– Это ещё почему?
– Вспомни, как он отреагировал на первый труп! «Ах! Ох! Помогите!» Изображал слабонервного труса, а у самого за пазухой пистолет лежал, которым он, кстати, неплохо владеет! А помнишь, что он бормотал пьяный, в кафе? «Огонь, батарея!» Странный репертуарчик для малахольного учителя математики по кличке Обморок.
– Может, ему сон военный приснился? – предположил я.
– Обморокам военные сны не снятся! – веско возразила Беда.
– Я видел, как он утром снегом обтирался, – задумчиво добавил я. – У Абросимова удивительно гармонично раскаченное тело…
– Которое он, кстати, тоже прячет за нелепой одеждой! – поучительно подняла вверх палец Беда. – А теперь Ганс! Тот ещё хмырь! Да он за деньги, кому хочешь, душу продаст! Он, кстати, мог сам удрать, поняв, что проглотил добра на многие миллионы! И про мобильник свой расчудесный забыть, и про вещи. Так что получается, что…
– Что?
– Что все твои коллеги – бандитские выродки! – громко захохотал Сазон, который всё это время внимательно нас слушал.
– Тише! – прижала палец к губам Беда. – Получается, что все, кто с нами едет, совсем не те, за кого себя выдают! Ну, кроме шамана, разумеется, Никитина и Ильича.
– Бред! – Я схватился за голову. – Ну и бред мы тут насочиняли! Викторина бедная простая учительница! Чёрт знает, почему на ней оказались трусы за не одну сотню баксов! Может… может, Марик ей их подарил?! Она не красится, потому что ей это просто не нужно! Это не преступление. И одевается она так скромно просто потому, что она учительница, а не секретарша в офисе! Это тоже не преступление! Герман – добропорядочный семьянин с тёщей и дачей. Ну и что, что на досуге он тягает гантели и обтирается снегом! И это не преступление! И его клетчатые рубашки с длинными рукавами – не преступление! Ну нет у человека потребности носить джинсы и майки-боксёрки! А «Огонь, батарея!» он кричал потому… потому что… ну не знаю я почему! Но точно знаю, что бандиты так не кричат. А Ганс просто маленький балбес с развитым телом и незрелой душой, – закончил я речь.
У Сазона ожил мобильник – сначала завибрировал на столе, спугнув мух, потом настойчиво исполнил первые аккорды Пятой симфонии Бетховена.
– Цуцик! – подпрыгнул дед, но, взяв трубку, погрустнел. – Карменка?! Жена… – пояснил он, прикрыв микрофон рукой. – Да живой я, живой, что со мной сделается? У меня девять жизней, а я только первую жить начинаю. Как Дашка? Пошла? Куда?! А-а, просто пошла… Так вроде рано ещё, она же только сидеть научилась? А-а, за стульчик держится! Ты это, стульчик-то убирай, пусть без костылей маршировать учится! Что? От груди отказалась? Что за напасть, я бы не отказался. А что ест? Ку-ри-цу?! У неё же зубов мало! Протёртую? И кто же её трёт? А-а, пюре готовое в баночках продаётся… Ты это, ребёнка там не балуй. Стульчик в сторону, к пюре еды добавляй нормальной. Да люблю, люблю я вас! И скучаю, а как же! Конечно, всем передам горячий испанский привет. И поцелую Элку. Что-о-о-о?! Кто тебя научил этому слову? Соседка Зинка? Приеду, ноги Зинке повыдергаю! Шопесдес это… не «до свидания»! Это плохое слово, завуалированное ругательство! Да, оно, ну я же тебя учил! И часто ты так прощаешься? Всег-да?! Со все-ми?! Ну, я Зинке язык-то бантиком завяжу… А впрочем, мне нравится, я тоже так буду со всеми прощаться. Шопесдес, дорогая!!
Сазон нажал отбой и грустно посмотрел на дисплей.
– Ну вот, а вы говорили – горы, плохая связь! Карменка вон с югов дозвонилась!
– Готово! – крикнул Никитин. – Можем ехать, Глеб!
Мы вскочили и побежали к автобусу. На бегу Сазон нажал кнопку вызова Мальцева.
– Абонент отключил телефон, – побледнев, сообщил дед.
– Или находится вне зоны действия сети! – ободряюще крикнула ему Элка.
* * *
С каждым километром дорога поднималась всё выше и выше. При скорости шестьдесят движок работал на повышенных оборотах, ревел и захлёбывался. Все притихли в салоне, ощущая наэлектризовавшую воздух опасность. Даже Адабас пристроил свой бубен так, чтобы он не звенел и не вибрировал на неровностях дороги.
Красоты за окном всё больше приобретали нереальную, мистическую окраску. Чем выше мы поднимались, тем величественнее и неправдоподобнее становился вид из окна. Снежные шапки на горных вершинах контрастировали с зелёной тайгой. Слева от дороги возвышались отвесные скалы, справа – дорога обрывалась обрывом, на дне которого бушевала горная речка. Седовласый старик Алтай гостеприимно впустил нас в свои владения, но… у меня не было ни секунды, чтобы любоваться его древней, могучей, первозданной, неповторимой красотой.
– Элка, – взмолился я, – сфотографируй всё это хоть на мобильник! Потом будем всем говорить, что летом ездили на Алтай!
– Будем, – вздохнула Элка, включая камеру и нацеливая объектив на проносящиеся мимо пейзажи. – Как ты думаешь, что может стоить в очень маленьком количестве больше двадцать тысяч долларов? – Послышались тихие щелчки, Беда сделал подряд несколько снимков.
– Элка, мне даже думать об этом тошно! Не знаю! Ни один наркотик и даже составляющие для его производства не могут стоить таких бешеных денег.
– Может, там какие-нибудь микросхемы? Микроскопические карты секретных военных объектов? – предположила она и опять три раза подряд щёлкнула камерой.
Я пожал плечами. Если честно, мне было плевать, что находится в этих капсулах, лишь бы из-за них никто не погиб.
– А может там генетический материал? – продолжала фантазировать Элка. – Какие-нибудь изменённые ДНК, из которых можно выращивать людей-роботов?!
Я не отрывал глаз от дороги. Она была довольно узкая – всего две полосы, и каждая встречная машина, проносящаяся мимо, усиливала ощущение близости пропасти, которой справа обрывалась узкая обочина.
– А может… там эмбрионы инопланетян? – выдала очередную версию Беда и сама захохотала над своей «догадкой». – Представляешь, семнадцать маленьких, зелёненьких человечков, которых безжалостно сожрал горячий армянский парень! Потому-то он и не отравился! А чего травится-то? Вполне органический, неядовитый материал! Он прекрасно усвоился и рассосался. Белок, углеводы, немножечко инопланетного жира и инопланетных костей! Как ты думаешь, Гаспарян не мутирует в зелёного человечка, а?! Не мутирует?
– Элка, заткнись, – попросил я, чувствуя, что история о съеденных инопланетных эмбрионах вызывает у меня приступ тошноты.
Беда обиженно замолчала, настроила в телефоне видеокамеру и, отвернувшись к окну, начала снимать.
Пару километров мы ехали молча. Подъём заканчивался, впереди уже виднелась знаменитая стелла, установленная в 1956 году в честь 200-летия добровольного вхождения Алтая в состав России.
Сзади подошёл Герман и положил мне на плечо руку.
– Глеб Сергеевич, – обратился он ко мне и замолчал. Я глянул на него в зеркало заднего вида и по глазам понял, что ничего хорошего он не скажет.
– Ну?! – поторопил его я.
– Даже не знаю, как сказать… – Абросимов, поймав мой взгляд в зеркале, поспешно отвёл глаза.
– Да скажите уж как-нибудь, – пробормотал я, чувствуя уже ставший привычным холодок в желудке.
– Дело в том, Глеб Сергеевич, что… я никак не могу найти Лаптеву в автобусе.
– Что значит, не можете найти? Она что – зажигалка, очки, пуговица? – Холод в желудке преобразовался в горячий шар, который раздувался с каждой секундой и грозил разорваться, затопив организм обжигающей лавой.
– В том-то и дело, что не зажигалка она, Лаптева-то, – испуганно пробормотал Обморок. – Поэтому с вероятностью в сто процентов могу сказать – Лаптевой в автобусе нет!
– В туалете! – заорал я. – В туалете она сидит и по телефону пи…. разговаривает! Беседует! С любовничком своим общается!!!
– Нет её там, Глеб Сергеевич. Туалет пуст. – Судя по тому, как Абросимов сглатывал, в горле у него пересохло.
– Восемь негритят в Девон ушли потом, один не возвратился, остались вчетвером! – зловеще продекламировал Троцкий. – Я же говорил, Глеб, нас будут по очереди убивать, пока не останется один автобус…
– Элка, иди, проверь, – попросил я Беду, хотя чего уж там было проверять, и так ясно – наши ряды редели с ужасающей быстротой.
Что делать, я понятия не имел. Разворачиваться? Искать?! Где?!.
Элка ушла в салон и довольно быстро вернулась.
– Лаптевой нет в автобусе, – сухо сказала она. – Дэн говорит, что когда возле кафе они с Германом меняли колесо, Викторина всё время просидела в туалете. Когда поехали, все так и думали, что она в сортире сидит, по телефону болтает.
– То есть, никто не видел, когда и как она исчезла? – зачем-то уточнил я.
– Нет, но… интересно другое.
– Что? – вяло поинтересовался я.
– Она пропала вместе со своей дорожной сумкой. То есть, получается, что её похитили вместе с вещами.
– Это хорошо или плохо? – задал я глупый вопрос.
Элка задумалась.
– С одной стороны – хорошо, – наконец, сказала она. – Если человека похищают с вещами, его не собираются убивать. С другой стороны плохо, потому что создаётся впечатление, что человек сам свалил.
