– Он говорил, что я сумасшедшая, но на самом деле сумасшедшим был он. Он не имел веры. С ним господь не разговаривал.
– Он не должен был запирать вас в этой комнате, – сказала я, чувствуя, как во мне поднимается злость на человека, который запирал жену-шизофреничку в подвале, вместо того чтобы показать ее врачам.
– Время пришло, – сказала София, направляя на меня пистолет.
Я взглянула на Дечуча, прикидывая, смогу ли я убить его, чтобы спасти себя. Насколько сильно мое чувство самосохранения? Я взглянула на дверь подвала.
– Мне пришла в голову хорошая мысль, – сказала я. – У Эдди в подвале всякий инструмент, мне легче было бы залезть к нему под ребра, если бы у меня была электропила.
– Это глупо.
Я вскочила.
– Нет! Точно, мне нужна пила. Я видела такое по телевизору. В одной передаче про врачей. Я скоро вернусь.
– Стой!
Я была уже у дверей подвала.
– Это займет всего минуту. – Я открыла дверь, включила свет и встала на первую ступеньку.
Она была в паре шагов от меня, держа пистолет наготове.
– Не так быстро, – сказала она. – Я тоже иду.
Мы вместе спустились по ступеням, сделали это осторожно, боясь оступиться. Я пересекла подвал и схватила портативную электропилу, которая лежала на верстаке Дечуча. Женщины хотят иметь детей. Мужчин влекут электроинструменты.
– Возвращайся наверх, – сказала она. Ее явно вывела из себя обстановка подвала, и ей хотелось поскорее отсюда выбраться.
Я поднималась медленно, волоча ноги, сознавая, что она идет по пятам. Я чувствовала, что пистолет почти упирается мне в спину. Она находилась слишком близко. Рисковала, поскольку хотела поскорее выбраться из подвала. Я поставила ногу на верхнюю ступеньку, резко повернулась и ударила ее пилой в живот.
Она слабо вскрикнула, раздался выстрел, пуля улетела неизвестно куда, а София кубарем скатилась с лестницы. Я не стала рассматривать, что там с ней случилось. Вылетела за дверь, захлопнула ее, заперла и выскочила из дома. Я выбежала через парадную дверь, которую по глупости оставила незапертой, когда прошла за Дечучем в кухню.
Я принялась барабанить в дверь Анжелы, прося ее открыть поскорее. Дверь открылась, и я едва не сбила Анжелу с ног, так торопилась войти.
– Заприте дверь, – попросила я. – Заприте все двери и дайте мне ружье вашей матери. – Затем я кинулась к телефону и набрала 911.
Полиция приехала раньше, чем я сумела взять себя в руки и вернуться в дом. Нет смысла там показываться, если у меня руки так трясутся, что я не могу удержать ружье.
Два копа в форме вошли в дом Дечуча и через несколько минут дали отмашку: все чисто. Тогда в дом пошли медики. София все еще лежала в погребе. Она сломала бедро и несколько ребер. Мне показалось, что сломанные ребра – весьма символично в данной ситуации, хотя от всего озноб пробирает.
Я прошла за медиками на кухню и замерла на пороге. Дечуча на кухонном полу не было.
Билли Квятковски был первым, кто вошел в дом.
– А где Дечуч? – спросила я его. – Я оставила его на полу около стола.
– Когда я вошел, в кухне никого не было, – ответил он.
Мы посмотрели на кровавый след, ведущий к двери черного хода. Квятковски зажег фонарь и вышел во двор, но скоро вернулся.
– Трудно увидеть след в траве в такую темень, – сказал он, – но есть пятна крови в переулке за гаражом. Мне кажется, что у него там стояла машина и он на ней уехал.
Поверить невозможно. Невозможно поверить! Этот человек похож на таракана, зажигаешь свет, и он исчезает.
Я отчиталась перед полицией и уехала. Я беспокоилась о бабушке. Я хотела убедиться, что она дома. И мне хотелось сидеть на кухне мамы. Но больше всего мне хотелось съесть кекс с глазурью.
Когда я подъехала к дому, во всех окнах горел свет. Все сидели в гостиной и смотрели новости по телевизору. Если я действительно знала свою семью, то все они ждали возвращения Валери.
Когда я вошла, бабушка вскочила с дивана.
– Ты его схватила? Ты схватила Дечуча?
Я покачала головой.
– Он снова улизнул. – В подробные объяснения мне вдаваться не хотелось.
– Он парень ловкий, – заметила бабушка, снова усаживаясь на диван.
Я пошла на кухню за кексом. Услышала, как открылась и закрылась входная дверь. На кухню приплелась Валери и устало села на стул. Она гладко зачесала волосы за уши и спереди взбила их эдаким коком. Блондинистая лесбиянка подражает Элвису.
Я поставила перед ней блюдо с кексами и села.
– Ну? Как твое свидание?
– Полный кошмар. Она не моего типа.
– А кто твоего типа?
– Уж точно, не женщины. – Она взяла кекс. – Джанин поцеловала меня, а я ничего не почувствовала. Она снова стала меня целовать и вроде как… впала в экстаз.
– Насколько в экстаз?
– Она любила меня по-французски!
– Ну и?
– Ужасно. По-настоящему ужасно.
– Значит, ты больше не лесбиянка.
– Судя по всему.
– Слушай, ты попробовала. Риск – благородное дело, – заметила я.
– Может, к этому надо привыкнуть? Ну, понимаешь, вот я в детстве ненавидела спаржу, ты помнишь, а сейчас я спаржу обожаю.
– Наверное, тебе надо было подольше продержаться. Тебе двадцать лет понадобились, чтобы полюбить спаржу.
Валери задумчиво жевала кекс.
Вошла бабушка.
– Что здесь происходит? Я что-то пропустила?
– Едим кексы, – отчиталась я.
Бабушка взяла кекс и села.
– Ты уже ездила на мотоцикле Стефани? – спросила бабушка у Валери. – Я сегодня прокатилась, так от него во всех интимных местах щекотно.
Валери чуть не подавилась кексом.
– Может, тебе стоит перестать быть лесбиянкой, а завести себе «Харлей»? – предложила я Валери.
В кухне появилась мама. Взглянула на тарелку с кексами и вздохнула.
– Я пекла их для девочек.
– Мы тоже девочки, – заметила бабушка.
Мама села и тоже взяла кекс. Она выбрала ванильный, посыпанный цветными крупинками. Мы все в шоке уставились на нее. Мать практически никогда не брала себе целый кекс, да еще обсыпанный сверху. Обычно ей доставались недоеденные куски, кексы с осыпавшейся глазурью, половинки. Она ела сломанное печенье и подгоревшие блины.
– Вау, – не удержалась я, – ты взяла себе целый кекс!
– Я его заслужила, – сказала мама.
– Готова поспорить, ты снова смотрела программу Опры, – сказала бабушка. – Я всегда знаю, когда ты смотришь Опру.
Мать нервно постукивала пальцами по столу.
– Я еще кое-что хотела вам сказать…
Мы все прекратили жевать и уставились на нее.
– Я возвращаюсь в школу, – сказала она. – Я обратилась в администрацию штата Трентон и недавно узнала, что меня приняли. На неполный день. У них есть вечерние занятия.
Я с облегчением выдохнула воздух. Я боялась, что она объявит, что решила проколоть язык или сделать татуировку. Или что она собирается сбежать из дома и присоединиться к бродячему цирку.
– Замечательно, – сказала я. – Ты к какой программе подключаешься?
– Сейчас просто общий курс, – ответила мама. – Но когда-нибудь я хочу стать медсестрой. Я всегда считала, что из меня получится хорошая медсестра.
Домой я вернулась почти в полночь. Скачок адреналина сменился тяжелой усталостью. Я переела кексов и выпила слишком много молока, так что мне хотелось забраться в постель и проспать неделю. Я поднялась на лифте. Двери лифта раскрылись на моем этаже, я вышла в холл и тут же замерла, превратившись в статую и не веря своим глазам. В холле, у дверей моей квартиры, сидел Эдди Дечуч.
Голова его была обмотана огромным полотенцем, поверх которого он застегнул ремень, кокетливо пристроив пряжку на виске. Когда я направилась к нему, он поднял глаза, но не поднялся на ноги, не улыбнулся, не выстрелил и не поздоровался. Просто сидел и смотрел.
– У вас, должно быть, ужасно болит голова, – сказала я.
– Не отказался бы от таблетки аспирина.
– Почему вы не вошли? Все заходят.
– Нет инструмента. Нужно какое-нибудь приспособление.
Я помогла ему встать на ноги и войти в квартиру. Усадила его в удобное кресло в гостиной и достала полбутылки виски, которую бабушка забыла в стенном шкафу после того, как разок у меня переночевала.
Дечуч выпил немного и слегка порозовел.
– Черт, а я уже думал, что ты вспорешь меня, как рождественского гуся, – сказал он.
– Вполне могло случиться. Когда вы пришли в себя?
– Когда вы обсуждали, как пробраться за ребра. Господи, у меня до сих пор мурашки по яйцам бегают, как вспомню. – Он отпил еще глоток. – Я смотался оттуда, как только вы обе спустились в подвал.
Я невольно улыбнулась. Я промчалась через кухню на такой предельной скорости, что даже не заметила отсутствия Дечуча.
– Что теперь?
Он откинулся на спинку кресла.
– Я немного поездил. Я бы умотал куда, но голова очень болела. Она мне пол-уха отстрелила. И я устал. Господи, как же я устал. Но знаешь, что я тебе скажу? Больше никакой депрессии. Вот я и подумал, какого черта, надо посмотреть, не сможет ли мне помочь адвокат.
