— Поля, послушай.
Когда вы без меня обходились? Когда с собой не брали.
Говорили Сергей с Борисом. Вик сфинксоподобно безмолвствовал.
— Домработница Валентина Петровича — стерва еще та. Пыталась подложить ему свою дочку. Фокус не удался, и тетя осатанела. Я думал, она побоится облаивать хозяина, но остановить не мог, — рассказывал Юрьев. — Интересно, понравься девица Валентину Петровичу, исполняла бы мамаша что-нибудь, кроме гимнов в его сомнительную честь?
— Набилась о нищету и размечталась обеспечить дочкину молодость и свою старость. Если бы она в доме Валентина Петровича любовь видела, а не вымогательство шуб за секс… — заступилась я. — Ты, Борис, словно первую тысячу лет живешь на свете.
— Никогда до меня это не дойдет. В общем, Поля, известная тебе подруга действительно обитала у Петровича, застукала его с Лизой, устроила дебош, он ее выгнал. Фотографии из пятнадцати штук домработница отобрала уверенно. Мы туда и твою положили для хохмы. Она заявила, будто ты разок ошивалась у Валентина, был грех.
— Ребята, да вы что!
Юмористы захохотали.
— Поскольку вроде шло по-твоему, — вступил Балков, — мы воодушевились. Киска из коттеджа перебралась в однокомнатную, снимает. Я попробовал к ней подкатиться. Куда там, сотовым не вышел. Как она твоего бывшего могла подцепить после облома с Валентином Петровичем?
— Запросто. В дорогие кабаки и бары такие девы остаются вхожи, шмотки уносят с собой, обращаться с бизнесменами, владея их проблемами, привычками, чаяниями и даже терминологией, умеют. Потреплют нескольких заматеревших миллиардеров, благословят их на брак с юными дочками высоких госчиновников, поплачут и сиганут замуж за начинающих, удачно где-то хапнувших юнцов. Те и счастливы — шикарных женщин отхватили, — проконсультировала я.
— Мы сделались самоуверенными до того, — принял эстафету Борис, — что пригласили ее к себе. Таскали по покушению, новостей не добились и перебросились на Лизу. Показания домработницы она опровергать не решилась. Но визит в редакцию отрицала. К тому времени вышедшая из отпуска кассирша из парикмахерской подтвердила алиби жены главного редактора. Так что определить киску на роль субботней визитерши было заманчиво. Рост, однако…
— Платформа. А черный парик наверняка найдется у Инны.
Они втроем разбрелись взглядами, будто их генерал в тире промазал.
— С отчаяния мы позволили ей дымнуть ее «Данхилл», а потом сунули под нос окурок. Помнишь, ты на стеллаже у Лизы обнаружила? Серега такое нес про анализ частиц слюны, что мне стало стыдно. Она задергалась, но вылезла. Дескать, была в редакции после убийства. Надеялась выяснить, когда там появляется Валентин Петрович, чтобы помириться. Экстравагантная сучка. Вошла якобы с сигаретой в зубах, о перила зачинарила и постеснялась бросить окурок на лестнице. В кулак зажала. А пока бухгалтершу пытала про своего Валентина, незаметно сунула на полку. Служащую она описала довольно точно. Значит, заглядывала. Но ведь Лиза одна в субботу в кабинете томилась.
— Наверное, чтобы узнать о субботнем бдении и заглядывала. Это несложно. Проследить, когда Лиза ушла из редакции, а на месте она бывала редко, и спрашивать у бухгалтерши, у всех подряд о заместителе главного редактора по рекламе. Наступил день, когда кто-то сказал, что завтра Лиза точно будет с девяти утра. Суббота, у всех выходной…
— Красиво глаголешь. Жаль, бездоказательно, — пригорюнился Балков. — Мы ее возьмем за наркотики в коттедже, тут отпечатки пальцев. Тут ты ей улики стереть и спереть не позволила. Но, к сожалению, Поля, остальное останется твоей сложной непроверяемой версией. Кстати, и бывший супруг утверждает, что она выходила в сад.
— В сад? Он ею в окно любовался? — разозлилась я. — Через любую пустую спальню можно было войти в общий зальчик и оттуда к нему. Стены звуконепроницаемые, выстрела не слышно. Пять минут, не более. Менее.
— Следователь учтет, — сердобольно вздохнул Сергей.
— Вы до срока не раскисайте, не позорьтесь. Она одна с раненым оставалась?
— Нет, — безнадежно отмахнулся Борис. — В доме были врач и Игорь, в «Скорой» — врач, медбрат и охранники. Что ты еще нафантазировала? Поль, мы не против, могла она, могла. И мотивы есть. Но за уши факты не притянешь.
— Факты — за уши?
— Не издевайся.
— Капитан поиздевается. Он вам успеха с наркотой не простит. Инной не желаете заняться?
— Чтобы уши завяли от ее бредятины?
— Мы сейчас разругаемся, люди. Вам к мангалу не пора?
Они чуть ли не на цыпочках удалились. Наверное, я неприглядно свыкаюсь с поражениями.
Второй заход был не хуже первого. Мужчины усиленно меня спаивали, чтобы не горевала, и отвлекали отчетами о нераскрытых убийствах девятнадцатого века. Я усыпила их бдительность бесчувственностью, а затем уточнила:
— С Инной общаться не намерены?
— Достаточно, Поля, — одернул меня Измайлов.
— Придется, господа, и скоро. Я должна Борису за увечья, поэтому сделаю вам подарок.
— Веревочку бы, которой Лизу задушили, — загадал Юрьев.
— Презент словесный, — пресекла баловство я. — Собственно, наш драгоценный Виктор Николаевич Измайлов уже поставил точку в этой мерзости.
— Не виноватая я, — возопил Вик.
— Он сказал, что Инна домогалась Крайнева.
— Во жуть, — вздрогнул Сергей.
— Как ты вынесла такую ношу? — участливо подал мне шампур Борис.
— Я остолопка. Могла бы догадаться, найти последнее звено и славой с полковником не делиться. Но, как все остолопки, я добра. Присоединяйтесь, Виктор Николаевич.
— Не раньше, чем узнаю, к чему, — заосторожничал Вик.
— Или немедленно, или «я вас вычеркиваю».
— Вычеркивай, милая, — поколебал Измайлов мой авторитет.
— Вы свидетели, ребята. Итак, перед отбытием в санаторий Инна поссорилась с подругой. Главная претензия — ненавороженное замужество. Та, почти как полковник, к своему имиджу относится трепетно. Да и нет у нее иных зрительниц, одна Инна. Прошу не упускать из вида, что речь идет не о шарлатанке, а о наркоманке с расшатанной психикой. Ее вот-вот в клочья разнесет от подробностей двух убийств. Она уже облегчалась байкой о черных мужчине и женщине. Но отдала месть Богу. А такие даже ему не склонны уступать своих заслуг. И она снабжает Инну какой-то бякой, затем инструктирует по эксплуатации бяки…
— Поля, не надо, не продолжай, — сказал Вик. — Экстрасенса мы привлекать к расследованию не будем.
— Хочется пожать ваши руки. Обыкновенные люди преступления совершают, а необыкновенные их вычисляют? Так низко вы не падете. Но вернемся к делу. Когда у Инны выгорело с тренером, она обезумела. И оскорбила меня, отказав в способностях к сглазу. Каждая женщина считает себя непобедимой колдуньей, каждый мужчина кичится тем, что умеет влиять на людей, это основа основ. Я обшарила сумку, постель, шкаф, косяки, углы. Искала иголки, волосы, кладбищенскую землю… Все без толку. Но не позволять же двум каким-то бездарным козам меня изводить! И я стала думать, господа.
— Может, не стоили они такого подвига? — взвыл Вик.
— Вам судить. Сережа, принеси, пожалуйста, мой синий пакет.
Балков встать-то встал, но слишком долго отряхивал брюки. Заторговался:
— В пакете не дохлые крысы, не сушеные лягушки, не черви?
— Трусишка.
Он тут же выполнил просьбу.
Я вытряхнула содержимое на осенние листья.
— Тряпки, — определил Борис.
— В сущности, они самые. Платье, которое мне сварганила Инна, и мой костюм, в коем она лазила по балконам. Подолы пощупайте.
— Говори сразу, что там, — потребовал Вик. — Если письменные признания подруги Инны, то, клянусь, ты их подделала.
— Там длинная, крепкая веревка и клок мужских окровавленных волос, полковник.
Измайлов схватил нож. Я отшатнулась, но он лихорадочно вспорол зеленую шерсть. Потом бежевый шелк.
— Поленька…
— Не примазывайся, прогадал.
— Я ни черта не понял, но опять про ведьм не выдержу, — заскулил Сергей. — Поля, она от улик избавлялась, вручив их подруге, да? И еще Крайнев… Чародей, что ли?
— Сережа, спокойно. Валера не чародей. Просто он сразу понравился Инне. А по легенде он за мной ухаживал.
— Не буди во мне зверя, — попросил Измайлов.
— Твой зверь все проспал и правильно поступил. Не мешай доводить до сведения, Сергей магией заинтересовался. Так вот, Инна видела во мне соперницу. Она выполнила наставления подруги. Есть два типа крайностей, Сережа. Одни уникумы слишком тяжело относятся к смерти и боятся ее до помешательства. Им кажется, что, убив человека, можно с ней «на ты» перейти. Что соприкасавшееся с покойником обязано действовать на живых по законам, установленным теми, кто осмелился его с покойника снять. Другие, бросив: «Тебе уже ничего не пригодится», — сдерут костюм с трупа и на рынке продадут, а то и на себя напялят.
