Воронцова-«Аскольда» усадили недалеко от сцены в грозном окружении охраны и при ласкающем взгляд и обоняние близком соседстве трех девушек из Аскольдовского шоу-балета. Среди них была и Лена, и Сережа замер, когда увидел ее, а потом начал яростно тянуть через соломинку коктейль на ромовой основе. К нему пробрался Борис Борисыч Эйхман и свирепо прошептал на ухо:
— Опять пьешь, сукин кот? Да хватит, в самом деле, а! Тебе не пить, а петь скоро надо будет! На сцену хоть вскарабкаться сможешь? Тут сегодня твой дядя будет, и я не хочу, чтобы он разозлился на тебя да и прикрыл всю эту национальную премию к чертовой матери!
— А дядя и так зол, — повернувшись к Эйхману, сказал Романов.
Мистер Очковая Змея выглядел еще хуже и помятее, чем обычно. Его не спасали даже строгий костюм с иголочки и бриллиантовые запонки. Он все время потирал руки, как будто ему было холодно, и зябко передергивал плечами. Сергею Борисовичу явно что-то не давало покоя. Он то оглядывался на Сережу, то хватался за мобильный, то приглаживал виски, то тянул виски.
— А дядя и так зол, — повторил Романов. — Так что, Борис Борисыч, готовьтесь к скорейшей эмиграции. Кто в Израиль, кто в Америку, кто на тот свет.
Эйхман махнул на Романова рукой и отвернулся. А последний вынул часы и посмотрел на них. Было восемнадцать минут девятого. До десяти часов, после которых столь нужное сейчас появления настоящего Аскольда становилось бессмысленным, ненужным, оставалось чуть более полутора часов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «И ВЕЧНЫЙ БОЙ — А ГЕРЛ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ…»
* * *
Андрюшу Вишневского скрутили за тринадцать часов до того момента, как раздосадованный, встревоженный Романов посмотрел на часы в ночном клубе. Андрюша сопротивлялся, как мог, он даже удачно поддел Леню-мента в подбородок и укусил лейтенанта за палец. Он был близок к тому, чтобы в батальной сцене с правоохранительными органами выйти победителем. Но тут подоспел байкер Петя-Мешок, которому, по всей видимости, не понравилось, как его уравняли с другими фразой «у всех жена ушла!». Имидж страдальца требовал немедленного подтверждения, и Петя со словами «не надо так говорить, у меня аппендицит» навалился огромным животом на Аскольда.
Алик Мыскин кротко наблюдал за тем, как Аскольда утихомирили и даже связали руки за спиной. Эта мера не вселила в Принца смирение, но тем не менее он перестал кусаться, брыкать и разбрызгивать пену. Он тупо смотрел на своих укротителей и моргал глазами.
— Этот тип мне не нравится, Филипыч, — сказал мент Леня, — он мне подбородок разбил. Я язык прикусил, теперь распухнет.
— Да он у тебя и раньше не больно-то ворочался, — сказал майор, — так что особо грустить не о… ик!.. не о чем, Леня. А что эти двое подозрительные, так это верно. Ну-ка, ты, — повернулся он к Алику, — открывай багажник, выворачивай карманы! Знаю в-вас!..
— Товарищ майор, — шмыгнув носом, кротко сказал Алик Мыскин. — Не надо так говорить. (Фраза явно была стянута из лексикона Пети-Мешка.) — Мы ничего не делали. А мой товарищ, он просто немного не в себе. У него крыша едет. У него… у него отца недавно убили, — вдруг неожиданно для самого себя ляпнул Алик. — Вот он и переживает.
— Отца убили? Так у него же отец недавно только приезжал! — выговорил майор. — был жив-живехон…ик!.. А ты мне что-то паришь.
— Филипыч! — вдруг раздался вопль Лени, и Алик обернулся и похолодел: Леня рылся в багажнике. — Филипыч, тут они, кажись, жмура катают! Ай, черт!! Точно!
Иван Фиоиппович вцепился в запястье Алика — не только потому, чтобы задержать его, но еще и для сохранения равновесия — и на коротких ножках подкатился к багажнику.
— О-па, — сказал он, заглядывая туда и трезвея, — кажись, в самом деле ухлопали папашу. Ну и ну! Вот это да!
Кажется, пора делать ноги, мелькнула мысль у Алика, и он рывком выдернул руку из потных пальцев майора и бросился было бежать. Его задумка увенчалась бы успехом, но Алику не повезло самым невероятным и смехотворным образом: в тот момент, когда он уже был готов нырнуть в лесок, на него с визгом и хрюканьем выбежала свинья в мотоциклетном шлеме, за которой продолжали гоняться трое байкеров. Алик не успел разминуться с потенциальным шашлыком: свинья врезалась в него и сбила с ног. Но и ей мало не показалось: Алик свалился прямо на ее грязную спину, и свинью приплющило длинным телом Мыскина к земле.
Цепкие руки байкеров вцепились в свинью, но тут окрестности сотряс вопль майора Филипыча:
— Да не ее, бл… это, длинного, длинного хватайте! Дли-и-и…
Алик попытался было подняться, но тут на него налетел Леня с лейтенантом и с размаху ударил ботинком в грудь. Алик повалился на землю, байкеры отволокли в сторону набедокурившую свинью, чтобы и она не попала под раздачу, а Леня с лейтенантом принялись деловито охаживать ногами Алика. Подскочивший майор Филипыч экзекуцию приостановил, но и так уже к тому времени у Мыскина недоставало двух зубов, зато появился громадный кровоподтек на лбу и адская боль в боках.
— Харррош месить его! — вывалил майор. — У нас еще будет разговор по душам. Тем более что ни пап, ни мам, ни дядь из ФСО побли… ик!..зости нет. Суньте пока его в машину с его придурошным дружком… не портить же из-за этих уродов рррыбалку!
Избитого Алика впихнули в машину, в отделение для задержанных, в народе именуемое «клоповником». Келья монаха, вырубленная в скале, кажется просторным собором Святого Петра по сравнению с этим отделением в задней части милицейской машины. Вот сюда-то и определили Аскольда, чьи руки все еще были связаны за спиной, и Алика, отчаянно отплевывающегося кровью и все еще не понимающего, что вот теперь, кажется, так легко, как в первый раз, отделаться не удастся. И ведь так неожиданно все произошло, так феерически изменилась ситуация — от перспектив хорошо выпить на природе и закусить шашлычком с балычком до вот этого: помещение в «клоповник», выбитые зубы, мрак и беспросветность впереди.
И труп Гришки Нищина в багажнике принадлежащей ему же, Гришке, «копейки».
Алик посмотрел на уткнувшегося лбом в стенку Андрея и укоризненно выговорил, слегка шепелявя:
— Ну что же ты, Андрюха, на них так борзо? Они уже и про багажник давно забыли. А тут на те — вспомнили. Теперь швах, братцы, — Алик сплюнул, — попали. Прочно попали.
— Прррочно, бл…! У-у, que te jodan!! — И затем последовал один из пышных интернациональных монологов Аскольда, украшенных витиеватой русской матерщиной, в которую на правах специй вперчились и вкетчупились крепкие испанские словечки «mierda», «cabron» и «con`o», обозначающие то, что в русском традиционно пишется с точками после букв «п», «х» и «ж». Черту своему эмоциональному выступлению Аскольд подвел сакраментальным «мазофакером» и восклицанием на родном языке:
— Вонючие мусора! Еще свинью приволокли, падлы!!
— Ну, на свинью тебе грешить нечего, — оборвал его Мыскин, — я еще — куда ни шло: она, проклятая, мне под ноги бросилось. Подкат был, как у Эдгара Давидса под Рональдо на чемпионате мира. А вот ты вообще молодец. Взял и все скайфоломил. Вот они бы все перепились, мы бы бензинчику отлили и срыгнули бы отсюда. Или вообще мотоцикл позаимствовали или мотороллер у этого… толстого Пети. А теперь изволь выдираться из «клоповника». Будем тут сидеть, пока не подохнем. А не подохнем самопроизвольно — они немного помогут. Сельские мусора вообще ребята веселые, — добавил Мыскин. — Мне один парень рассказывал, что у его знакомого тачку отжали сельские менты. Просто так. Поставили его под «мокруху», как будто это он убил, а потом взяли и отобрали. Он им все бумаги подписал.
— Зачем же подписывал? — угрюмо спросил Аскольд, чуть охладевая.
— А попробуй не подпиши! Они его так разделали — под орех! Сказали: мы тебе, парень, яйца отрежем и твои же собственные зубы тебе в задницу вставим, чтобы очко зубастое было. А если что — спишем все на ДТП… дескать, попал в аварию, отсюда и такие повреждения. Протокол подмахнем соответствующий, если надо. Так тот парень им тачку отдал, как миленький. Да и тачка была не какая-нибудь там гнилая «копейка» — нормальная такая «бэха» была, реальная.
Аскольд щелкнул зубами — свело челюсти — и не без труда выговорил:
— Ты, Мыскин, очень удачно выбрал время, чтобы сообщить мне эти успокоительные сведения.
— Правда? А ты очень удачно выбрал время, чтобы кидаться водочными бутылками и буянить, когда у нас труп в багажнике!
— Надо его, суку, было в камыши скинуть, и всего делов-то! — чуть не плача, простонал Андрюша. — А теперь кранты: если до Москвы не доберусь, все, край!
— Как же ты до Москвы-то доберешься теперь? — злобно спросил Алик. — Разве что на этой машине, да и то если Лене по пьяни приспичит смотаться в драгоценную столицу. А этот Леня вряд ли там какие дела имеет: он же тебе не Роман Арсеньевич Вишневский.
