– В день? – спросила я.
– Ха, – фыркнула врач, – в месяц! Вот и крутись как хочешь. Думай, то ли ботинки воспитанникам покупать, то ли чулочки, то ли пальтишки… Про еду вообще молчу. В супе лапша за лапшинкой гоняется с дубинкой. А Анна Степановна старается изо всех сил…
Запыхавшись от страстной речи, женщина перевела дух.
– Неужели никто никогда не интересовался, откуда у центра столько денег?
– Оформляем как пожертвования анонимных спонсоров, – сообщила Савостина, – все просто.
– А девочка Оля откуда взялась?
Жанна Яковлевна снова приобрела пепельный цвет лица и почему-то нервно взглянула на телефон.
– Ей-богу подбросили, иду на работу – смотрю, у дверей спит на старой куртке от тренировочного костюма.
Никакие мои просьбы и увещевания не пробили брешь в глухой защите. Савостина на все лады повторяла, что Оля просто лежала у ворот. Ни угрозы, ни предложение денег не поколебали врача. Она только упорно твердила:
– Клянусь всеми святыми, подбросили.
Устав от бесплодных разговоров, я пошла на выход и на пороге сообщила:
– Я вам абсолютно не верю, приду еще раз завтра и, если не скажете правду, доложу начальству о вашей «торговле».
Но Савостина неожиданно проявила твердость.
– Наговаривайте на меня сколько угодно, у нас все документы в порядке и доказать что-либо очень и очень трудно. А станете пакостить, сообщу, что вы вымогали у меня взятку, и свидетелей приведу. Так что уходите подобру-поздорову, вам незачем больше появляться, ничего я не боюсь.
«Да, – подумала я, закуривая на лестнице, – ничего не боишься, кроме одного – честно сказать, кто велел отдать Полину».
За дверью послышался голос Савостиной:
– Котэ?
Ага, звонит по телефону. Я приложила ухо к филенке. Ну, спасибо вам, московские строители, за двери из картона. Слышно так, будто стою в прихожей.
– Послушай, – взволнованно говорила Жанна Яковлевна, – во что ты меня втравил? Говорил, никаких сложностей не будет, а сейчас приходила баба из прокуратуры, въедливая такая, интересовалась девочкой.
Воцарилось молчание. Потом Савостина ответила:
– Нет, не сказала, но пообещала завтра опять появиться. Сейчас к тебе приду, не по телефону же говорить.
Я понеслась вниз по лестнице и села в «Вольво», радуясь тонированным стеклам. Примерно через полчаса Жанна Яковлевна вышла из подъезда. На ней был дешевый китайский костюм, на ногах растоптанные тапки из кожзаменителя. Похоже, она и впрямь все деньги вкладывает в центр.
Я завела мотор и последовала за ней. Очевидно, ей не приходила в голову мысль о возможности слежки, потому что она ни разу не оглянулась, а просто села в подошедший троллейбус.
Я пристроилась сзади и медленно двинулась по маршруту, тормозя на остановках. Минут через сорок троллейбус добрался до Крымского и развернулся на кругу. Люди стали выбираться из машины, Савостина вылезла последней и почти побежала к семнадцатиэтажному блочному дому с синими панелями. Я вошла за ней в подъезд и подождала в тамбурчике, пока не услышала скрип поднимающейся вверх кабины. Тогда я приблизилась к лифту и стала смотреть на окошечки над дверью, там мелькали номера этажей. Лифт добрался до шестнадцатого и замер. Отлично! Теперь можно ехать домой, а завтра узнаю, в какой квартире живет этот самый Котэ. Сдается, он не последнее лицо в данной истории.
Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила по дороге коробку с пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.
Холл поражал невероятной, просто хирургической чистотой. В гостиной и столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры, плафоны, окна – нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запах шампуня.
– Одного не понимаю, – поразилась Ольга, отрывая глаза от газеты, – как Маруська за один день ухитрилась все вымыть. Представь себе, она даже за батареями вычистила!
Сидевшая в кресле Маня довольно улыбалась, потом увидела коробку с пирожными и завопила:
– Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?
– Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа с детьми? – спросила я, глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.
– Дети спят, ты на часы погляди, – вразумила меня Зайка.
И правда, уже десять, день пролетел незаметно.
– А Капа так устала, – сообщила Манюня, облизывая вымазанные пальцы, – представляешь, девчонки повалили в больнице какой-то шкаф! Небось крику было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнет курицей, между прочим это я приготовила!
Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, и обомлела! В центре, выставив ножки, лежала аппетитная курочка-гриль с поджаристой хрустящей корочкой. Привлекательную тушку окружали отварные картофелины, посыпанные укропом.
Мой бедный голодный желудок, в который за целый день упала только одна чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова.
– Да уж, – заметила Ольга, – приходится признать, что Манька обошла меня по всем статьям. Что в уборке, что в готовке, просто талант! Глянь, какая хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок из Сталинграда!
В 1991 году в Москве пропали все продукты. Каких только блюд не изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном доме меня угостили самогонкой из томатной пасты, в другом – пирожками с колбасой по два рубля двадцать копеек. А котлеты из хлеба и макароны домашнего приготовления? Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на наши кафедры распахнулась и секретарша декана прокричала: «На углу дают цыплят!» – все преподаватели помчались в магазин.
Выстроилась длинная очередь, естественно, понеслись крики «На всех не хватит!», «Больше двух не давайте!». Честно отстояв два часа, я получила тушку странного животного. Доставшаяся добыча оказалась темно-коричневого цвета. Мясо как у куропатки, но ноги явно куриные. Худые бедра и угрожающе желтые когти. Маленькая головка с закрытыми глазками безвольно моталась на будто тряпичной шейке. Сквозь пупырчатую жесткую кожу с остатками перьев прощупывались ребра. Несчастную птичку хотелось прижать к груди и пожалеть, она явно скончалась от голода и жестокого обращения. Никаких ассоциаций с едой куренок не вызывал. Но я все равно приволокла добычу домой.
Робкая Оля, тогда еще не жена, а просто невеста, тихо поинтересовалась:
– Его надо съесть? – И прибавила: – Жалко почему-то…
Но мы с Наташкой были полны энтузиазма.
– Подумаешь, – деловито заявила подруга, – он уже все равно умер. Бульон из доходяги не сваришь, а вот пожарить вполне можно. Значит, так – голову отдаем кошке, когти – собаке, остальное на сковородку.
Она загремела кастрюлями, потом принялась потрошить убогого куренка. Сначала слышался мерный стук ножа, потом вдруг Наталья спросила:
– Дашка, ты помнишь, когда Сталинград переименовали в Волгоград?
– Году в 59-м или 60-м, а зачем тебе?
– Гляди, – сообщила Наташка и сунула под нос тщедушную цыплячью лапку. Ее, как браслет, обхватывал кусочек картона. «Склад номер восемь. Сталинград» – стояло на нем красным шрифтом.
Оторопев, мы уставились на мумию, купленную мной в качестве парного бройлера.
– Это сколько же бедолаге лет? – присвистнула Наташка.
– Если считать, что Сталинград переименовали в 1960 году, то тридцать один, – тут же вычислил Кеша.
– Старше меня, – вздохнула Оля.
– Возьмите энциклопедический словарь да проверьте, – посоветовала я.
Дети приволокли толстый том и принялись азартно листать тонкие страницы.
– 1961 год, – объявила Оля, – а до 1925-го город назывался Царицын.
– Наташа, покрути его, вдруг где-нибудь на животе стоит штамп «Царицын», – захихикал Аркадий.
– Господи, – ужаснулась подруга, – где же это несчастье пролежало столько лет?
– Стратегические запасы, – важно сообщил Кеша, – хранили на случай атомной войны, а может, просто забыли про птичек, а сейчас в связи с голодовкой поскребли по сусекам да отрыли…
– Не можем же мы его съесть, – засомневалась я, – как-то неприятно жарить исторический экспонат! А что тогда делать с цыпленком?
– По-моему, – робко сказала Оля, – надо его похоронить с почестями, ей-богу, он это заслужил.
И мы, взяв маленькую лопатку, спустились во двор, где и погребли измученное тельце возле забора.
– Спи спокойно, бедный куренок, – сказал Кеша, – всегда не любил кур поедать, а теперь вообще не смогу. Может, табличку поставить: «Цыпа Сталинградский»?
Так у нас в доме появилось крылатое выражение, обозначавшее несъедобные продукты.
Курица, приготовленная Маней, совершенно не походила на «Цыпу Сталинградскую». Я оторвала крылышко и, пережевывая ароматное сочное мясо, тихонько спросила:
– Повара тоже вызывала?
– Нет, – также шепотом ответила Маня, – это и правда сама.
– Расскажи, как готовила, – потребовала не услышавшая наш диалог Ольга.
