Иоанна Хмелевская - Убойная марка

Комендант тем временем развернул запакованные и опечатанные четыре кляссера Фялковского. И — чтоб их гром поразил — вся свора легавых не сводила глаз с моих рук!

Как я жалела, что не овладела в свое время навыками иллюзиониста, которому ничего не стоит превратить один предмет в другой, вытащить из шляпы вместо букета цветов, например, за уши кролика и тому подобное. Вот сейчас мне пригодились бы такие способности Что ж, приходилось действовать, прибегая к примитивным хитростям. Сто лет копалась я в кляссерах, якобы позабыв, где находится блочек-105, надеясь, что полицейским надоест и они займутся своими делами. Где там! Торчали рядом и по-прежнему следили за моими руками.

К сожалению, кляссеров было всего четыре штуки, так что эта хитрость заняла у меня немного времени. И это было моей ошибкой, наверняка прокурор прекрасно помнил, что в прошлый раз я моментально отыскала нужную мне марку. Поэтому, когда я извлекла проклятую из последнего кляссера, он язвительно хмыкнул. Хорошо хоть, что никак не прокомментировал.

Взяв в каждую из рук по одной пачке хавидов, я демонстративно их примерила, хотя отлично знала, который именно из кусков этого прозрачного материала подойдет в данном случае, и начала поучительную лекцию.

— Вот видите, — сказала я, вложив драгоценную мирку между черной подкладкой и прозрачным целлофаном, и, хотя очень старалась, у меня это получилось излишне ловко, — вот видите, на черную часть хавида кладется марка и прикрывается прозрачной частью, через которую ни малейшая пылинка не попадет на марку, если, разумеется, аккуратно и тщательно заклеить концы. Вот так. Сейчас повторю все еще раз, чтобы запомнили, как положено обходиться с филателистическими раритетами, которым нет цены. Смотрите внимательно, так это…

И я принялась копаться в австралийских об ложках.

В этот момент в помещение ворвался сержант, если не ошибаюсь, по фамилии Гжелецкий.

— Тот из Варшавы пересекает границу! — крикнул он.

И тут мне следовало воспользоваться предоставленным судьбою случаем, блочек-105 сунуть в пачку хавидов, а из австралийских обложек молниеносно извлечь заранее заготовленный блочек-106, помахав им перед носом полиции.

К сожалению, судьба не помогла, и в этом виновата не только я. Правда, комендант, позабыв о марках, ринулся к двери, но прокурор бдил.

И прежде чем я что-либо сообразила, он вырвал у меня из рук все — блочек-105 в хавидах, блочек-106 в австралийских обложках. Захлопнул открытый кляссер, сгреб все в кучу и сунул на полку сейфа, мгновенно захлопнув его.

— ..должно выглядеть! — закончил он за меня. — Благодарим пани и запечатаем все как должно. Спасибо! А сейчас извините.

Конечно, я бы могла протестовать, могла бы поднять крик, заявив, чтобы не смели запирать в сейфе второй блочек-1 Об, привезенный мною специально в учебных целях, что я требую немедленно мне его вернуть, но что-то подсказывало мне, что не стоит этого делать, тем более что блочек-106 меня не очень-то волновал. А если совсем честно, так мне было на него вообще наплевать, и не стоило из-за него поднимать шум и разоблачать себя. Пусть пока полежит в полицейском укрытии вместе с остальными марками.., как это.., наследственной массы. Правда, я увеличила эту самую массу на единицу, мой собственный блочек-1 Об, чего совсем не собиралась делать, но уж так получилось.

Нет, они не вышвырнули меня сразу, дали возможность собрать все бебехи со стола, весь этот марочный мусор, который я привезла для камуфляжа. Ну, я и собирала не торопясь. А может, боялись, что я опять их в чем-нибудь обвиню (помнили мои «гарпагоны»), так что предпочитали, чтобы свои вещи я собирала сама. Я тоже сама этого хотела и собирала как можно медленнее, то и дело неловко роняя на пол какую-нибудь бумажку. Надо же было мне услышать, чем в конце концов закончится дело с тем, который пересек границу! Впрочем, мне и притворяться особенно не пришлось, для меня всякая уборка была тяжким трудом, все валилось из рук.

Сначала глины торчали у стола, но когда поняли, сколько это займет времени, махнули на меня рукой и занялись своими делами, благодаря чему я получила возможность выслушать рапорт и несколько распоряжений.

Оказалось, что из четырехсот с лишним типов, выковыренных ими из гостиниц, трое были Якубами. Один приехал из Катовиц, второй из Познани, третий из Варшавы. Кроме того, по возрасту подходил лишь один, а именно варшавянин. Остальным Кубам было далеко за сорок, а, согласно показаниям подозреваемых, наш Куба и тридцати не достиг. Конечно, насчет возраста человек может и ошибиться, но не женщина. И для Марленки, и для Хани мужик старше сорока пяти уже старый хрыч. Женщин можно понять. В этом возрасте мужик, как правило, уже женат, так что другого определения и не заслуживает.

Варшавский Якуб, обнаруженный только накануне, оказался неуловимым. Якуб Заграйчак проживал по адресу, указанному в бюро регистрации гостиницы, было ему двадцать девять лет, женат, имел ребенка. В квартире никого не было.

Соседи рассказали, что он вообще много ездит, а жена.., может, по магазинам пошла? Именно к нему относилось известие о пересечении границы.

Воспользовавшись случаем, я ознакомилась со всем чудовищно длинным списком одиноких мужчин, проживавших в гостиницах городка Болеславец в определенный период времени.

Нашла несколько знакомых: пан Петр Гулемский и пан Ксаверий Зубило. Я не уделила им должного внимания.

Полиция таки проявила прыть, успела завернуть с границы упомянутого выше Заграйчака.

Когда несчастного доставили в полицию, злого, как сто тысяч чертей, я была еще там. Уж лучше не говорить, к каким я фортелям прибегала, чтобы задержаться в этом казенном учреждении.

Прибывший категорически заявил, что у него нет ни одного знакомого на территории богоспасаемого городка Болеславца, и он со скрежетом зубовным вынужден был дождаться устроенной ему очной ставки, что заняло порядочно времени, и оказался чужим, никому из подозреваемых и свидетелей не знакомым. И к тому же совсем не веснушчатый, это я лично отметила.

А за две недели избавиться от веснушек никак нельзя, лучшие мировые косметические фирмы не смогут совершить такого чуда. Все дамы и все молодые люди в один голос заявили: это не он.

Не Куба. А представленного им тут мужчину видят первый раз в жизни. Так что тот уехал беспрепятственно, еще более раздраженный и злой, уверяя, что теперь накрылось дело всей его жизни. И он будет жаловаться! Как на кого? Вот на этих, которых пришлось ждать, — Антося, Марленку, других он не запомнил, а главное, полицию. Хватают честного человека и сломя голову везут в полицию. Да у него по дороге несколько раз было плохо с сердцем, мало ли что могло с ним случиться…

Меня задержанный не упомянул, хотя мне его тоже показали. Должно быть, из-за общего переполоха.

Я уехала на следующий день и тоже очень раздраженная. Не только не забрала из полицейского хранилища желанный блочек, но и еще собственный им подкинула. Ну да ладно! Зато узнала, что в Болеславце ночевало двое знакомых, один нумизмат и Кубусь Зубило. И что из этого? Люди, пересекая границу с Германией в Згожельце, как правило, ночевать остаются в Болеславце, так всего удобнее. И ради этих сомнительных достижений я выдержала всю кошмарную вроцлавскую автостраду!

Может быть, от злости, а скорей всего, от ничтожности достигнутого такой дорогой ценой я решила заняться активной деятельностью.

И тут почему-то на первый план вылез пан Петшак. Возможно, из-за того, что запутал нас всех с брактеатом Яксы. Мне налгал, холера! Украл этот брактеат у Фялковского, что ли? И не хотел признаваться, надеясь, что постепенно все о нем забудут? А сейчас, интересно, признается, хотя еще никто о брактеате не вспомнил? Вот поеду к нему, вцеплюсь всеми когтями и зубами и не отстану до тех пор, пока он не признается мне, что же такое было с монетой на самом деле!

И плевать на то, что я решила измениться к лучшему. Немного погодя изменюсь, а сейчас без всякого такта прижму его к стенке, как глины прижимали своих подозреваемых.

Когда я добралась домой, уже вечерело.

Стремление действовать лишь укрепилось во мне. Поскольку под рукой ничего лучшего не было, решила заняться брактеатом.

Януш ждал меня с новостями.

— Хорошо, что нет Гражинки, — проговорил он в тревоге. — Этот ее Патрик теперь уже ни у кого не вызывает сомнений, можно сказать, среди подозреваемых выбился в лидеры. К тому же он скомпрометировал полицию, а этого у нас не любят.

— Какое совпадение! Знаешь, в полиции и меня не любят. О, мортадела, моя любимая колбаса. Это та еще, старая, или ты покупал свежую?

— Это свежая, старую я выбросил кошкам во двор. Боялся, что ты ее съешь.

Я обиделась.

— Что-то же мне надо есть, И вовсе она не была такой уж старой. Вполне съедобная колбаса. А как хороша с хреном… О, хрен кончается.