— Насколько мне известно, Пшемыслава не очень волновали деньги. Или я ошибаюсь? Тогда зачем он связался с шайкой грабителей?
— Ты не ошибаешься, действительно, деньги его не волновали, главным для него была власть. Единственное, что он ценил в жизни — власть над людьми, лучше всего — тайная власть. Держать их в своих — руках, дергать за ниточки, когда ему этого захочется. Мне казалось, прошлый раз я тебе достаточно доходчиво все объяснила.
Да, я помнила, серый кардинал, магистр тайного ордена...
— Так ведь именно деньги и дают власть, — начала я осторожно, но Беата меня перебила:
— Это так, но есть такая власть, которая становится постоянным источником получения денег. Я тебе тогда сказала, помнишь, что его интересовали все документы, связанные с богатствами, запрятанными оккупантами. Располагать такими данными, скажу я тебе!.. Думаю, Пшемыслав был бы счастлив, заполучив, например, список шпионов, засланных в нашу страну. Никому бы его не показал, спал бы на нем с блаженным ощущением власти над этими людьми. Хо, хо, ведь они у него в руках! Ну и те документы, он бы один их прочитал и держал остальных в руках. Говорю тебе, мания! Как он однажды рассвирепел, когда я случайно узнала совершенно непонятную мне тайну и имела глупость ему об этом рассказать...
— Какую тайну? Теперь мне расскажи, мне надо знать все, что связано с Пшемыславом.
Сунув наконец кисть в горшок, где уже торчало с десяток, Беата удобнее устроилась на тахте и закурила.
— Давно это было, — сказала она. — Еще во время моего первого выезда за границу, с Хенриком, мужем, ты его ведь знала. Жили мы в Штутгарте. Ему удалось недорого снять две комнаты у каких-то знакомых немцев, и он трясся над этими немцами как не знаю кто, боялся в чем-то им не угодить, чтобы с квартиры не погнали. И мне велел во всем им подчиняться, «орднунг» во всем соблюдать, вовремя приходить, не опаздывать к обеду, не шуметь, не сорить, не курить, с ума сойти! А мне надо было работать. Это тоже был непорядок, по их понятиям, жена должна быть домашней хозяйкой, мыть кастрюли, стирать и убирать, а если ничего такого делать не надо, то чистить мужу ботинки. Буквально, это не метафора. Вот и приходилось мне скрывать от них, что я работаю. Днем они могли проверить, и я договорилась, что буду приходить в архитектурную мастерскую вечерами и засиживаться до ночи. Моих работодателей это устраивало, у них как раз был завал. Хенрика тоже устраивало, ты ведь знаешь, он был скуповат, мои деньги ему оказались весьма кстати. А немцам хозяевам мы говорили, что по вечерам я для моциона гуляю, Хенрику приходилось делать вид, что он меня сопровождает, в общем, сплошные сложности.
Ну и как-то раз пришлось засидеться до глубокой ночи, автобусы уже не ходили. Меня немного подвез на своей машине заведующий мастерской, а дальше я отправилась пешком. В дом нужно было проникнуть незаметно, ведь это непорядок — так поздно возвращаться! Наши комнаты на первом этаже выходили окнами в садик, я знала, что Хенрик оставит открытым окно, проблема заключалась в том, чтобы пробраться на свой участок через соседские, потому что пройти просто в калитку значило поднять трезвон на весь дом. А все эти их проклятые домики, садики, живые изгороди и калиточки в них были на одно лицо, я и запуталась. Показалось, вот вроде мое окно, хотела пощупать, не открыто ли, как вдруг осветилось соседнее. Оно оказалось открытым, вернее, раздвинутым, там окна раздвигаются в две стороны. И какой-то человек подошел к окну и сказал, вот, дескать, какая чудесная ночь, сентябрь, а так тепло. И я поняла, что это не наш дом, что я подкралась под чужое окно. Представляешь, какой шум подняли бы эти добропорядочные обыватели, если бы ночью обнаружили в своем садике притаившуюся чужую бабу? Я пригнулась до земли, старалась не дышать, чтобы меня не заметили. И отползти боялась, трава зашуршит. Вот и слушала, о чем они говорили, а немецкий я уже знала неплохо. Конечно, всего, что говорили, не вспомню, только общий смысл. Тот, который подошел к окну, спросил, где сейчас карта, а кто-то из мужчин ответил — не удалось узнать. А известно ли, где спрятан кубок кого-то из королей Саксонской династии? Да, ответили ему, эта карта сохранилась, в окрестностях Шпигельборга. Тот, у окна, похоже, был главным, он сказал, как только извлечете, немедленно уничтожить, чтобы не попало в чужие руки. Я поняла — какие-то ценности так хорошо запрятаны, что случайно никто не найдет, а они вот-вот получат самые точные сведения. Кто-то высказал опасение, не подведет ли их Хайнрих, ненадежный он, лучше бы его ликвидировать. И знаешь, так страшно они говорили об этом, что у меня мурашки пошли по коже, я уж и не знала, как оттуда выбраться. А потом позвали этого, у окна, посмотреть на то, что удалось откуда-то извлечь, тот отошел от окна, я воспользовалась этим и по стеночке, по стеночке неслышно выбралась в соседний садик, а потом и свой разыскала. И когда Пшемыслав как-то упомянул о спрятанных немцами на Западных Землях сокровищах, я сразу вспомнила этот подслушанный ночной разговор. Знаешь, что такое Шпигельборг? Теперь это Спренцово, небольшое местечко под Олыптыном. Я и брякнула Пшемыславу, что его документы охотно бы приобрела та самая немецкая шайка, что собирается прикончить какого-то Хайнриха. Видела бы ты, как он разъярился! Вытянул из меня все до словечка, тогда я лучше помнила этот разговор, и такой скандал устроил, что я надолго запомнила.
— Скандал из-за чего?
— Что плохо слушала, что всего не поняла, что всего не помню. И по своему обыкновению дал понять — чего же еще от такой дуры ожидать?
Я вздохнула:
— Тут я Пшемыслава понимаю, сама бы устроила тебе скандал. Неужели ты и в самом деле ни одного имени, ни одной фамилии, кроме Хайнриха, не услышала?
— Кто говорит, что не услышала? Это я Пшемыславу так сказала. А сама знаю: тот, который к окну подошел, — Альфред Бок.
— Откуда же ты знаешь?!
— А те, в комнате, позвали его одновременно. Один сказал: «Альфред, поди-ка сюда», а второй: «Герр Бок, взгляните вот на это». Выходит, его зовут Альфред Бок, логично?
— Логично... Опять Альфред! Надо же, какое популярное имя.
Теперь, когда Беата была в курсе моих поисков, я обратила ее внимание на снимок Пшемыслава, сидящего на крышке люка контрольного колодца. Беата нисколько не удивилась.
— Наверняка он по уши погряз в этом деде, хотя бы для того, чтобы держать всех в руках, поэтому и старается обо всем разузнать. Не для того, чтобы самому воспользоваться богатствами, а просто насладиться чувством своего могущества. Я не исключаю, что он лично намерен в нужный момент затаиться в нужном месте, кто-то явится с лопатой, а он-тут как тут. Какое счастье! И с Финеткой все ясно. Ты права, наверняка это та девка, которую он до сих пор не может забыть, а она, возможно, снова собирается обвести его вокруг пальца. Уверена, уж эта знает, что делает, может быть, предложит ему сотрудничать, может, уже предложила...
Зазвонил телефон. Алиция сообщила, что встретила в Мальмо знакомую, которая подарила ей какие-то саженцы, их надо как можно быстрее воткнуть в землю, поэтому Алиция вынуждена немедленно возвратиться домой, до вечера она ждать не может. Я заверила ее, что не заблужусь в Мальмо и сама прекрасно вернусь в Данию на водолете, постараюсь не опоздать на последний поезд до Аллерода. Пусть спокойно едет, обо мне нечего тревожиться.
Беата все это время сидела в волнении, дожидаясь окончания нашего разговора, и едва я положила трубку, воскликнула:
— Знала бы ты, как я жажду, чтобы на сей раз у Пшемыслава все сорвалось! И хочу тебя предупредить — будь осторожна. У него своя рука не только в министерстве культуры, ведь он связан и с милицией, и с прокуратурой, у него свои люди и в партии, и в министерстве внутренних дел. Одна шайка!
— Успокойся, я знаю об этом. У меня тоже найдутся знакомства в милиции, от министерства же я постараюсь держаться как можно дальше. Меня больше беспокоит другая сторона.
— Какая другая?
— Ведь кто-то уже утопил Михалека в озере, не поверю, что он утонул случайно. Кто-то убил Скорняка, кто-то прикончил Гоболу. Это только те, о которых я знаю. Даже если предположить, что они убивали друг друга по очереди, последний из убийц жив. Опять же не поверю, что этим занималась Финетка, не пойдет она на мокрое дело, то есть, хочу сказать, прикончить человека для нее — раз плюнуть, но сама она этим заниматься не станет, она ведь не из работящих... Мне неизвестно, какой информацией располагает сейчас их главарь или последний из убийц, может, он уже намылился куда-то с лопатой, мне ведь одной за всем не проследить. Взять хотя бы твоего Бока... Сколько ему может быть лет?
— Я же его не видела толком, у окна стоял, видела я лишь его тень на траве. По голосу судя — мужчина в самом расцвете сил, от тридцати до пятидесяти.
— Может, сейчас уже помер?
