— Талантом? — удивилась Далила, не знавшая за старухой талантов, кроме как водить за нос родню и соседей.
— Ну да! Теща же у меня талант, от бога художник, — радостно воскликнул Свиридов. — Такие картины в юности теща писала, зайдите как-нибудь, поглядите. У нас их немного осталось. Теща их прячет, а зря. Современным художникам так не суметь.
— Правда? — опять удивилась Далила.
На этот раз не тому, что покойница оказалась художницей, а тому, что Свиридов о ней как о живой говорит. А Марьванна при жизни похоронила себя.
— Теща талант свой зарыла, а Леночка единственная в нее удалась, — горестно продолжил Свиридов. — Никто из нашей семьи рисовать не умел и не умеет. А когда Леночка наша влюбилась, то все с тещей шепталась. Подолгу шептались они. Мы-то думали, что Ленка художницей будет, а она нам вдруг «замуж». Все в крик, на дыбы, а теща: «Не смейте Леночку трогать!» Так и выдали. А потом, когда Леночка руки на себя наложила, теща себе не простила. Характер ее сильно испортился. Все ждала, что мы начнем ее упрекать. Мы-то не упрекали, но сама она очень себя казнила. Как хоть умерла?
Далила его успокоила:
— Хорошо умерла, всех простила.
— Ей бы в бога поверить, — вздохнул Свиридов. — Без бога нельзя умирать — страшно и тяжело.
— Кажется, Марьванна поверила, — предположила Далила и, убеждая себя, сказала:
— Конечно, поверила, раз всех простила. Она к Леночке очень спешила.
— Значит, поверила, — успокаиваясь, согласился Свиридов. — А винила себя теща зря. Леночка не из-за картин, она от обиды из жизни ушла.
— А что за обида?
— Ее два друга любили. Знаете, как оно в молодости бывает: один только влюбится, и туда же второй. Что-то вроде соревнования у них, у пацанов.
— И чем это кончилось? — насторожилась Далила.
— Выбрала Леночка одного. Поженились, жили, и счастливо жили, а тут этот из-за границы приехал, второй. К ним не пришел, случайно Ленка с ним где-то столкнулась. Он ей подарки, то да се… Уж не знаю, как это случилось, но мужу Ленка с тем изменила, а муж ее не простил. И тот не женился.
Свиридов задумался, а потом вдруг сердито сказал:
— Вот теща все нам бубнит, что плохо Ленку мы воспитали, а ведь воспитывала сама. Никому подойти к ней не давала. А теперь плачет: «Ах, писала картины». При чем здесь картины? Она и писала-то их потому, что заработать пыталась. Гордая, в тещу пошла, у нас кусок хлеба просить не захотела. По дурости согрешила, за побрякушками погналась, и вот результат: муж бросил, любовник уехал. Куда ей было деваться? Писала картины. А их не покупали. Умер талант. Талант как ребенок, его беречь, холить, лелеять надобно. Ленка стала прикладываться к бутылке. Крови всем нам попортила. А теща себя винит. Не виновата она. И я не виноват. И Леночка не виновата. А теща вбила себе в голову, что мы ей не можем простить.
Далила раздраженно подумала: «Да что же он о ней все как о живой? Умерла уже теща, пора бы понять».
* * *
Выйдя из больницы, Далила почувствовала, что не может сегодня работать — покойная Марьванна душу разбередила.
«Буду просто кататься по городу», — решила она, пискнув сигнализацией и открыв дверцу «Форда».
И долго каталась, размышляя о теще Свиридова, о Делягиной, о Шульгине…
Совесть — жуткая штука: человека поймает, где и не ждешь, и уж мучает так, что самая страшная боль отступает.
Однажды умирал на руках Далилы богатый влиятельный человек — сам позвал, не покаяться, облегчение хотел получить от психолога. Всю жизнь не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в человека, а у последней черты и поверить хотел, да не смог — осталось уповать на науку.
Глядя на его страдания, Далила тогда подумала:
«Может, нет ни рая, ни ада? Может, все это существует только в нашей душе?»
Мучился человек тот ужасно из-за сущего пустяка, чем поразил всех родных. Когда-то кого-то обидел, даже не друга, просто знакомого; все о том уж забыли давно, а он вспоминал в подробностях и деталях, плакал, корил себя, чужой болью страдал…
И кто маялся? Он, жестокий злодей.
Его полная прегрешений жизнь не располагала к сочувствию. Родственники, коллеги, друзья лишь изумлялись, пожимали плечами, вздыхали и на Далилу смотрели как на оракула: ждали, психолог все объяснит.
Она долго и себе объяснить не могла, чем зацепила жадного, бессердечного человека ординарнейшая история: у кого-то он что-то давно отобрал. Эка беда.
Да мало ли он народу обидел?
Что там обидел — убил! А вот поди ж ты, как совесть его воспалилась. Из-за чего?
Долго Далила гадала (тот давно уже умер) и наконец поняла: злодей уцепился за мелочь, чтобы остальное забыть. Лежа на смертном одре, он вдруг понял, что есть у него душа, которой он ничего не дал с первого вздоха и до последнего. Деньги, автомобили, дворцы — все для тела. А что для души? Он думал — власть. Выходит, ошибся. Все есть у него, даже зависть есть всенародная, а вспомнить нечего. Радости ноль и бесконечность мучения. Все его ненавидят.
Попытался из прошлого выудить что-то хорошее, заглянул в свою душу, а там лавина чужого горя и боли стремительно движется, того и гляди сметет. Испугался он и поставил печать на страшные воспоминания: выбрал самый безобидный грешок и давай над ним убиваться, вот, мол, какой я чувствительный — и себе польза, и людям обман. Пусть думают, что он добрый.
Многие у последней черты прибегают к такой вот печати. И в чем парадокс: чем хуже жил человек, тем легче это ему удается, запечатать свою грешную память.
«А что, если мне совсем не удастся? — вдруг испугалась Далила. — Я сегодня сгубила невинную душу и спокойно катаюсь по городу. Допустим, завтра про Шурочку я забуду, но где гарантии…»
Гарантий не было никаких — совесть на то и совесть: взбунтоваться может в любой миг жизни. Кто-кто, а психологи знают, что такое бунт совести. В наш век беспредела совесть не в моде, но она как закон притяжения — ее нельзя отменить. Ты ее гонишь в дверь, она через окно возвращается: неврозами, стрессом, депрессией, тревогой, бессонницей.
«А что я могу поделать? — запсиховала Далила. — Я же не знала, что так получится. Чем я помогу этой Делягиной? Только себя погублю из-за проклятой буржуйки».
Совесть злорадно спросила: «Ага! Из-за буржуйки?! Уже подыскиваешь себе оправдания? Раз буржуйка, можно безвинно сажать».
Далила попыталась отбиться от совести: «Допустим, Шульгин убийца, но как я докажу? Где улики? Кто меня станет слушать? Шульгин очень опасен. И хитер. Как он ловко влюбленность в меня разыграл, когда увидел, что я приближаюсь к цели. Удивительно, что он меня не убил. Нет, не могу я ввязываться в битву с ним. Я боюсь».
Далила попыталась отбиться от совести, но не получилось.
— А, черт возьми! — зло выругалась она и позвонила Орлову.
«Уже знает об аресте жены», — поняла Далила по его обреченному голосу.
— Я присутствовала при обыске, — призналась она и, не позволяя опомниться, быстро спросила:
— Иван, почему ваша жена оказалась в рабочее время дома?
Он ответил:
— Ее заманили, домработница сообщила, что случилась беда. Шура бросила все дела и примчалась.
— Вы знаете, в чем ее обвиняют?
— Догадаться нетрудно, — буркнул Орлов и спросил:
— В убийстве Делягина?
— Не только, — поеживаясь, сказала Далила.
— Не только? В чем же еще?
— В убийстве Жилина.
— Жилин убит?!
Вопль прозвучал убедительно — Далила подумала: «Орлов об убийстве не знал».
— Вы сегодня встречались с Жилиным? — поинтересовалась она, предвидя ответ.
— Да, я с ним утром встречался.
— Пытались выкупить чертежи сейфа?
Орлов выдохнул:
— Нет, не пытался.
— Почему? — удивилась Далила.
— Жилин был чем-то напуган и твердил, что нет у него чертежей. Были, но нет уже.
— Думаю, он не врал. Чертежи у него отобрали.
— Кто? — поразился Орлов. — Откуда вы знаете?
— Дело не в этом, — отмахнулась Далила. — Я хочу попытаться вытащить вашу жену. Только действовать надо стремительно, потом будет поздно. Вы должны мне помочь.
Он оживился:
— Да, конечно, что нужно делать?
— Вы знаете, где жил покойный Делягин в детстве?
— Нет, но узнаю легко. Он родился в Москве.
— Меня интересуют его школьные и студенческие годы.
Орлов пообещал:
— Хорошо, я узнаю и перезвоню.
— Сделайте это срочно, — попросила Далила.
Любой человек, которому приходилось упрямо и долго решать задачу, знает: ответ частенько дает сама жизнь. Этот пресловутый ответ может прийти откуда угодно: из уст соседа, с экрана телевизора, из газеты, из трещинки в старой стене, из лучика солнца или его ненароком подскажет вопросом прохожий, плачем — ребенок…
Далиле ответ подсказала покойная теща Свиридова. Умирая, она случайно открыла мотив Шульгина, а бывшая соседка Александра Делягина этот мотив подтвердила:
— Да, Шульгин и Делягин были друзья не разлей вода. Однокашники, в одной школе учились. Оба любили худышку Верочку Иванову.
