Марго удивилась:
— Да ну? А мне кажется, розой пахнут. И жасмином. И сиренью. И гиацинтом.
— Какой розой? — возмутилась я. — Каким жасмином? Запах разложившейся плоти. Не удивлюсь, если эти невинные цветочки окажутся хищниками.
— Да, да, — оживилась Марго, — я заметила: в оранжерее исчезли мухи и комары. Это меня заинтересовало:
— Да? Ну тогда и в самом деле отнеси их в спальню. Комары ночью прям-таки лютуют. Так и быть, отнеси в спальню, только от моей кровати подальше поставь Кстати, а куда делась Алиса?
Марго немедленно принялась ругаться.
— Слышать про нее не хочу! — закричала она. — Бледная! Круги под глазами! Еле ноги таскает, а по магазинам шляться силы нашла.
Меня захлестнула обида:
«Что же это она меня с собой не взяла? Впрочем, и я уже еле ноги таскаю. И кружится голова. И сухость во рту. Не до магазинов…»
Словно услышав мои мысли. Марго сказала:
— Чайку пойти выпить, что ли? Вроде не ела соленого ничего, а все пью и пью. Сухость во рту такая. И Алиска пьет как сумасшедшая. Нет, освятить нужно квартиру. Сделано здесь! Сде-ла-но. Хвороба от нее у меня, от квартиры этой. Завтра же пойду к попу.
Я слушала Марго, не очень понимая, о чем это она. Как-то странно кружилась голова, и перед глазами скакали черные точки.
— Маргуша, убери эти удушливые цветочки, — попросила я. — Дурно мне от них.
Я ткнулась носом в фиалку, проверяя, не ошиблась ли, не возвела ли напраслину на не повинные ни в чем растения. К точкам тут же прибавились мухи с серебряными крылышками. И звездочки.
«Скоро человечков видеть начну», — рассердилась я.
И тут меня осенило.
«А не в этих ли цветочках дело? Что там ботаник говорил? Фиалка свободы? Кстати, что-то нет ее, а ведь сегодня еще здесь, в холле, была».
— Маргуша, — спросила я, — куда подевались те коричневые цветочки?
— В оранжерею их отнесла, а эти, черные, спускаю. Как раз расцвели, — просветила меня Марго. — А в чем дело?
— Да вот думаю, не выбросить ли их нам, пока Алиса не вернулась? Что-то не нравятся мне они. Лицо Марго отразило яростный протест. Стало очевидно, что со стороны Алисы мое предложение встретило бы гораздо меньше возражений.
— Что? — завопила Марго. — Мои цветы?! Выбросить? Я их так холю, так лелею! Софья Адамовна, креста на тебе нет!
— Холишь? Лелеешь? Дай-ка я на них посмотрю. Много их там еще у тебя?
И я отправилась в оранжерею. Подъем дался мне не легко.
«Никогда раньше не замечала, — с трудом переставляя ноги, подумала я, — какая крутая здесь лестница».
Марго, устремившаяся за мной, видимо, поднималась с таким же трудом, — кряхтела безбожно. В мастерской она взмолилась:
— Ой, Софья Адамовна, погоди. Давай передохнем маленько, а уж потом поднимемся в цветник.
— Давай, — согласилась я, присаживаясь в любимое кресло Алисы и с интересом рассматривая снятую с мольберта, отставленную в угол картину. Работа была еще не закончена.
Туман в голове не помешал мне оценить произведение по заслугам. Картина завораживала техникой исполнения и сложностью замысла. Это было одно из тех полотен, которые привели меня в восхищение. Странный, загадочный пейзаж, рождающий любопытство и тревожный трепет.
Из сумрака, наполненного лунным светом, выступали руины храмового комплекса, виденного мной где-то в другой жизни, в каком-то ином времени.
Словно неведомая сила взметнула меня в черное поднебесье. Оттуда, бесстрастно и величественно, взирала я вниз на каменные сооружения.
Я все видела в этом лунном сумраке. Все отчетливо различала.
Я все знала и все видела. Страшная тайна покоилась где-то в недрах камня рядом с Великой гробницей. Я знала это, но не смогла бы сказать, откуда…
«Великая гробница, — с удивлением подумала я, — нет никаких сомнений, что это не жилье, не храм, а именно гробница…»
С огромным трудом мне удалось стряхнуть оцепенение, навеянное удивительной картиной Алисы. Я отставила полотно в сторону и потянулась за другим, тем, что стояло рядом, у стены, натянутое на подрамник. Эта работа была уже покрыта лаком. Она поражала реалистичностью и глубиной исполнения, как и прежняя. На этот раз кисть художницы воссоздала на холсте тропический полдень. Картина дышала жаром раскаленного дня. Крупным планом надвинулись на меня разрушенные, свергнутые с высоты барельефы со странными лицами с чуть раскосыми глазами и вывернутыми губами. Из хаоса каменных обломков в небо вознесся древний храм. Базальтовые колонны, прижатые одна к одной, образовывали массивное каре, перекрытое тяжелыми гранитными плитами. Мрачный камень четким силуэтом врезался в побелевшее от зноя небо.
Я вновь перевела взгляд на лица с барельефов, притягивавшие к себе бесстрастной необычностью. Творения древних скульпторов лежали разбросанные по ковру из черных и коричневых цветов. У самого края картины, на переднем плане, цветы оказались прорисованными так четко и тщательно, что я вскрикнула, узнав их.
— Марго! — спросила я, — посмотри, Алиса тут цветочки нарисовала. Это не те, черненькие, что ты вырастила?
Подошедшая Марго без всякого трепета вгляделась в тревожное, почти магическое полотно Алисы. Присмотревшись, она согласилась:
— Да, те, что намалеваны левее — коричневые, а те, что в самом углу — черные. Точно, наши цветочки.
«Боже мой! — ужаснулась я. — Да этот храм я во снах своих видела. Не припомню только, до того, как нашла картины Алисы, или после. Чертовщина какая-то…»
Я мучительно пыталась припомнить, но Марго помешала.
— Пошли в оранжерею, — сказала она, — а то пить хочу, спасу нет.
Мы поднялись в оранжерею, превратившуюся в кладбище цветов и хранилище пустых горшков.
Кое-где торчали засохшие ветки, и отовсюду веяло запустением.
Я ахнула:
— Да здесь настоящий мор!
— Видишь, что делается, — пожаловалась Марго. — Все растения погибли. Хвороба какая-то на них напала. Я уже и к агрономам их носила, и землю на проверку таскала, и на вредителей исследовала.
— И что? Нашли что-нибудь? Марго скорбно покачала головой:
— Ничего. Только эти фиалки и живут. Ничего им не делается. Цветут себе. И вот еще что заметила: как коричневые фиал очки отсюда унесла, так остальные цветочки сразу погибли. А черные, наоборот, обрадовались и зацвели.
Я удивилась:
— Унесла? Коричневые? Фиалки свободы?
— Уж не знаю, как их называть, — отмахнулась Марго. — Но заметила, что они лечебные. Дышится от них легко и ломота в костях проходит. Еще молиться около них хорошо, всякая нечисть отступает. Я, как только привидится что, так сразу сюда, к ним. Тут и молитву творю.
Марго с надеждой посмотрела на меня и спросила:
— Может быть, их заваривать можно, цветочки эти коричневые? Может, лечебные они?
Я вспомнила ботаника Фаины, утверждавшего, Что фиалка свободы очень редкое растение. Но заваривать их я бы, пожалуй, не решилась, а потому И Марго не советовала.
— Маргуша, — спросила я, — а откуда здесь взялись эти цветы? Кто их принес?
— А уж и не знаю. Герман, думаю. Он в основном Алиске цветы дарит, она их только коллекционирует.
— Ах, черт возьми! — воскликнула я, пулей вылетая из оранжереи.
Ноги сами несли меня, несмотря на то, что в голове стучало, в груди молотило, а в глазах метались какие-то всполохи.
Марго помчалась следом за мной.
— Софья Адамовна! Куда ты? — громко топоча по ступеням, кричала она.
— К Фаине! Мне срочно нужно к Фаине!
В холле я выбросила из бутоньерки старый цветок и вставила черную фиалку. Запыхавшаяся Марго, с трудом настигшая меня, удивилась:
— Зачем? Она же тебе воняет!
— Ничего, потерплю, — сказала я. — Передай Алисе, что скоро буду. Пускай обязательно дождется!
К радости моей, Фаина снова гипнотизировала психа-ботаника. Увидев меня, она по традиции завопила:
— Мархалева, бесы тебя дери! Оставишь ты меня в покое или уже никогда?
Демонстрируя озабоченность, я воскликнула:
— Фаня, всего на минутку.
Но она не слушала. Вскочила, замахала руками, затопала ногами и грозно пошла на меня. Псих повел себя еще хуже: он задрожал, выкатил глаза, забился в угол и, тыча пальцем в мою бутоньерку, истерично завопил:
— Viola acherontia! Viola acherontia!
Реакция его на этот раз мне понравилась, а вот Фаина опешила, даже испугалась. Она уже не шла на меня, а с состраданием смотрела на психа, корчащегося от ужаса.
— Мархалева! — гаркнула Фаина. — Вон! Вон отсюда!
Псих же не унимался.
— Viola acherontia! Viola acherontia! — истошно вопил он, прикрывая голову руками.
Изо рта его пошла пена. Фаина звонком вызвала санитаров и вытолкала меня из кабинета.
— Фаня, — взмолилась я. — Мне нужно срочно поговорить с этим человеком, — я кивнула на дверь, за которой бесновался несчастный ботаник.
— Что? — возмутилась Фаина. — Считаешь, недостаточно его довела? Мало поиздевалась! Доконать решила?!
