Я так мечтал проехать по ним! Хотел налюбоваться на альпийские луга, кедровую тайгу, на памятный Обелиск перевальной дороги через Семинский хребет! В каком-то путеводителе я прочитал: «Седовласый старик Алтай вступает в свои права и приглашает вас в свои горные владения!» И вот, в преддверии всей этой красоты я ловлю себя на мысли, что… в гробу я видал и седовласого старика Алтая, и его горные владения.
К нам подошёл Никитин.
– Глеб, я совсем не хочу есть. Вы с Элкой отдыхайте, а мы с Германом Львовичем займёмся колесом.
– Валяйте, – кивнул я. – Герман Львович, помогите Никитину!
– А пыво?!
– В дороге шары зальёте.
Герман тяжко вздохнул и поплёлся помогать Никитину доставать и ставить запаску.
Кроме меня, Сазона и Элки шашлыков никто не захотел. Ильич так и не встал с кровати. Адабас, привалившись к окну, задремал в автобусе. Лаптева куда-то пропала, наверное, опять заперлась в туалете и болтала с любовником.
Мы устроились в кружевной беседке, Рон залёг под стол, чутко потягивая носом из стороны в сторону, – запахи жареного мяса сводили его с ума. Пожилой алтаец, как две капли воды похожий на Адабаса, только невысокий и крепкий, принёс нам десять шампуров шашлыка. Я ел, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, хотя Элка постанывала от удовольствия и говорила, что этот шашлык-машлык просто – песня, поэма, симфония, гимн! Я каждый второй кусок кидал Рону под стол, тот проглатывал его, не жуя, заискивающе махал лохматым хвостом и делал такие умные рожи, будто собирался сказать: «Спасибо, конечно, но ты просто обязан угостить меня ещё и ещё!» Дед, несмотря на видимое удовольствие от еды, был озабочен и хмур. Он в сотый раз набирал по мобильному Мальцева, и в сотый раз получал электронный ответ: «На данном направлении перегрузка».
– Да не переживай ты так, Сазон! – с набитым ртом успокаивала его Элка. – Догонит нас твой дедуля! Связь на трассе сам знаешь какая, а тут ещё горы, перевал… И потом, он же задание выполняет, Ганса ищет.
Сазон кивал и опять тыкал кнопки скрюченным пальцем.
– Цуцик, цуцик, – покачал он, наконец, головой, отложил телефон и вгрызся зубами в мясо. – Надеюсь, он справится. Вообще-то, Мальцев только с виду такой тетёха. Когда дело касается моих поручений, он становится хитёр, изворотлив и осторожен, как дикий зверь. Оттого и ходит у меня в оруженосцах! – Успокоив себя этим заявлением, дед отхлебнул из заветной фляжки коньяк. «Пыво» Сазона не вдохновило, он приказал алтайцу залить пятилитровую пластиковую канистру и погрузить в автобус «для Германа».
– Меня беспокоит один вопрос… – Я отложил шампур, скинув с него всё мясо под стол. Рон от такой щедрости взвизгнул, зарычал и чуть не сожрал угощение вместе с моим ботинком. Я вовремя отдёрнул ногу и от греха подальше поставил её на скамейку.
– Какой вопрос? – живо поинтересовалась Элка, откидываясь на спинку и закуривая.
– Откуда эти уроды знают каждый наш шаг?! Такое впечатление, что они с вертолёта за нами наблюдают. Как борисовцы могли предугадать, что мы рванём в объезд пробки?! Когда успели накидать мотки проволоки и заминировать их? А главное – зачем?!
– Как зачем? – усмехнулась Элка, щурясь сквозь сизый дым. – Я думаю, все эти штучки с украденной обезьяной, похищением Ганса, колючей проволокой поперёк поля и взрывами – чистой воды пижонство. Борисовцы всеми этими дешёвыми штучками хотят сказать нам – мы всё про вас знаем!! Куда бы вы не сунулись, что бы вы не сделали, мы знаем об этом ещё до того, как вы об этом подумаете!! Взрыв был нешуточный. Джипяру разнесло не по-детски. Если бы не шаман и дохлая ворона, кого-нибудь из нас, кто первым ринулся убирать проволоку, разорвало бы на куски! Бандиты пугают нас, устрашают, грозят!! Ждут, что мы струсим, бросим «скул бас» на дороге и вернёмся в Сибирск. И тогда они смогут разобрать автобус хоть на запчасти в поисках семнадцати капсул! Но мы не бросаем автобус, чем, очевидно их очень удивляем. Ведь они не знают про бельгийских заложников, которых мы спасаем. Чтобы отобрать у нас автобус, борисовцы даже подсовывают нам на пути подсадного гаишника, задача которого забрать «скул бас» якобы на штрафстоянку…
– Тогда непонятно, зачем похитили Ганса!
– Варианта два. Его похищение – способ заставить нас запаниковать, броситься на его поиски и забыть о цели своей поездки, или… Или, как я уже говорила, кто-то из нас работает на бандитов и до них дошла информация, что Ганс сожрал капсулы. Помнишь, нас кто-то подслушивал у кемпинга? – Элка развела руками. – Других вариантов нет. Это я вам как бывший криминальный репортёр говорю.
Мыслишка, дремавшая в глубине моего сознания, опять приподняла голову. «Ну, что я тебе говорила, идеалист хренов!» – обозначила она своё присутствие.
Элка вдруг наклонилась ко мне и зашептала тревожно и торопливо, будто боялась не успеть что-то сказать:
– А теперь давай, пока нас никто не слышит, быстро вспоминай, как подбирались люди в эту командировку?! Кто выдвигал кандидатуры, кто их утверждал, может быть, кто-то напросился в поездку сам, как всё происходило?!!
– Да обыкновенно происходило, – пробормотал я, пытаясь в подробностях вспомнить детали подготовки этой поездки. – Ильич заскочил после уроков ко мне в кабинет и сказал, что, скорее всего, из баб… в смысле, учительниц, кроме Лаптевой, никто не поедет. У неё одной – ни детей, ни мужей, ни свекрови, ни дачи. Троцкий попросил, чтобы я поговорил с Викториной, ну, я и… поговорил. Сначала Лаптева наотрез отказалась, сказала, что её укачивает в автобусах, что ей нужно срочно лечить зуб, а на следующий день пришла и сказала, что её зубной врач заболел, а она давно мечтала посмотреть Алтай. Я поинтересовался: «Вас не будет укачивать? Дорога неблизкая». Она ответила, что подруга дала ей какие-то чудесные таблетки. Так и договорились. Германа Львовича я взял в поездку по одной простой причине: он единственный мужчина в школе, кроме меня и Троцкого. Герман умеет водить машину, у него есть права, а ещё он неплохо ладит с детьми и умеет проводить всякие викторины и конкурсы. Вот, собственно, и все соображения насчёт кандидатуры Абросимова. Когда я ему предложил поехать, он очень обрадовался. Сказал, что терпеть не может дачные дела в начале лета и лучше уехать к чёрту на кулички, чем копать, боронить и сажать.
Ганс Гаспарян… Знаешь, из всех парней я выбрал Ганса, потому что он самый эффектный и любит покрасоваться своим идеальным телом. Нам же нужно было убедить детдомовских детей вести здоровый образ жизни, поэтому я выбрал парня, на которого хотелось бы быть похожим. Пожалуй, всё. Никто никого мне не навязывал, никто сам в поездку не набивался. Не вижу ни одного подозрительного человека в нашей команде.
– А теперь слушай меня, – резко сказала Беда. Она вытащила новую сигарету из пачки, но передумала курить и засунула её обратно. – На самом деле ВСЯ твоя команда очень подозрительная! Ты никогда не замечал, что Лаптева, в сущности, очень миловидная женщина?! – Элка пытливо уставилась на меня, как мне показалось, с явным желанием получить положительный ответ. Я только было собрался сказать, что миловидную женщину в школе Чучундрой не назовут, как Элка хмыкнула и сказала:
– Замечал! Я видела, как ты пялился на неё, когда она разделась у речки. Видела! У тебя челюсть отвисла! И, между прочим, вполне обоснованно. У Лаптевой классная фигура – тонкая талия, высокая грудь, стройные бёдра, длинные ноги, прямые плечи, королевская осанка. И всю эту красоту она прячет под длинными широкими юбками и бесформенными блузками. Ни одна нормальная женщина не будет этого делать! А она точно нормальная, потому что… потому что…
– Что? – уставился я на неё.
– Ты видел её бельё?
Я только хотел сказать, что у меня нет привычки рассматривать чужое бельё, как Элка снова опередила меня:
– Видел! У тебя челюсть отвисла! И опять, между прочим, вполне обоснованно. Такие трусы и лифчик стоят несколько зарплат учительницы начальных классов. А теперь скажи, почему женщина, которая носит такое бельё, прячет себя за безликими дикими шмотками?!
– Не знаю. Вас, женщин, разве поймёшь? – растерялся я, не понимая, к чему клонит Беда.
– А ещё у неё, если внимательно присмотреться, вполне симпатичное лицо! Большие глаза, аккуратный нос, тонкий овал лица, пухлые губы. Да если она снимет свои дурацкие очки, накрасится и распустит пучок волос на затылке, она станет просто красоткой! Почему она не делает этого?!
– Почему? – спросил я.
– Да чтобы казаться Чучундрой!! Она хочет казаться синим чулком, серой мышью и мымрой! А зачем?!
– Зачем? – снова спросил я.
– Не знаю, – пожала плечами Элка. – Но я точно знаю, что ни одна женщина не будет специально себя уродовать, ели она не сумасшедшая, не сектантка или не преследует какие-то свои цели. Дальше, Герман. Тоже исключительно подозрительная личность!
– Это ещё почему?
