— Ну вот, обо всем этом мне рассказал Мундя, потому что я собирался выехать на лечение в Австрию. Один из друзей моего отца, тоже музыкант, австрийский дирижер, обещал помочь, устроить меня на лечение в Вене. Обещал и сдержал свое обещание. Уезжал я легально, такую оказию Мундя упустить не мог. Он мне очень хорошо объяснил, что, если даже в Австрии мне удастся провести в клинике все исследования, сделать все анализы и первую операцию, все равно мне предстоит длительное лечение, никто за меня платить не будет, да и потом без денег на Западе мне делать нечего.
Бартек опять сел в кресло-качалку, подложив руки под голову и уставившись невидящим взглядом на темные воды залива, продолжал рассказывать:
— Глуп я был, совсем щенок, уговаривать меня долго не пришлось. Поскольку выезжал я легально, с кучей бумаг и анализов да еще в сопровождении одного, дипломата из австрийского посольства, мог провезти в своем багаже все что угодно. Вот перед самым отъездом мы с Мундей и еще одним типом отправились в окрестности Хоэнвальде и с помощью имеющейся у Мунди карты нашли один из запрятанных бароном-полковником кладов. Большую часть клада должен был перевезти через границу я, меньшую, в основном драгоценности, Мундя, который вскоре после моего отъезда тоже собирался ехать на какой-то симпозиум по рекомендации его профессора, всего дня на два, так что большой багаж у человека, который едет в такую короткую командировку, мог показаться подозрительным, таможенники обязательно бы принялись шарить в чемоданах. Другое дело я, еду надолго и по уважительной причине. Ну да ладно, что теперь оправдываться, согласился сам, дурак! Поверил дружку, не ехать же мне, и в самом деле, с пустыми руками...
— И что дальше?
— В Вене я мотался по клиникам, вывезенное добро лежало до приезда Мунди. Он и в самом деле скоро приехал, встреча наша была короткой. Мундя признался, что не собирается возвращаться, намерен зацепиться где-то здесь, он, как и его отец, юрист, знакомые отца помогут найти работу, выберет самое лучшее, в общем, не пропадет. Тем более что провез в маленьком портфельчике целое состояние. При мне за один кулон получил от ювелира пять тысяч долларов, тогда это были громадные деньги. Поделили мы мою контрабанду и расстались. Только спустя некоторое время я обнаружил, что меня обокрали.
— Расскажи об этом подробнее.
— Жил я в гостинице, там и припрятал свою долю немецкого клада. Припрятал и не заглядывал в тайник, у меня сначала было порядочно денег, с собой привез. Но они как-то быстро разлетелись — анализы, массажи, консультации у лучших профессоров, то да се, какие-то процедуры, прогревания, рентген. Короче, вскоре я остался без гроша и тоже решил кое-что из ценностей реализовать. После того, как австрийские светила медицины откровенно признались — они больше ничего для моей руки сделать не могут, надо ехать за океан, там больше возможностей. Ну и оказалось — пуст мой тайник, почти пуст, осталось всего несколько самых громоздких предметов, вроде настольных часов, остальное куда-то делось. Когда украли, я не знал, долго в тайник не заглядывал. Представляешь мое состояние? С лечением ничего не вышло, вся надежда на США или Канаду, а теперь получается и ехать не с чем! Поехал я в Канаду, все-таки дешевле жизнь, да и родственники обещали помочь. По приезде продал все, чтобы получить деньги на лечение. Спасибо здешним врачам, не стали тянуть из меня денежки, сразу сказали, что лечиться не имеет смысла, все равно полностью руку не восстановить. Ничего не поделаешь, пришлось махнуть рукой на свои грандиозные планы и как-то приспосабливаться к жизни.
— Я уверена, обокрал тебя подонок Мундя. О его богатстве слагали легенды. Если помнишь, расскажи мне подробнее о тех картах, что он собирал. Ты только упомянул о них.
— Многое подзабылось. Помню лишь, что собрал он их множество, а когда появились конкуренты, решил уничтожить, сделав для себя микрофотографии, чтобы спрятать было легче. А чтобы вконец запутать возможных соперников, с каждой карты делал два снимка — один представлял собой микрофотографию, другая же часть — просто снимок, уменьшенный в сколько-то там раз. Тут у него накладка вышла. Рассказывал мне, как хитро придумал спрятать снимок в портрете, был у него знакомый художник, который рисовал портреты выезжающим за границу...
— О портрете с приклеенной фотографией мне все известно, — перебила я Бартека, — знаю, что произошла путаница и снимок остался в Польше. Интересно знать, кто же его припрятал?
— Его мать, Мундя сам мне рассказывал. Командировка у него получилась неожиданная, надо было срочно уезжать, он сам не успел захватить, вот и попросил мать хорошенько запрятать. Мать обожала сыночка, все для него делала.
— И спрятала очень хорошо, надо отдать ей должное. А кто забрал вторую часть?
— Он сказал — не знает. Очень был зол, говорил — несколько лет жизни псу под хвост! Что-то невнятно бормотал, будто вынужден был сам отдать, от этого зависела его загранкомандировка, но все было так обставлено, что он не видел человека, которому отдал.
— С таким запутанным делом в жизни не сталкивалась! — сердито заметила я. — Узнаю все новые данные, а они лишь еще больше усложняют дело!
Бартек с сочувствием произнес:
— Из того, что ты мне рассказала, следует — история продолжается. Неужели до сих пор где-то в наших лесах лежат запрятанные немцами богатства? Неужели до сих пор их не раскопали?
— Наверняка многие раскопали, и не обязательно с помощью немецких карт, и не обязательно мошенники из преступных шаек. Натыкались на них случайно. Но уверена — еще много осталось в тайниках. Например, золото в болотце, что тот адъютант припрятал. Вряд ли такое удалось бы вытащить втихую. А из клада под Хоэнвальде вы все выгребли?
— Выгребали много, но не уверен, что все. Я тебе сказал, действовали мы втроем...
— Кто был третьим?
— Как же его звали?.. Погоди, дай вспомнить... Нет, не припомню. Один из сообщников, к тому времени у него их немного осталось. Клад мы на три части поделили. А спрятан он был не в Земле, а в доме. Часть в подвале, часть в сейфе за шкафом, часть на чердаке среди всевозможного хлама, но Мундя знал — в двух сундуках, на самом дне, а больше всего под полом в маленькой сторожке при въезде в поместье. Третий наш сообщник взял в основном картины, нам с Мундей их было бы труднее вывезти. Мундя забрал драгоценности, да я тебе уже говорил. А сколько в доме этого шкопа было старинной мебели! Знаешь, я до сих пор помню напольные старинные часы, очень старые, я думал — сломанные. Так мы их завели, и они пошли! И куранты били, поразительно чистый звук...
— А ты мог бы подробно описать, что тебе досталось? То, что потом ты распродавал?
— Одна вещь у меня до сих пор осталась, — сказал Бартек, с удивлением глядя на кучу мусора, вытряхнутую мною из сумки на стол.
Разыскав наконец нужный снимок, я показала его Бартеку, вернее, сунула под нос. Алицины родственники в интерьере.
— На людей не смотри, все внимание на сервант на заднем плане. Нет ли чего знакомого?
Внимательно рассмотрев сервант, Бартек, ни слова не говоря, поднялся и вышел из комнаты. Вернулся он через три минуты и поставил на стол фарфоровый предмет.
— Вот это я оставил себе на память. Удалось получить наконец работу, и я решил не продавать последнюю оставшуюся вещь, пока нужда не заставит. Слава Богу, до сих пор не заставила.
Быстренько вытащив из косметички лупу, я стала сравнивать фарфоровое изделие с предметом на фотографии. Потом вручила лупу Бартеку, потом отобрала и снова принялась разглядывать. Сомнений не осталось — на столе стоял соусник Алиции!
— Он! — озадаченно подтвердил и Бартек. — Он самый, правда, цвета не разберешь, но узор и форма... Ты хочешь сказать, у него есть хозяин?
Я тяжело вздохнула.
— Ничего не поделаешь, есть. Срок давности истек, но Алиция не признает сроков давности.
— Значит, надо ей это вернуть. Ты возьмешься? И скажи, что вор очень извиняется.
— А тебе не жалко?
— Нет. Теперь я понимаю то, чего не понимал мальчишкой. И вижу, как глупые мальчишеские выходки негодяи используют в своих целях. Ты думаешь, я смогу спокойно смотреть на него и любоваться? А часы? Что с часами?
— Часы мне так просто не отдадут, у собственных родичей пришлось бы их когтями выцарапывать. Они их купили на законном основании, и самым разумным было бы выкупить их у Эльжбеты за денежки Мунди. Ты не знаешь, где он сейчас?
— Понятия не имею. Стой, вспомнил, как звали третьего! Фредя, ну конечно же Фредя!
— Что?!
— Альфред Козловский, но Мундя называл его Фредей. Он был старше нас лет на десять, не меньше. Тоже собирался удрать из Польши, не знаю, что с ним сейчас.
В голове завертелись самые разные предположения: Фредя каким-то образом раздвоился, Фредя просто очень хорошо сохранился, у Фреди был брат... Нет, глупости, никто не дает братьям одинаковые имена.
