, не волнуйтесь и не напрягайтесь. Мы постараемся сделать все, что возможно».
«Хорошенькое дело, – подумал Наумкин. – Какой еще инсульт? Я в больнице, это ясно. А как же дом? И где рисунки?» Эта мысль ожгла мозг, и он застонал от нахлынувшей боли. Казалось, тело разваливается на куски. Так, они сказали не волноваться. Кто сказал? Наверное врач. Хорошо, волноваться не надо, а то быстро не выпишут. Так где же рисунки? Он стал лихорадочно восстанавливать в памяти картину происшедшего. По всему выходило, что рисунки остались в том самом пиджаке, в котором он их всегда носил и который повесил в шкаф перед тем, как лечь на диван. Надо полагать, пиджак так и висит дома, а он, Наумкин, лежит здесь, в больнице. И рисунки стоимостью минимум в двадцать миллионов долларов никто не охраняет. И если в его отсутствие залезут воры или любопытные соседи… Дикая боль расколола мозг Бориса Леонидовича, и он вновь впал в забытье.
Всю следующую неделю Наумкин пытался сосредоточиться, осмыслить случившееся и проанализировать свои перспективы.
Свалившаяся на него болезнь и то, как она протекала, особого оптимизма не внушали. Борис Леонидович мог шевелить лишь правой рукой, вся левая половина туловища отнялась. Говорил он с трудом, и, похоже, врачи и персонал часто его попросту не понимали. По тому, что сам он раньше слышал об инсультах, и по тому, что говорил ему сейчас лечащий врач, Наумкин понял – это надолго, скорее всего – навсегда.
– Скажите, – спросила его во время последнего осмотра заведующая отделением, – есть ли у вас близкие родственники или знакомые, готовые ухаживать за вами постоянно?
