– И девочку Олю отправили в детский дом?
– Полагается сначала в приемник-распределитель, – пояснила Кочеткова, – но тут Жанна Яковлевна постаралась и сразу оформила ребенка к Мирной. У Анны Степановны хорошие условия, а нам хотелось, чтобы девочке жилось нормально.
Я посмотрела на милое, простодушное лицо. Скорей всего приветливая врач ничего не знает, но Жанна Яковлевна! Носом чую, что не случайно отправила она Полину по этому адресу.
– Все-таки хочется поговорить и с директрисой, – сказала я, – материал очень выиграет от такого интервью.
– Да вы ступайте к ней домой, здесь рядом совсем, через два дома, – и Римма Федоровна объяснила мне дорогу.
Очевидно, дружбой с властями Жанна Яковлевна пользовалась только в служебных целях. Потому что жила она в абсолютно аварийном доме. Объявление возле подъезда взывало: «Жильцы, приближается осенне-зимний сезон. Будьте людями, не бейте окна на лестничных клетках, самим же холодно будет!»
Но обитатели «хрущобы» не собирались внимать жалобному призыву. Практически на всех этажах зияли пустые рамы. Я подивилась подобному поведению, ну не дураки ли, ведь замерзнут! Дверь в квартиру Савостиной выглядела ново и даже щеголевато. Красная обивка из кожи молодого дерматина и «золотой» номер – семьдесят восемь.
Красивая створка распахнулась сразу, и меня впустили, даже не спросив: «Кто там?»
– Не боитесь жуликов? – спросила я, пытаясь развернуться в прихожей размером с птичью клетку.
– Да ну, – махнула рукой Жанна Яковлевна, – покажите, что здесь украсть можно?
И правда нечего. В узкой комнате дешевая болгарская стенка, довольно обтрепанная мягкая мебель, допотопный телевизор «Рубин». На предмет роскоши тянет только аляповатая напольная гжельская ваза с надписью синими буквами на белом фоне: «В день юбилея от коллег по работе».
– Что у вас за проблема? – с готовностью спросила Савостина.
Прежде чем ответить, я внимательно изучила внешний вид хозяйки. Возраст стремительно катится к пятидесяти. Слегка полновата, волос не красит, и шевелюра напоминает шкуру зебры – белые и темные полосы вперемежку. Крупный мясистый нос, полные губы, густые, не тронутые пинцетом брови. Зато глаза удивительно хороши – темные, бездонные, в таких можно утонуть. Причем огромные, занимают почти пол-лица. И вся Жанна Яковлевна производит удивительно располагающее впечатление.
Хочется положить голову ей на плечо и рассказывать обо всех проблемах. Из таких женщин получаются отличные педагоги, врачи, кстати, жены и матери тоже. Но Савостина, судя по всему, живет одна. Да и деньгами в нищей квартирке не пахнет. Хотя, кто знает, может, хранит в банке стеклянной на огороде… Делает же она какие-то гешефты с Мирной, следовательно, не так проста и бедна, как кажется.
Я вытащила из сумочки удостоверение МВД:
– Майор Васильева из прокуратуры.
Москвичи удивительно юридически безграмотны. Разницы между участковым инспектором, оперуполномоченным и следователем простой человек не видит. А уж чем отличаются органы милиции от прокуратуры, вообще не понятно никому. Но майор из прокуратуры звучит, по-моему, солидно и страшновато.
Очевидно, так же показалось и Савостиной, потому что она села на диван и растерянно спросила:
– Что случилось?
«Надо же, как напугалась», – подивилась я, глядя, как серая бледность наползает на встревоженное лицо хозяйки.
– Что произошло? – повторила Жанна Яковлевна, безотчетно дергая пальцами бахрому накидки.
– Нас интересует полуторагодовалая Оля, найденная возле центра «Милосердие».
– Ах это! – почти радостно воскликнула директриса. – Очень просто, ее подкинули.
Я отметила, что к Жанне Яковлевне вернулся нормальный цвет лица.
– Поподробней, пожалуйста.
Савостина приветливо предложила кофе, и сдобренная растворимым напитком беседа плавно потекла от факта к факту.
Идея создания центра пришла Савостиной в голову как раз в майские праздники 1994 года. Тогда она подрабатывала врачом на «Скорой помощи». Второго мая вызов поступил из отделения милиции на Дубнинской улице. На столе лежал младенец, заботливо завернутый в потную гимнастерку. Рядом толкались взволнованные молодые парни. Оказывается, дворничиха нашла на помойке крошечного мальчика и прибежала с находкой в дежурную часть.
Жанна Яковлевна сразу определила, что несчастному младенцу всего несколько часов от роду. Пока обрабатывала пуповину да посылала милиционера за детским питанием, привели и преступную мать. Найти ее не составило труда. Служебная собака сразу взяла след.
Перед Жанной Яковлевной предстала испуганная зареванная четырнадцатилетняя девочка. Настолько неопытная и глупая, что решилась выбросить ненужного ребенка прямо под окнами своей квартиры.
– И как у тебя рука повернулась на такое, – укорил девочку один из милиционеров, – отказалась бы уж лучше в родильном доме, раз аборт не сделала.
Размазывая по детскому личику слезы, девочка сообщила, что рожала дома, потому что в больнице спросят документы и вызовут родителей, а те ее просто убьют.
– Да если б можно было просто так ребенка отдать, – всхлипывала дурочка, – чтобы никто ни о чем не спрашивал…
Слова девочки застряли в голове Жанны Яковлевны. Будучи женщиной одинокой, не обремененной ни мужем, ни детьми, она могла себя посвятить неожиданно появившейся идее. Через год были преодолены все административные препоны, и «Милосердие» заработало в полную силу.
– Не хвастаясь, скажу, что спасли от смерти многих детей, – отметила Савостина, – причем не просто сохранили им жизнь, а еще и устроили в хорошие семьи…
– Значит, знаете, чем занимается Анна Степановна Мирная, – в лоб врезала я, – связаны, так сказать, с ее бизнесом…
Жанна Яковлевна попыталась увильнуть от ответа:
– Мирная? Директор детского дома? Встречаемся иногда на совещаниях. Деловая и профессиональная женщина.
– Ну, конечно, – ухмыльнулась я, глядя, как лицо Савостиной опять начинает медленно приобретать серый оттенок.
По-моему, с такими сосудами не следует врать, моментально все выходит наружу – то краснеет, то бледнеет.
– А цена на грудничка та же, что и на, так сказать, подросшего ребенка? – выкинула я из рукава последний козырь.
Жанна Яковлевна затравленно замолчала. Я пожалела, что поспешила назваться работником прокуратуры. Савостина напугана до безумия и ничего не скажет. Надо попытаться успокоить ее…
– Жанна Яковлевна, – завела я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и одновременно ласково, – видите ли, жизнь сейчас трудная, на одну зарплату не прожить, вот и пришлось мне подрабатывать частным детективом. Сразу предупреждаю, ваши дела с Анной Степановной меня совершенно не занимают. Только ответьте, откуда, каким образом попала в центр полуторагодовалая Оля?
Время сейчас и правда смутное. Если уж высокие чины Генеральной прокуратуры не брезгуют по проституткам шляться и при этом продолжают как ни в чем не бывало исполнять служебные обязанности, то рядовой сотрудник, промышляющий частным сыском, совсем не удивляет.
Савостина слегка расслабилась и горячо заговорила:
– Ни копейки из этих денег на себя не потратила. Центр – бюджетная организация. Из государственного кармана нам перепадают крохи.
А планы у Жанны Яковлевны гигантские. Сейчас собирается открыть анонимное родильное отделение. Еще мечтает о создании специальной гостиницы, куда могли бы обращаться женщины, терпящие насилие от родственников, – жены алкоголиков, беременные школьницы…
Во многих европейских странах есть такие дома, где несчастные могут пожить бесплатно недельку-другую, подлечить нервы… В России пока подобные заведения из области мечты.
Конечно, Савостина знала о «бизнесе» Мирной. Анна Степановна присылала к ней иностранцев. Сколько имела от каждой сделки Мирная – Жанне Яковлевне безразлично. Важно только, что ей перепадала ровно тысяча долларов, и все денежки шли в приют.
– На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката и еще одну няню. Купили памперсы и новое постельное белье, опять же обзавелись хорошей мебелью, – перечисляла Жанна Яковлевна. – Дело, конечно, подсудное, но, скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы не «Милосердие», погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили: кого в наши семьи к положительным достойным родителям, ну а некоторых отправили в Америку, Германию и Францию, просто в великолепные условия. Груднички вырастут и знать не узнают про то, что сопутствовало их рождению. Да за деньги, вырученные за одного такого младенца, я еще десяти смогу помочь, а там, глядишь, и для женщин приют открою… Ну что тут плохого? То, что государство налогов недополучит? Так оно нас и так ограбило. Знаете, сколько денег на ребенка в детском доме отпущено? Двести пятьдесят рублей!
