Бодеан Геззер немедленно это заметил, но решил ни слова не говорить. Думая: Надо было гнать в Таллахасси. Не надо было возвращаться.
– У меня есть карта. – Он пытался перекричать сухой кашель забитых грязью моторов «Меркьюри».
Никакого внятного ответа от Пухла.
– И я заодно выбрал остров! Пухл вроде бы кивнул.
– Перл-Ки! – проорал Бод. – Там мы будем в безопасности.
Пухл отправил липкий плевок за ветровое стекло.
– Сначала нам надо остановиться.
– Знаю, знаю. – Бод Геззер позволил двигателям заглушить свои слова. – В Групер, блядь, Крик.
Деменсио потратил весь день, раскрашивая остальных черепах Джолейн. Без надежных библейских архивов было сложно найти тридцать три разных портрета, чтобы скопировать их на черепашьи панцири. Ради экономии времени Деменсио выбрал характерное для всех святых выражение лица, лишь слегка варьируя детали от черепахи к черепахе.
Когда рептилии уже сохли, Триш ворвалась в дом с криком:
– Четыреста двадцать долларов!
Брови Деменсио затанцевали – чума, а не посещение!
– Они просто влюблены в этого малого, – сказала жена.
– В Синклера? Моя теория? Скорее в апостолов.
– Милый, во все сразу. Он, плачущая Мария, черепахи… Каждый находит свое.
Так оно и было – Деменсио никогда не видел настолько очарованной группы паломников.
– Только подумай, – сказала Триш, – сколько мы сможем собрать вчистую – за рождественскую-то неделю. Когда, говоришь, Джолейн возвращается?
– Когда угодно. – Деменсио начал закручивать бутылочки с краской.
– Она же сможет одолжить нам черепах на праздники!
Надо сказать, у Триш была гигантская вера в человечество.
– Одолжить или сдать в аренду? – спросил Деменсио. – А если и так, с ним-то что делать?
– С Синклером?
– Долго он в этих покрывалах не протянет. Завтра того и гляди начнет демонстрировать член старым леди.
– Пойди и поговори с ним, – сказала Триш.
Деменсио напомнил, что почти не понимает того, что вещает Синклер.
– У него язык будто с катушек слетел.
– Ну, зато мистер Доминик Амадор, похоже, никаких трудностей в общении не испытывает. – Триш стояла у окна во двор, раздвинув занавески, чтобы видеть святилище.
Деменсио подскочил:
– Сукин сын!
Он заторопился наружу и прогнал Доминика из своих владений. Отступая, человек со стигматами впопыхах отбросил костыли, Деменсио схватил их и разбил на куски о бетонную опору линии электропередач. Деменсио хотел, чтобы эта вспышка ярости послужила предупреждением. Он пристально посмотрел на отдаленную живую изгородь из фикусов, за которой исчез Доминик Амадор, надеясь, что надоедливый мошенник все видел.
И предостерег Синклера:
– Этот парень – нехороший.
Синклер восседал в позе Будды среди апостольских черепах. Белая простыня на нем измялась, запачкалась и была испещрена крошечными грязными тропками.
Деменсио спросил:
– Чего хотел этот засранец? Просил тебя работать с ним?
Лицо Синклера было загадочным и отсутствующим – точное отражение его умственного состояния.
– Он показывал тебе свои руки? – не отступался Деменсио.
– Да. И ноги, – сказал Синклер.
– Ха! Так вот тебе диагноз – он это сделал сам! Кровавые раны и все такое. Этот Доминик – лживый сукин сын. – Деменсио полагал, что может говорить свободно – ведь туристы уехали. – Будет тебя снова доставать – скажи мне, – велел он.
– Нет, все в порядке, – ответил Синклер, что было чистой правдой. Он никогда не ощущал такого духовного умиротворения. Наблюдать за облаками – все равно что плыть: в прохладе, невесомо, освободившись от земного бремени. Не считая перерывов на лимонад, Синклер за весь день едва ли шевелил хоть мускулом. А в это время черепахи исследовали его – вверх по руке, вниз по ноге, взад и вперед по груди. Марш миниатюрных коготков щекотал и успокаивал Синклера. Одна из черепашек – не Симон ли? – взобралась по крутому откосу Синклерова черепа и устроилась на его широком гладком лбу, где довольно грелась часами. Это ощущение ввергло Синклера в почти дзэнский транс – он развалился среди крохотных созданий, как Гулливер, только без веревок. Сокрушительное чувство вины за то, что отправил Тома Кроума на смерть, испарилось, точно сизый туман. Буйный отдел новостей «Реджистера» и работа, к которой Синклер когда-то так серьезно относился, отступили в смутные воспоминания, которые являлись ему бессвязными какофоническими вспышками. Время от времени все когда-либо сочиненные заголовки прокручивались в его сознании один за другим, как демонический тикер Доу-Джонса, вынуждая Синклера выпевать аллитеративные йодли. Он догадывался, что эти извержения означают – он навсегда покончил с ежедневной журналистикой; сие откровение немалым образом содействовало его безмятежности.
Деменсио бросил костыль, чтобы получше установить зрительный контакт с мечтательным черепахолюбом.
– Тебе принести что-нибудь? Газировки? Полбутерброда?
– Не-а, – сказал Синклер.
– Хочешь остаться на ужин? Триш готовит свой ангельский бисквит на десерт.
– Конечно, – сказал Синклер. Он слишком хотел спать, чтобы добраться до дома Родди и Джоан.
– Переночуй у нас, если хочешь. В свободной комнате есть кушетка, – предложил Деменсио. – И полно чистых простыней, можешь надеть, если собираешься торчать здесь и завтра.
Синклер вообще не думал ни о каком будущем, но сейчас и вообразить не мог расставание со святыми черепахами.
– К тому же у меня для тебя сюрприз, – продолжил Деменсио.
– А…
– Но только обещай, что не упадешь в обморок и вообще ничего такого, ладно?
Деменсио вбежал в дом и вернулся, таща аквариум, который поставил Синклеру к ногам. Затаив дыхание, Синклер с благоговением уставился на свежераскрашенных черепашек; он потянулся, осторожно пробуя пальцем воздух, словно ребенок, пытающийся прикоснуться к голограмме.
– Ну вот. Наслаждайся! – объявил Деменсио.
Он наклонил аквариум, и тридцать три только что причисленных к лику святых черепахи толпой полезли к остальным в канавке. Синклер радостно сгреб несколько и воздел их в воздух. Запрокинул подбородок и вполголоса замурлыкал «Баннии бжжаа боввоо бабуу» – подсознательную интерпретацию классического «БАНДИТ БЕЖАЛ ОТ БОЕВОЙ БАБУЛИ».
Деменсио бочком отошел от поющего любителя черепах и вернулся в дом. Триш была на кухне, месила тесто для пирога.
– Ты спросил о футболках? Он разрешит?
– Этот парень настолько безумен, что разрешит нам вырезать у него почки, если мы захотим.
– Так мне привести в порядок гостевую комнату?
– Ага. Где ключи от машины? – Деменсио ощупал карманы. – Мне надо наведаться за латуком.
От газетного бизнеса освободился и Том Кроум, хотя и совсем не так, как его редактор, без мистического исцеления рептилиями. И если Синклер трансцендентально избавлялся от заголовков, Кроум сам стал одним из них. Он втянул себя в мудреный каскад событий, где был главным участником, а не простым хроникером.
Он стал газетным материалом. С боковой линии – сразу в большую игру!
То, что он присоединился к Джолейн, означало, что Кроум не сможет написать о ее миссии – если для него до сих пор имели значение принципы журналистики, а так оно и было. Честный репортер всегда попытается добросовестно добиться объективности или, по крайней мере, – профессиональной беспристрастности. Теперь, с учетом ограбления и избиения чернокожей женщины в Грейндже, штат Флорида, это было невозможно. Случилось чересчур много такого, на что Кроум оказал влияние, а впереди ждало еще больше. Избавившись от писательских обязанностей, он стал свободным и оживленным. Особенно приятный кайф для того, кого объявили мертвым на первой полосе.
И все же Кроум до сих пор ловил себя на желании достать блокнот на пружинке, который больше с собой не носил. Порой он ощущал его жесткие, прямоугольные очертания в заднем кармане – как фантомную конечность.
Как сейчас, например. Выслеживая плохих парней.
Обычно Кроум держал блокнот раскрытым на коленях. Второпях наспех набрасывал почерком, который Мэри Андрес однажды назвала «каракулями серийного убийцы»:
15:35 Групер-Крк.
Камуфляж и Хвостатый заправляют моторку
Спорят – о чем?
Покупают пиво, еду и т.д.
Присоединились двое, незнакомые, м. и ж.
Он лысый и босой. Она блондинка в оранж. шортах
Кто?
Эти наблюдения автоматически складывались в голове Тома Кроума, когда он сидел с Джолейн в потрепанном старом «Бостонском китобое», который она взяла напрокат. Оба одеревенели и устали от долгой ночи на борту тесного ялика. Они сократили разрыв с гопниками – только чтобы увидеть, как угнанный катер шикарно пропашет мелководный травянистый берег. То был их первый галс из нескольких: грабители часами метались от одного навигационного препятствия к другому. Том и Джолейн, пораженные некомпетентностью своей добычи, следовали на благоразумном расстоянии.
