Мне бы спросить, откуда Луиза это знает, но я так ошалел от этой новости, так обрадовался, что знаю, кто мой отец. Я сразу ей поверил и не усомнился в ее словах. Я же не знал, что Валентина мужа «состарила». А мать только сейчас призналась, кто мой настоящий родитель.
– Странно, что никто не удивился моложавости мужа Валентины Матвеевны, – запоздало заметила Лариса.
Роза Михайловна почесала щеку.
– Так кавказцы всегда старше выглядят. Виктор бороду с усами отпустил, которые ему часть лица прикрывали. А когда на Луизе женился, всю растительность сбрил.
Борис потер лоб рукой.
– Луиза тогда няней была, но она себя вольготно в доме чувствовала. Антон ее крепко полюбил. Я ей поверил… Да, поверил… И помог… Мама, не молчи!
Я встала, подошла к Зинаиде и присела перед ней на корточки.
– Вас всю жизнь мучает совесть, вы никак не можете забыть, что сотворили девятнадцатого октября. Чем ближе это число, тем вам хуже. Виктор Маркович понимал ваше состояние и отправлял вас отдыхать. Полагаю, хозяин не был бескорыстно добрым, он опасался, что девятнадцатого у вас случится истерика и вы расскажете кому не надо, что произошло. Поэтому он считал: лучше кухарке провести некоторое время в санатории. По той же причине Шкодин был ласков с Борисом, платил ему большую зарплату – если управляющий почувствует себя обиженным, он же может разболтать правду. Но в этом году из-за смерти Виктора Марковича вы остались дома. И что? С вами дважды случился истерический припадок. Первый, когда вы увидели меня, всю перемазанную пылью и грязью. Зинаида, никакого привидения не было. Я, оказавшись запертой в подвале, воспользовалась кухонным лифтом, чтобы подняться на первый этаж. И причиной второго вашего нервного потрясения стала тоже я – когда вы увидели меня в чулане. Причем оба раза вы приняли меня за… За кого, Зина?
– За Марфу, – прошептала кухарка. – Вы правы, я тот день, как ни стараюсь, вытолкнуть из памяти не могу. Не получается, и все тут. Вроде притихнет воспоминание, а с приближением октября оживает.
– Марфа дома не ночевала, – заговорил Борис, – вернулась утром. Валентина Матвеевна очень рано вставала и уже завтракала в тот момент, я ей омлет подал. Стол находился у окна, хозяйка увидела, как сестра идет по дорожке к крыльцу, вскочила, открыла створку и крикнула: «Как тебе не стыдно? Где ты была?» Марфа ей нахамила, вбежала в дом, принеслась в столовую и давай орать: «Мне не десять лет, я замуж выхожу, имею право у жениха ночевать!» Старшая сестра накинулась на младшую с вопросами: что за мужчина? Где работает? Из какой семьи? Марфа ей с ухмылкой отвечает: «Студент он. Думаешь, только тебе весело жить можно?» Валентина бросила в нее сахарницей, но не попала. Марфа на нее кинулась, повалила ее. Я их разнимать бросился. Они, как кошки, сцепились, в какой-то момент Марфа больно меня укусила. Я решил драчуний водой облить, кинулся к буфету. Схватил графин с минералкой. Вернулся, гляжу – Марфа Валентину душит, а та сестру по лицу лопаткой для торта колошматит.
Борис потер ладонью лоб.
– Я воду из графина на Марфу вылил, а той все равно. Начал ее от старшей сестры отдирать, и тут мне на помощь пришли Луиза и Виктор Маркович – они шум услышали и прибежали.
Борис встряхнулся как собака, попавшая под дождь.
– Отменная получилась потасовка… Хорошо хоть час был ранний, горничные приходили к одиннадцати. Утром только я и мама были в доме. Не поверите, двое мужиков и Луиза не могли ничего с озверевшими сестрами поделать, обе словно обезумели. В какой-то момент Шкодин схватил жену за шею сзади, встряхнул и заорал: «Очнись! Прекрати!» Голова Валентины на бок свалилась. Виктор Маркович пальцы разжал, жена на пол рухнула. Сразу стало понятно – она мертва. Я замер, Луиза тоже. И тут Марфа схватила со стола нож и кинулась на зятя. Хотела к нему со спины подобраться, но я оказался проворнее, опередил фурию, что есть сил толкнул ее. Марфа отлетела в сторону, упала и угодила шеей на каминную решетку, которую украшали пики. Одна из них ей горло проткнула.
Бориса затрясло.
– Никогда, никогда, никогда я столько крови не видел. Прямо столб вверх взлетел, толчками струя то выше, то ниже била. Вмиг все исхлестало: пол, стены, занавески, диван со светлой обивкой, ковер, скатерть на столе… Мы все измазаны были…
– Артериальный фонтан, – еле слышно сказала Луиза, – невероятно страшное зрелище.
– Тут мама вошла, на пол села, не закричала, – монотонно продолжал Борис. – А я как под наркозом – не слышу ничего, но вижу. Зачем-то в коридор вышел. Потом голос в ушах: «Боренька, Боренька, знаю, ты сын Виктора Марковича… помоги своей семье…» Я как отмерз и понял: это Луиза говорит…
– Никто не хотел убивать Валентину, – всхлипнула хозяйка дома. – Виктор Маркович был в потрясении. Он в пылу драки слишком сильно жене шею сдавил и, наверное, сломал подъязычную кость. А младшую сестру Боря оттолкнул, спасая жизнь Виктору. Не успей он это вовремя сделать, сумасшедшая воткнула бы нож в Шкодина. Марфа просто неудачно упала на пику.
– Если все так вышло, почему вы милиции соврали? – спросила Вера. – Не было же злого умысла.
– Все это случилось еще при советской власти, – вздохнула Луиза, – Виктор известный врач, к нему женщины толпой шли. Желтой прессы тогда еще не было, но сарафанное радио отменно работало. Узнала бы одна баба, что доктора милиция допрашивала в связи со странной смертью жены, тут же бы дальше слух запустила, да еще приукрасила. В клинику бумага придет, по партийной линии неприятности начнутся, в Болгарию на конференцию не пустят… Как там у классика: «То ли он украл серебряные ложки, то ли у него украли серебряные ложки, но случилась в той семье неприятная история, не надо их на ужин звать»… Карьера у Шкодина могла пошатнуться. Виктор велел всем молча исполнять его приказы. Мы с Борей и Зиной отнесли Валентину в кровать, потом спустили на кухонном лифте тело Марфы в чулан. Боря за ломом пошел, меня Виктор позвал…
– А я одна около Марфы осталась, – дрожащим голосом вклинилась Зина, – чуть не рехнулась от страха. Сидеть с покойницей в подвале! Слава богу, Боречка скоро прибежал, ломом плиты в полу сковырнул, яму вырыл, стали мы туда Марфу класть. А она глаза открыла и шепнула: «Зина, помоги». Я как заору: «Очнулась она, нельзя ее хоронить, нельзя!»
Луиза подскочила к поварихе.
– Тебе показалось. После артериального фонтана шансов выжить нет.
Кухарка заплакала.
– Она меня на помощь звала. Я до сих пор, хоть весь дом переделан, боюсь из лифта продукты доставать. Сколько раз просила его замуровать, а они не хотели, неудобно им, видите ли, коробки и пакеты через парадную дверь втаскивать. А так Розка и корзинки с молочкой в подвале оставляет, и Федор овощи туда притаскивает. Но чулан-то все тот же! В общем, никто меня не пожалел. Плевать всем, что мне постоянно кажется: вдруг Марфа на лифте назад приедет?
– Дура, заткнись! – разозлилась Луиза. – Прошло больше тридцати лет, от чертовой бабы ничего не осталось!
– Дом-то вы зачем сожгли? – поинтересовалась Лариса.
– Виктор приказал, – объяснил Борис. – В тот день я прямо на пороге дал горничным несколько пачек книг Шкодина, у профессора как раз вышла монография, вручил список адресов и велел развезти издания, да еще разрешил после окончания работы по домам ехать. Попытались мы с мамой кровь отмыть в гостиной, но поняли, что не сможем, так все кругом было испачкано. И тут Виктор Маркович сказал: «Боря, неси солярку из подвала». Я перепугался, поняв, что он задумал: «Где ж мы жить будем, если дом сгорит?» Шкодин ответил: «Особняк рухлядь. Давно его перестроить хотел, да Валя не разрешала, ныла, что это память о родителях».
Луиза перебила управляющего:
– Мы действовали, как Виктор велел. Врачи только в спальню Валентины заходили, столовую мы заперли. «Скорая» уехала, Боря дом поджег. Виктор Маркович с Распоповым, начальником милиции, близко дружил, ну и выскочили мы из моря беды в сухих тапках. Спустя некоторое время Виктор на мне женился, я родила Ниночку. Муж дочку очень любил, а к Антону и правда относился прохладно. Но я старалась мальчику другом быть, баловала его. Мы очень хорошо жили. Витя лучший муж на свете и страстный любовник.
– Джакомо Джироламо Казанова, шевалье де Сенгальт, – негромко произнес позади меня Феликс.
Я обернулась. Надо же, не заметила, как муж вернулся в комнату и сел в кресло в самом дальнем углу.
– Что вы сказали? – не поняла Лариса.
– Казанова, – повторил Маневин, – всем известна фамилия, мало кто знает его полное имя.
– Да уж все поняли, что вы умнее, чем философ Моцарт, – буркнул Сергей.
– Вольфганг Амадей Моцарт был композитором, – уточнила я.
Феликс встал.
– Я заметил в библиотеке академика две странности. Некоторые книги, выпущенные до начала восьмидесятых, не имеют так называемого листка для автографов, он очень аккуратно вырезан бритвой.
